3

Согласно статистике окружного УВД, на территории входящих в округ районов в сутки в среднем происходило 1,45 умышленных убийства. Нельзя сказать, что округ тонул в крови, но мокрухи определенно не вызывали ни у кого шока. В основном бытовуха. Отдельно учитывались висяки, в первую очередь в висяках были редкие заказухи и еще более редкие бандитские разборки.

Это убийство не было ни первым, ни вторым, ни третьим.

Когда Рогов и Лапин прибыли на место, перед домом уже стояли несколько экипажей ППС с «земли» и фургон криминалистов. Каким-то образом труповозка тоже оказалась здесь, хотя обычно приезжала гораздо позже следаков из комитета. Санитары курили и трепались о своем. Местные опера уже вели опрос соседей. Рогов и Лапин поднялись на предпоследний этаж многоквартирного жилого дома. На площадке откровенно скучал молодой ППСник. Перед тем, как войти, Рогов склонился к замку входной двери. Вокруг замочной скважины он заметил несколько свежих микроскопических царапин.

– Подбор ключа, – отметил он и бросил Лапину: – Пусть криминалисты проверят. Напомни следаку, если я забуду.

Внутри вовсю шла работа. В единственной жилой комнате – это была однокомнатная квартира —

Было все вверх дном. Шкафы распахнуты, часть вещей на полу. Наметанным взглядом Рогов заметил след от ноутбука на пыльном столе и торчащие провода от DVD-плейера. Однако телевизор висел на месте.

Судмедэксперт уже закончил с трупом, который лежал в центре узкой кухни под куском грязного брезента, и сейчас складывал свои инструменты в сумку. Жмур был женского пола – из-под брезента торчали молодые стройные ноги в порванных прозрачных колготках.

– Надеюсь, слабонервных нет? – вопросил судмедэксперт, приподнимая угол брезента и показывая труп. Рогов лишь невольно поморщился, но Лапин не выдержал и отвел глаза:

– Б… дь.

– Сначала он ее изнасиловал, держа острый предмет около глаза, – поведал судмедэксперт, снова накрывая тело. – На веках характерные порезы, видимо, когда она дергалась.

– Острый предмет?

– Орудие убийства – что-то вроде толстого гвоздя или заточенного куска арматуры. Били прямо в горло и как видите в лицо. Еще ударов 5—6 в грудь. Точно в сердце, между ребер.

– Знали что делают?

– Эта мразь убивала и раньше, если ты об этом.

Насвистывая, в подвальный кабинет с вывеской «Оперуполномоченные» зашел Гарин. Небритый, лет 25, он был симпатичным парнем, нравился девушкам и знал об этом. О его любовных похождениях был наслышан весь их тесный коллектив. Лазарев читал какие-то бумаги, взгромоздив ноги на стул.

– Нарисовался? Привет.

– Ага, – отозвался Гарин, первым делом шагая к чайнику. – Вчера вечером скучно было, поехал к Наташке. С которой на той неделе познакомился, помнишь?

– Я очень тщательно стараюсь запоминать имена твоих баб, – язвительно буркнул Лазарев. – Мне для самооценки полезно.

– Ха. В общем, Наташка же за городом обитает. Телефон в кармане остался… Короче, еле добрался. Все спокойно?

– Как в гробу.

– Значит, как всегда. А где Николаич? – Лазарев лишь отмахнулся. – Ясно. Что читаем?

– От участковых материал передали. В Ленинском какая-то тварь все фонари в парке побила. И то же самое в Центральном на прошлой неделе.

– Силы тьмы плетут заговор, – хмыкнул Гарин. – Прям преступление века, круто.

А в это время Кротов был на очередном «преступлении века». Он разглядывал дверной глазок, залепленный снаружи кусочком синей изоленты. Отступив на шаг, Кротов осмотрелся на лестничной площадке. В метре от открытой наполовину входной двери с глазком валялся старый деревянный брусок длиной в метр-полтора. А над дверью красовался сломанный кронштейн камеры наблюдения. За кронштейном из стены торчал кем-то аккуратно обрезанный провод, ведущий к камере. Сама камера отсутствовала.

Хозяйка квартиры, 30-летняя Ольга, и 42-летний старлей полиции Пешков наблюдали за действиями Кротова.

– Я была дома, когда это случилось, – робко сказала Ольга. – Просто сейчас каникулы, поэтому я… поэтому я дома. – видя удивленный взгляд Кротова, поспешила добавить: – Я школьный учитель. Начальных классов. Первый-четвертый…

Кротов переглянулся с Пешковым, тот еле заметно усмехнулся.

