Мейкон

День 1, утро: Среда, 20 декабря 1848^[8]

Коттедж^[9]

В Мейконе, штат Джорджия, еще не встало солнце, и город спал. Ветра не было, ветви высоких, темных елей почти не шевелились. На Коттон-авеню было тихо. Огромные весы скрывались за закрытыми дверями склада. Но река Окмалджи тихо несла свои воды вдоль берегов, – а по восточному берегу шла пара рабов. В хижине, стоявшей в тени высокого белого особняка, им предстояло преобразиться. Несколько ночей они почти не спали, репетируя новые роли. Эллен сняла платье, впервые отказавшись от корсета. Ей нужно было преобразить фигуру иным образом – грудь следовало сделать плоской. Она надела белую рубашку, узкие брюки, длинный жилет и свободный плащ, прикрывшись элегантной накидкой. Вдыхая холодный зимний воздух, она быстро застегнула все пуговицы. Приближалось Рождество.

Эллен одевалась при мерцающем свете свечи в «своей» мастерской в коттедже. Двери заперли на ключ. Если их поймают, этой роскоши она лишится. Вокруг лежали инструменты: корзинки с иголками, булавками, нитками, ножницами, обрезками тканей. Мастерскую обставлял муж – именно он сделал всю деревянную мебель, в том числе и раскрытый сейчас комод.

Эллен надела мужские ботинки, тяжелые, на толстой подошве. Хотя она уже тренировалась, ощущение было странное – кожаные ботинки буквально тянули ноги к земле, каждый шаг требовал усилий. Эллен унаследовала худощавость отца, только не его рост. Даже для женщины она была маленькой.

За ней стоял Уильям, отбрасывая длинную тень, которая повторяла каждое его движение. Нужно было что-то сделать с только что отрезанными волосами женщины. Они собрали их и сложили в мешок. Оставлять нельзя – любой, кто вломится в мастерскую, догадается, что произошло.

Остались последние штрихи: черный шелковый галстук и повязки. Эллен подвязала подбородок и перевязала руку, подвесив на перевязь. Глаза закрыли очки с зелеными стеклами. На голове красовался высокий шелковый цилиндр – «двухэтажный», как называл его Уильям^[10]. За всей этой маскировкой скрылись женственность, страхи и шрамы Эллен.

Она стояла посреди комнаты и в зеркале видела больного белого юношу из состоятельной семьи – «чрезвычайно респектабельного джентльмена», по выражению ее мужа. Уильям тоже был готов – обычные брюки и рубашка плюс небольшое дополнение: потертая касторовая шляпа. У него никогда не было такой красивой шляпы, – сейчас головной убор демонстрировал, что раб принадлежит богатому человеку.

На разработку плана бегства ушло несколько суток. Четыре дня назад Уильям и Эллен придумали его и поняли, что все может получиться. Четыре дня они складывали одежду в запертые ящики, шили, покупали необходимое, прокладывали маршрут. Четыре дня готовились к шагу, который должен был повлиять на всю их жизнь. Однако сейчас она сократилась до этих четырех дней.

Уильям задул свечу.

В полной темноте они опустились на колени и помолились.

Потом поднялись и замерли, затаив дыхание.

Не поджидает ли их кто-то за дверью? Не увидит ли? Коттедж стоял позади дома Коллинзов, очень близко. Хозяин и хозяйка сейчас, наверное, крепко спят в своей постели.

Молодые люди, держась за руки, осторожно двинулись вперед, стараясь не шуметь. Уильям отпер дверь, распахнул ее и выглянул наружу. Никого – только листва деревьев шелестела на появившемся ветру. Вокруг тишина – Уильям невольно подумал о смерти^[11]. И все же сделал жене знак выходить.

Испуганная Эллен расплакалась. Им не раз доводилось видеть, как людей выслеживали с ищейками, избивали, сжигали заживо^[12]. Они видели охоту и погони за беглыми рабами и прекрасно понимали, что их может ожидать та же участь. Держась за руки, супруги двинулись вперед.

