В Мекке до ислама не было ни суда, ни тюрьмы, ни наказания. Племя охраняло своих достойных членов по правилам обычаев. В частности, когда рождалось много девочек, бедуин находил простой способ их убийства. Безжалостные обычаи пустыни разрешали лишних дочерей живьем зарывать в землю, чтобы они не были грузом для племени и не уменьшали долю мальчиков, отсасывая материнское молоко. Однажды в Каабе мимо Пророка Мухаммеда проходила маленькая девочка. Он подозвал ребенка, ласково погладил ее по голове и начал напевать ей детские песни. Вокруг сидели курейшиты; они, глядя на девочку и Пророка, неодобрительно покачивали головами – ведь девочки считались бесполезными созданиями. Один пожилой курейшит, который не мог более смотреть на это бесстыдство, подойдя к Мухаммеду, сказал: «Что ласкаешь ребенка? Или ты не знаешь, что даже разрешено безнаказанно убивать девочек?» Тогда Пророк поднялся и решительно возвестил еще один новый аят Корана: «Добры с родителями будьте в их краткий в этой жизни час; Детей в нужде не убивайте – прокормим их, и с ними вас» (Коран. Сура 6, аят 152). Вот так возник важный закон ислама, который положил конец обычаю, существовавшему в пустыне испокон веков.

Иногда обычаи и традиции оказываются настолько глубоко укорененными в сознании и в условиях жизни людей, что их отмена или запрет происходит поэтапно, а не сразу. Так, например, запрет на спиртное, по Корану, был наложен в момент, когда однажды несколько верующих в пьяном виде пришли на намаз и их движения возбудили нездоровое внимание. Тогда в Коране появляется следующий аят: «Они спрашивают тебя об опьяняющих напитках и азартных играх. Скажи: “В них есть большой грех, но есть и польза для людей, хотя греха в них больше, чем пользы”» (Коран. Сура 2, аят 219).

В связи с этим хотелось бы подчеркнуть, что Г. Оппенгеймер, скорее всего из-за незнания Корана, неверно излагает причину запрета употребления спиртных напитков в Исламе. Он пишет: «Мы можем, например, быть уверенными, что мотив для покарания пьянства в магометанском, китайском и мексиканском праве лежал в сфере верований в магию, и алкоголь, подобно другим ядам, рассматривался, благодаря своему специфическому действию, как обладающий сверхъестественными свойствами»^[35].

Как видим, Коран в этом аяте строго не запрещает употребление спиртных напитков, а также азартные игры, то есть за это ответственности не наступает. Наоборот, даже говорится о некоторой пользе от этих занятий.

Дело в том, что у арабов в доисламскую эпоху тысячелетиями существовали свои обычаи и нравственные качества. В частности, они хвалились употреблением вина, но не потому, что это само по себе было предметом гордости, а по той причине, что считали подобное одним из проявлений щедрости (карам), точнее, средством побуждения души к расточительности. Если заглянуть в доисламские поэтические сборники, мы увидим множество посвященных вину хвалебных стихов.

То же самое можно сказать в отношении азартных игр (май-сир), считая, что это занятие является одним из проявлений щедрости, так как все, что они выигрывали, или все, что оставалось у выигравших за вычетом их ставок, тратилось на пищу для бедных. Данный аят Корана, скорее, воздействует на людей путем убеждения, а не принуждения. Позднее появляется аят 43 Суры 4-й Корана, где Аллах посылает людям следующее: «О те, которые уверовали! Не приближайтесь к намазу, будучи пьяными, пока не станете понимать то, что произносите…» Как видим, в этом аяте Корана отношение к спиртному более строгое, но еще не считается грехом, а на юридическом языке – преступлением.

Последние аяты Корана, посвященные спиртным напиткам и азартным играм, практически запрещают эти занятия и предусматривают наказания за них: «О те, которые уверовали! Воистину, опьяняющие напитки, азартные игры являются скверной из деяний дьявола. Сторонитесь же ее, – быть может, вы преуспеете» (Коран. Сура 5, аят 90); «Воистину, дьявол при помощи опьяняющих напитков и азартных игр хочет посеять между вами вражду и ненависть и отвратить вас от поминания Аллаха и намаза. Неужели вы не прекратите?» (Коран. Сура 5, аят 91). Именно на основании этих установлений Корана сегодня некоторые страны мусульманского мира считают подобные деяния преступлениями, за которые предусмотрены строгие меры наказания.