– Это многое меняет, – не выдержал Кротов.

– Я как раз на кухне была. Слышу какой-то звук странный… Я к двери. В глазок не видно ничего. Я попыталась открыть дверь, а она никак. И треск за дверью, как будто ломают что-то. Я испугалась, думала, меня обокрасть пытаются. И сразу же бросилась в полицию звонить.

Пешков кивнул на валяющийся в стороне брусок.

– Дверь вот этим подпёрли снаружи. Я на вызов подъехал, освободил ее… потерпевшую в смысле.

– Надеюсь, приступов клаустрофобии не было, – снова не выдержал Кротов. Какого хрена здесь делать не операм, это работа участковых! Долбанное управление. Кротов указал на кронштейн: – А это что? Тут камера стояла?

– Ее как раз и украли, камеру.

– Забавно.

– Я ее месяц назад поставила. Ну знаете, для безопасности. А то все эти кражи квартирные… Говорят, их еще больше стало в последнее время. У меня и сигнализация есть, и решетки на окнах. Я читала, воры могут с крыши спуститься…

Поймав очередной удивленный взгляд Кротова, Ольга снова смутилась:

– Я живу одна. Лучше переплатить и обезопаситься, чем… Ну, вы понимаете.

Кротову стало неловко от своих подколок. В конце концов, терпила ни в чем не виновата. Наоборот – не будь сигнализации, может, ее квартиру выставили бы – и у группы по имущественным преступлениям был бы сейчас очередной висяк.

– Согласен полностью, – заверил он. – Оксана… Вас Оксана зовут?

– Ольга.

– Ольга, а вот эта камера похищенная – она только картинку передавала и все? Или у вас изображение куда-то еще и записывалось?

– Записывалось конечно, иначе какой смысл? Круглосуточно.

– Да вы что? – Кротов удивился, это была хорошая новость. – А можно взглянуть?

Провод в прихожей квартиры переходил в IP-передатчик, сигнал от которого шел на ноутбук. Открыв компьютер, Ольга нашла нужную папку с ярлыком камеры и открыла запись. Потыкавшись минут пять, она наконец нашла конец записи.

Это зрелище понравилось и Кротову, и Пешкову. Один из тех веселых моментов, когда ты забываешь о своей паршивой работе и о своей паршивой жизни.

Сначала открылась дверь квартиры напротив, из которой показался мужичок лет 45 в тапочках и майке-алкоголичке. Сосед осмотрелся, подошел к лестнице, заглянул вверх и вниз. Вернулся в квартиру, но через полминуты снова оказался на площадке, волоча с собой брусок дерева. Закусив язык от старательности, он подпер бруском дверь. Выудив из кармана изоленту, долго ковырялся с ней, пытаясь оторвать нужный кусочек. Глядя на дисплей, Пешков не выдержал и засмеялся.

– Где таких кадров готовят?

– Это мой сосед, – промолвила Ольга, со смесью негодования и изумления следя за действиями мужичка в тапках.

Сосед вернулся в квартиру, но вскоре опять показался на площадке, на этот раз волоча высокую, одного с ним роста, стремянку. Пешков расхохотался:

– Красавчик вообще.

– Во дает, а, – поддержал весело Кротов.

Забравшись на стремянку и почти тыча носом в объектив камеры, сосед принялся снимать ее. Картинка стала бегать вверх-вниз и влево-вправо. Кротов иронично взглянул на Ольгу.

– Чем вы так соседу насолили, учитель младших классов?

– Вот падла сраная! – в сердцах отозвалась она. Но тут же осеклась и смущенно поправилась: – Я хотела сказать… вот сволочь.

Проведя пару часов в управлении, Гарин так и не нашел для себя занятия. Лазарев изучал материалы, Кротов не появлялся. А у Гарина в кармане было шаром покати после вчерашнего похода с Наташей в ночной клуб. Поэтому в обед он сел в свою «Тойоту» и отправился к отцу.

Гарин ездил на почти новом, вполне приличном джипе. «Тойоту» он купил не в кредит и даже не в рассрочку – за наличные. Причина была не в том, что опера «проклятой группы» получали уйму денег. Причина была в отце Гарина, которому принадлежал крупный обувной магазин.

Когда Гарин нарисовался там, сразу двое продавцов общались с единственным покупателем. Отца Гарин обнаружил в конце зала – отец сортировал по размеру коробки с обувью под стендом-прилавком с выставочными образцами.

Выслушав намек сына, Гарин-старший только вздохнул:

– Опять деньги?