Каждому предстояло начать путь в одиночку – по Мейкону они должны двигаться порознь. Уильям пойдет кратчайшим путем и спрячется в поезде^[13]. Если его узнают, опасность будет грозить обоим. Дорога Эллен еще сложнее, поскольку длиннее. Участь ее окажется печальной, даже если просто поймают. Хуже, если мастер Коллинз обнаружит, что любимая горничная его жены осмелилась прикинуться джентльменом. Он был человеком методичным и считал, что наказание должно соответствовать преступлению. Каким должно быть воспитание в этом случае, оставалось догадываться. Уильям приготовился к самой страшной мести.

Если хозяйка иногда и заступалась за любимую рабыню (и свою единокровную сестру), в этом случае на подобное рассчитывать не приходилось. Вряд ли ей понравилось бы видеть Эллен в мужских брюках, к тому же в хозяйских. Раньше Эллен удавалось избегать продажи, но не в этот раз. Самое меньшее, что им грозило, – разлучение после жестокой порки… Если они вообще выживут…

Эллен смолкла, целиком сосредоточившись на молитве. Она твердо верила, что сможет одержать победу и преодолеет каждый сантиметр из предстоящих километров. Она твердо верила в божественное провидение, в силу большую, чем у любого земного хозяина, каким ей предстояло притвориться. Затем вздохнула и решительно двинулась вперед.

– Идем, Уильям…

Дверь снова распахнулась, и они покинули дом, ступая тихо, как лучи лунного света по воде. Уильям запер дверь, положил тяжелые железные ключи в карман. Вдвоем они прокрались через двор, вышли на улицу перед домом спящих рабовладельцев. Сжав руки друг друга, они расстались. При следующей встрече (а они надеялись, что она обязательно состоится) пара будет играть роли хозяина и раба, чтобы в будущем вновь стать мужем и женой.

Уильям

Он знал, что нужно торопиться^[14]. Поезд на Саванну отходил около семи часов, и впереди у него еще три часа темноты. Однако Мейкон просыпался рано.

Уильям работал официантом в гостинице, по утрам – краснодеревщиком, и ему отлично известны утренние ритмы города: горячие завтраки в гостиницах подавали до рассвета, носильщики таскали тяжелые чемоданы к поезду на Атланту, который отправлялся еще раньше. По всему городу кочевали чемоданы и шляпные коробки, саквояжи и пассажиры. Оживал и рынок: торговцы на повозках устремлялись к городской ратуше. Дом Коллинзов стоял на Малберри-стрит, в более тихой части города^[15]. Но и здесь следовало быть осторожным. Напротив жил Юджиниус Нисбет с женой и двенадцатью детьми: малыши могли проснуться в любой момент. Уильям же должен был остаться незамеченным.

От особняка до железной дороги около километра: примерно 450 метров по Малберри, еще 300 метров через мост на Пятой улице, а оттуда совсем близко до вокзала, расположенного в восточной части города. Однако из предстоящего пути первые сотни метров казались самыми длинными.

Уильяма все считали красивым – более 180 сантиметров ростом, широкоплечий^[16]. Будучи на голову выше среднего мужчины, он выделялся в любой толпе. Надвинув на лоб шляпу, он прокрался мимо особняка. Потрепанные белые поля скрывали глубоко посаженные глаза, высокие скулы – и темную кожу, выдававшую в нем раба.

В Джорджии любой чернокожий юридически считался рабом, если не доказано обратное. Уильяма могли допросить в любую минуту, причем не только патруль, но и каждый белый, «умеренно наказав», если тот не ответит. Дать сдачи Уильям не мог. Если раб ударил белого (за исключением случаев, когда это делалось по приказу другого белого), его ожидала смертная казнь.

По этой и по иным причинам Уильяму нужно было иметь при себе пропуск. Путешествовать законным образом он мог лишь при наличии драгоценной бумажки, в которой прописывалось место назначения и время поездки. Если раба задерживали без пропуска, ему грозила «порка по обнаженной спине, но не более двадцати ударов»^[17].

Пропуск Уильяму выписал не официальный хозяин (уже третий, молодой человек по имени Айра Хэмилтон Тейлор, которого Уильям почти не видел), а работодатель, краснодеревщик, у которого тот работал с детства. Уильям договорился с хозяином и оплатил «привилегию» работать самостоятельно. У него был специальный знак опытного ремесленника. Стоимость договоренности была высока, кроме того, Уильям должен был оплачивать собственные расходы. Но это давало возможность зарабатывать и иметь определенную мобильность^[18].