В связи с рассматриваемой проблемой необходимо отметить, что в Коране и других источниках мусульманского права подробно рассматриваются вопросы, относящиеся к различным институтам уголовного права, в том числе институту преступления.

По мусульманскому праву правила поведения регулируются религиозными, юридическими, нравственными нормами, обычаями, правилами вежливости и этикета. Согласно Корану, жизнь человека находится под постоянным контролем Аллаха, который оценивает каждый поступок с точки зрения его соответствия религиозным предписаниям (нормам). В нем неоднократно подчеркивается, что Аллах видит все, что делают люди, от него «не скрыто ничто на земле и на небе».

Поэтому любое преступное поведение – это не только отклонение, нарушение норм права, за которое следует наказание в этой жизни, в то же время оно выступает и как религиозный грех, влекущий наказание в потустороннем мире. А это означает, что преступление, по Корану, можно рассматривать как отклонение от предписания юридических норм, а также как религиозный грех.

Вопросы преступления и наказания затрагиваются в правовых нормах 4-й Суры (аяты 33, 34, 94, 95) Корана. Однако, несмотря на религиозно-правовой характер указанных аятов, Коран нельзя назвать юридическим кодексом в современном понимании.

При исследовании понятия преступления мусульманские правоведы исходили из двух основополагающих философско-богословских начал. Прежде всего, они полагали, что все поступки и даже мысли людей так или иначе предопределяются волей Аллаха. Однако рамки, установленные Кораном, достаточно гибки для того, чтобы позволить человеку самостоятельно выбирать вариант своего поведения во многих жизненных ситуациях. Поэтому Коран дает общее направление, основные принципы и нормы по защите пяти основных ценностей: религии, жизни, разума, продолжения потомства и собственности.

С точки зрения крупнейших представителей мусульманско-правовой теории преступления, преступное поведение (преступление) в формально-юридическом значении состоит в совершении запрещенного и наказуемого Аллахом деяния.

В настоящее время Коран практически не используется как юридическое средство во многих мусульманских странах, но продолжает действовать в духовном плане, в целях предотвращения преступлений. Вследствие этого возникают противоречия между уголовным законодательством и религиозными догмами. Это вполне естественно, ибо, сколь бы Коран одновременно ни был глубок и тонок, конкретен, универсален и многомерен, ряд Его положений, норм не могут быть буквально и непосредственно отражены, реализованы в современных уголовно-правовых законодательствах мусульманских государств.

Итак, суть преступления не может быть выявлена посредством одних лишь теоретических и прикладных криминологических исследований юридического характера, без привлечения социологических, психологических, статистических, философских средств познания. Криминология не дает всеобъемлющих юридических, экономических, социологических, психологических рекомендаций о преступлении, она лишь информирует общество о состоянии преступности и предлагает соответствующие средства борьбы с этим явлением. В преступном деянии всегда остается нечто загадочное и таинственное, пребывающее на глубинных уровнях, непроницаемых для криминологического анализа. Вследствие этого возникает проблема недостаточности аналитических средств, которыми располагает криминология и другие частные дисциплины.

По объективным свойствам преступление является посягательством конкретного человека на установившийся в обществе порядок отношений между людьми, коллективами и личностью. Это делает преступление социальным, ибо взаимодействие тех или иных единиц составляет сущность социального явления. Совершая то или иное преступление, человек включается во взаимодействие с другим членом общества, социальной группой, с обществом в целом. Однако под социальным взаимодействием следует понимать не все виды взаимодействия, а лишь такие, которые не имеются нигде, кроме человеческого общежития, то есть между людьми или между организациями. Следует также особо подчеркнуть, что преступление является социальным явлением в силу того, что тот или иной акт поведения всегда сопровождается психическими переживаниями.

Следовательно, по форме взаимодействия людей между собой, не имеющие никакого отношения к психическим формам, в сферу социальных явлений не входят. А мы знаем, что преступное поведение всегда сопровождается психическими переживаниями. П. Сорокин отмечает: «Всякое взаимодействие, между кем бы оно ни происходило, раз оно обладает психическим характером – будет социальным явлением»^[36].