– Бать, ну ты знаешь же, какие у нас зарплаты, – принялся увещевать его Гарин. – Будь я майором каким-нибудь, тогда без проблем, а так…

– А вот скажи-ка мне, Антон, – недовольно сказал отец. – Большой вообще смысл работать в полиции и клянчить деньги у отца постоянно?

– Бать… – Гарин недовольно скривился.

– Нет, я серьезно. Давно бы бросил эту свою лавочку и занялся семейным делом. Тогда бы и бед не знал. Я про деньги.

– Бать, хорош, а… Мы сто раз уже это обсуждали.

– Толку-то, – буркнул Гарин-старший. – Если бы ты в полиции хотя бы удовлетворение получал… Тогда я бы еще понял, может быть. А так… Тебя вместе с остальными неудачниками сослали в подвал и все. И ничего не изменится. Неужели до тебя это так и не дойдет? Вроде не тупой. Хоть и мент.

В такие моменты Гарин обычно вспыхивал, бросал «Ничего мне от тебя не надо!» и хлопал дверью. Но сейчас был не тот случай. После вчерашних посиделок в клубе у него гудела голова, а еще он планировал вечером снова отправиться по злачным заведениям города. А для этого нужны были деньги. Поэтому Гарин лишь устало повторил:

– Бать…

– А мне бы тут хоть помощь была. Одному с целым магазином тяжело управляться. Будь я помоложе, не вопрос. А так…

Гарин недовольно молчал. Отец одарил его долгим взглядом и обреченно покачал головой.

– Да дам я тебе денег, дам, что с тобой поделаешь… Сколько?

– Спасибо, бать, выручишь как всегда, – Гарин сразу же воспрянул духом. – Да мне б как обычно. Я с зарплаты сразу отдам!

С зарплаты он ничего не отдаст, это знали они оба. Но эти дежурные фразы давно стали частью игры.

Один из столов подвального логова оперов служил буфетом. Вернувшись в управление, Кротов обнаружил на нем хлеб и колбасу. Сооружая бутерброд, он слушал соседа, который, дерганный и взволнованный, сидел за его столом и эмоционально доказывал:

– Никакого чистосердечного признания я писать не буду! Я ничего не крал!

– Э, – буркнул Лазарев, отвлекаясь от монитора. – Тебя камера засняла, звезда экрана, блин, понимаешь?

– И что? Говорю вам, это не кража! Я ничего не крал! У меня не было этого, как его – не было умысла на хищение техники!

Кротов с усмешкой обернулся.

– Чего?

– Умысла, говорю, не было! Ну то есть отсутствует этот, как его – состав преступления! Вы меня понимаете вообще?

Налив кипяток в кофе, Кротов вернулся за стол с кружкой и бутербродом, уселся на свое место и вздохнул, глядя в туповатые глаза соседа.

– Ладно. А что тогда было? Какой у тебя был умысел? Давай, поделись-ка.

– Ага! – воспрянул духом сосед. – В общем, эта камера снимает всю площадку, понимаете?

– Ну?

– Нет, вы не понимаете! Она снимает ВСЮ площадку! Вот я иду домой с работы – а она снимает меня. А это знаете что?

– Очень интересно.

– Это вмешательство в частную жизнь, вот!

– О как.

– Я говорил соседке, этой Величко, что она нарушает мои права. Но она отказалась снять камеру! Что мне оставалось делать?

Кротов и Лазарев переглянулись, Лазарев с усмешкой пожал плечами:

– В натуре.

– Поэтому я эту камеру сам демонтировал! – провозгласил сосед. – Демонтировал, а не украл!

– Хорошо, – помолчав, кивнул Кротов. – Я тебе верю, у меня нет смысла тебе не верить. И я даже поддерживаю тебя. Все эти камеры понаставили, мы все как на ладони, правильно? И черт знает кто за нами там смотрит?

– А я о чем! – обрадовался сосед. – Я то же самое всегда и говорю!

Пряча улыбку, Кротов дожевал бутерброд. Вытер руки ненужной бумажкой, найденной на столе, и положил перед соседом чистый лист бумаги и ручку.

– Ладно. Убедил. Никакого признания в краже. Просто напиши, как все было на самом деле. С твоей точки зрения. И… и поподробнее, ладно?

Сосед выполнил это с радостью. После чего выяснил, что только что признался в хищении чужой собственности. Он принялся спорить, но Кротов потащил его оформлять в дежурку. Потом пришлось прокатиться домой к «борцу за независимость» и вместе со следователем с «земли» изъять камеру.