Уильям попросил разрешения сопровождать жену за 19 километров от города для встречи с умирающим родственником. Краснодеревщик не обрадовался, поскольку работы в мастерской было предостаточно. Выписывая пропуск, он предупредил, что Уильям должен вернуться к Рождеству. Пришлось согласиться, хотя была надежда к Рождеству оказаться вместе с женой в свободном городе Филадельфия, а то и севернее. Когда их хватятся, они будут далеко. Крафты планировали три переезда: на поезде из Мейкона до Саванны, штат Джорджия, из Саванны пароходом до Чарльстона, Южная Каролина, а оттуда снова на пароходе в Филадельфию, штат Пенсильвания, и дальше.

Они надеялись добраться до Канады, где рабство отсутствовало. Корни на Севере были не только у хозяина Уильяма. Эллен принадлежала одному из самых предприимчивых граждан Мейкона, имевшего друзей и деловых партнеров по всему восточному побережью^[19]. Поэтому лучше вообще покинуть страну. Но сначала предстояло выбраться из Мейкона.

Уильям был хорошо знаком с центром города: там он работал и ночевал. Лишь одну ночь в неделю имел право провести с Эллен^[20]. Иногда супруги виделись чаще, если удавалось ускользнуть, как в прошлые четыре ночи. Малберри выходила прямо на Пятую улицу, у моста. Однако тем утром Уильям выбрал другой маршрут, чтобы миновать знакомые места и площадь у здания суда.

Там держали окровавленных, закованных в цепи беглецов. Охотники за ними и их ищейки так терзали несчастных, что те с великим трудом добирались до здания тюрьмы, расположенного в юго-западной части города. Потом рабов приводили в суд, на ступеньки здания, куда одни приходили за правосудием, а других продавали. Публичные торги проводились в первый вторник каждого месяца. Объявления вывешивались на дверях суда и печатались в газетах: людьми торговали как мебелью, домами и скотом. Однажды здесь стоял и Уильям – с младшей сестрой. Теперь он поклялся, что живым в руки охотников за рабами не попадет ни за что^[21].

Мужчина быстро двигался в темноте, ориентируясь на свет моста на Пятой улице. На несколько километров вокруг это единственный мост через реку. Сразу за ней вдоль дороги, ведущей к столице штата Милледжвиллю, располагались гостиницы и магазины. Там находился и магазин Соломона Хамфри, «свободного Сола»^[22]. Ему удалось купить свободу для себя и своих родных, и теперь он покупал и продавал хлопок. Говорили, в его магазине работают только белые, и белых он приглашал на ужин. Впрочем, говорили также, что он сам обслуживал гостей. Хамфри Уильяму не был заказан путь, но после бегства все надежды на возможность выкупить себя и Эллен и обрести определенную свободу в Мейконе окончательно рухнули.

Он благополучно перешел мост и стал осторожно пробираться мимо магазинов и гостиниц, – гость, страдающий бессонницей, мог заметить его в любую минуту. Уильям прошел мимо небольшой билетной кассы, складов, приблизился к пустому поезду и забрался в вагон для негров.

Первый этап преодолен успешно. Он перебрался на восточный берег реки – и это возвращение. Родители, память о которых он свято хранил, когда-то жили именно здесь. Дожидаясь Эллен, Уильям мог только молиться, чтобы не потерять ее, как когда-то потерял их.

Эллен

Ей предстояло провести в городе, где она жила с одиннадцати лет, около трех часов. Когда ее впервые оторвали от матери и вручили в качестве свадебного подарка единокровной сестре и хозяйке, Мейкон показался ей огромным и пугающим. Город был чуть старше самой Эллен. Он возник на древних землях Мускоджи, или Крик. (Отец Эллен владел множеством навыков – в том числе был землемером и помогал прокладывать улицы города^[23].) Но Мейкон рос быстро и собирался расти еще быстрее – удобно расположенный на реке; деньги поступали с хлопковых плантаций, окружавших город^[24].