Совокупность индивидов, находящихся в психическом взаимодействии друг с другом, составляет социальную группу, или социальный агрегат. Поэтому преступление является результатом отсутствия необходимых условий для возможности правильного психического взаимодействия людей, в результате чего нет одинакового проявления одинаковых психических переживаний различными членами общества. Иначе говоря, социальные условия в обществе создают неодинаковые возможности для людей, а это приводит к неправильному психическому взаимодействию между ними, а значит, к конфликту.

Но дело не только во внешних социальных условиях. Члены общества или группы, в силу индивидуальности человеческой природы, неодинаково понимают и принимают те или иные условия общества, в котором они живут. А это в конце концов приводит к противоречию интересов индивидуума и общества, которое иногда завершается преступлением. В итоге мы имеем специфическую социальную группу, отделившуюся от общества, которая характеризуется повторяемостью, массовостью, типичностью, общественной опасностью, и таким образом становится исходным моментом социологического анализа.

Итак, предмет социологии преступления в конечном счете замыкается на поведении человека вообще и преступного в частности. Поэтому, в принципе, преступление возможно рассматривать как социально-психологическое явление. Однако для понимания сущности преступления этого недостаточно. Необходимо философское осмысление и познание этого феномена.

Следует отметить, что в последнее время в философской литературе уделяется достаточно серьезное внимание проблемам преступления и преступности. Опубликована монография Э.А. Позднякова – «Философия преступления». Защищена диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук Д.С. Бабичева под названием «Политико-правовое исследование философии преступности». А.П. Дубнов и В.А. Дубовцев опубликовали книгу «Философия преступности. Проблемы криминализации российского общества» (1999). И, наконец, совсем недавно увидела свет солидная монография А.И. Александрова «Философия зла и философия преступности» (2013).

При этом следует отметить, что авторы не различают понятий «философия преступления» и «философия преступности». Так, Д.С. Бабичев, в частности, пишет: «Исследование же философии преступности предполагает рассмотрение феномена преступности как неизбежную реальность бытия, которая способна к непрерывному существованию и развитию»^[37]. В другом месте автор даже предлагает при исследовании философии преступности опираться на знания, полученные в области философии, философии права, социологии и других гуманитарных наук^[38].

Отметим сразу, что автор, наряду с понятием «философия преступности», в работе неоднократно использует также понятие «философия преступления». По его мнению, исследование философии преступности предполагает философское осмысление природы феномена правонарушения, рассмотрение его сущности с позиции абсолютного проявления «зла», исходящего от человека. Именно «зло» как явление, содержащееся в человеке, составляющее его сущность и руководящее его поступками, по мнению автора, порождает в нем преступные начала. С этим нельзя не согласиться, так как Д.С. Бабичев справедливо полагает, что причины преступного поведения следует искать в самом человеке. Таким образом, автор дает ответ на философский вопрос о том, почему человек совершает преступление, и, тем самым, хочет он того или нет, подтверждает правильность использования понятия «философия преступления», а не «философия преступности».

Нельзя согласиться также с доводами А.И. Александрова относительно использования понятия «философия преступности»^[39]. Употребляя это понятие, автор, на самом деле, говорит о понятии «философия преступления». Так, на стр. 65 своей монографии он пишет: «Философия преступности должна адекватно постичь философско-теоретический смысл и сущность феномена правонарушения, границы и степень его соотношения с правомерным поведением, выявить основные причины и условия возникновения и сохранения жизнеспособности преступного поведения, а также выработать методологические предпосылки если не преодоления его, то, хотя бы, минимизации. Именно это является ее исследовательскими задачами как вполне самостоятельного и перспективного направления научного исследования».

Во-первых, смысл и сущность феномена правонарушения, в том числе, естественно, и преступления, причины и истоки преступного поведения – это объект исследования философии преступления, ибо на вопрос, что такое преступление и где истоки, корни этого явления, отвечает не философия преступности, а философия преступления.

Автор на стр. 69, еще раз возвращаясь к этому вопросу, отмечает: «При философском исследовании преступности нужно ответить на ряд вопросов: почему человек совершает преступление; какие заложенные в нем свойства толкают его на поступки, квалифицируемые как преступление…»

Если эти вопросы отнести к философии преступности, то спрашивается, на какие вопросы должна дать ответ философия преступления? Если исходить из того, что это не имеет принципиального значения, тогда получается, что разницы между понятиями «преступность» и «преступление» не существует, хотя позднее А.И. Александров как раз рассматривает эти явления как связи общего и единичного, количества и качества (стр. 85).

Во-вторых, автор, на наш взгляд, ошибается, утверждая, что «философия преступности» должна выработать методологические предпосылки если не преодоления преступности, то хотя бы ее минимизации. Фактически речь идет об уголовной политике по борьбе с преступностью. А это уже объект не философского исследования, а криминологии и уголовного права.

Однако, чтобы убедиться в правильности применения понятий «философия преступления» и «философия преступности», на наш взгляд, следует рассмотреть взаимосвязь, самостоятельность и соотносительность понятий «преступление» и «преступность».

Важность и необходимость разграничения этих понятий состоит в том, что именно от того, как будет пониматься их соотношение, зависит вообще методологический подход к исследованию причин преступности и преступления. Иными словами, если преступность отличается от преступления качественно, если это не однопорядковые явления, то совершенно очевидна и естественна бесперспективность изучения преступности путем познания причин конкретных преступных деяний.

II. Понятия «преступление» и «преступность» можно рассматривать как соотношение части и целого. Поэтому для правильного понимания этой проблемы необходимо, в частности, использовать философские категории целого и частного.

Еще мыслители прошлого, начиная с Аристотеля, сталкивались с неразрешимыми трудностями при определении этих понятий. Достаточно глубокие исследования в этом направлении были сделаны Гегелем, который пытался преодолеть эти трудности. Нам же, юристам, остается только использовать в своих исследованиях то, что считается общепризнанным.

Гегель пишет: «…вещь как эта вещь есть это их чисто количественное соотношение, есть простое скопление их “также”. Она состоит из того или иного определенного количества одного вещества, состоит также из определенного количества другого вещества, а также из других: вещь составляет только связь, состоящую в отсутствии всякой связи»^[40].

Понимание преступности как вещи приводит А. Лепса к следующему выводу: «Преступность как вещь состоит из разных преступлений, которые имеют только какое-то количественное соотношение между разными преступлениями или их группами или “их простое скопление”, или их “также”. Равным образом мы можем сказать, что преступность как сумма разных преступлений не имеет связи между разными преступлениями»^[41].

Далее автор из теории переходит в область практики и утверждает, что «современная криминология сегодня складывает вместе преступления, совершенные на какой-то территории за определенный промежуток времени, в результате чего и получается совершенно новое явление – преступность, как явление сущности, которая рассматривается динамически, изучается ее структура, сравнивается с количеством населения и т. д. Конечно, у таких “справок” есть определенное оперативное значение в повседневной работе учреждений, относящихся к правоохранительным органам. Но таким “справкам” часто пытаются дать научную ценность, хотя дело далеко от науки»^[42].

Итак, А. Лепс полагает, что преступность как новое явление есть результат суммы отдельных преступлений на определенной территории. Этим автор подчеркивает количественно-статистический характер понятия «преступность». Возражений нет. Одновременно А. Лепс отмечает, что новое образование под названием «преступность» – явление сущности, имеющее структуру, динамику, тенденцию, характер и т. д. Тогда возникает вопрос: может ли преступность как явление сущности, характеризующаяся перечисленными признаками, иметь только количественную характеристику, без качественных свойств? В связи с этим возникает достаточно много и других принципиальных вопросов, имеющих не только теоретическое, но и практическое значение. Существуют ли отдельные преступления как части самостоятельно в преступности как в целом, или же они неотделимы от нее? Каким образом отдельные преступления объединяются в преступности – естественным или искусственным путем? По качественным или количественным признакам? Приводят ли взаимодействия отдельных преступлений в преступности к возникновению новых качеств целого, не свойственных преступлениям как части? Что возникает раньше: отдельное преступление как часть целого или преступность как целое?

Сегодня преступность характеризуется как отрицательное социально-правовое явление, а также как социальное либо как одновременно социальное и философско-правовое явление, как один из параметров общества, характеризующих состояние социального механизма, рассогласованность между его составными частями^[43]