В этот день кроме убитого Хромова и раненого в левое предплечье Мухачёва, стрелявшего в последние минуты подхода духов к валуну уже стоя, пытаясь на время отвлечь внимание на себя, серьёзно пострадавших не оказалось. Останки тела Хромова, собрав, повезли в часть, откуда, упаковав в цинковый гроб, переправили в Союз на «чёрном тюльпане».

За этот подвиг старшему лейтенанту Хромову посмертно было присвоено звание героя Советского Союза.

* * *

Подлечив рану в госпитале, Артур вернулся в родную роту. Здесь произошли перемены. Вместо ушедшего начальником штаба батальона Шевчука ротой командовал его первый взводный Георгий Заридзе уже в звании капитана.

– Я, грешным делом, подумывал, что ты закончишь эпопею Афгана в госпитале, – встретил его Заридзе, зашедший докладывать о прибытии для дальнейшего прохождения службы.

– Ну, как же, товарищ капитан, я уеду, не попрощавшись, – ответил ему с улыбкой Артур.

– Сколько тебе осталось куковать-то?

– Два с лишним месяца.

– Тогда принимай роту, старшина, и воюй дальше.

– Виноват, товарищ капитан, я старший сержант.

– С сегодняшнего дня уже старшина. Пока ты там отлёживался, я тут походатайствовал о твоём повышении. Грузины добро помнят. А теперь садись и рассказывай, как ты отбил меня у духов, – сказал, посерьёзнев, Заридзе, указывая ему на стул. – Я же сознание потерял. Ничего не помню. Очухался только в госпитале.

Артур, расслабившись, сел на предложенный стул. Сейчас он знал, что перед ним сидит не командир роты, а его боевой товарищ, с кем он не раз ходил на боевые операции, с кем не раз выходил из-под пуль душманов, с кем они, прикрывая молодых, необстрелянных солдат, вызывали основную силу удара моджахедов на себя. Он отчётливо представил кровавый замес, случившийся в тот злополучный день, приведший к гибели почти весь взвод.

* * *

Десантную роту кинули в трёх местах по взводам с воздуха на пути наступающих воинов ислама к подступам Кабула. Нужно было удержать их натиск до прибытия основных наземных сил. Наше командование атаковать с воздуха не решалось, боясь сильных обвалов при бомбёжке. Обвалы могли перекрыть ведущие к городу дороги.

Взвод Заридзе укрепился на левом фланге и вёл ответный бой с укрытия. Поначалу духи, превосходящие по количеству, наступали по всему фронту. Но мощные сопротивления взводов заставили их сосредоточиться на левом фланге. Цель была разгромить левый фланг и обойти противника с тыла. Основная атака духов легла на взвод Заридзе.

Малоопытные юнцы, толком не нюхавшие пороха войны, падали один за другим, распластавшись на камнях, образовывая лужи крови.

Получивший контузию от взорванного рядом снаряда гранатомёта, командир взвода сполз вниз, ухватившись двумя руками за голову. Командование взводом автоматически перешло на единственного уцелевшего командира.

Артур, не медля, приказал всем оставшимся в живых отойти к ущелью. Сам он, отстреливаясь, направился за раненым Заридзе.

Вдруг выросшие из-за камней двое духов схватили комвзвода за подмышки и потащили без оглядки прочь. Прицельным выстрелом Артур снял одного из них. Духа отбросило в сторону. Второй, не обращая внимания на упавшего, продолжал тащить командира. Переместившись перебежками, Артур уменьшил расстояние. Стреляя левой рукой, зажав приклад автомата под мышкой и не давая высунуться стреляющим в него духам, правой рукой кинул наотмашь штык-нож, лишь на секунду взглянув на цель. Душман, освободив взводного, повалился вперёд с торчащей за спиной рукояткой штык-ножа. Преодолев промежуток до Заридзе, он на ходу перезарядил пустой магазин. Не переставая стрелять, он схватил командира за ворот и поволок к ущелью, где, укрепившись, отстреливались воины-интернационалисты. Пока дотащил до укрытия, пуля-дура успела пробить правое бедро без того контуженного Заридзе.

Воины ислама отступили, когда подоспели основные силы, забирая с собой в горы раненых единоверцев в чалмах.

* * *

Выслушав рассказ до конца, Заридзе, наклонившись, достал с тумбочки начатую бутылку водки и два стакана.

– Давай помянем погибших, – и, прислушавшись к звукам с улицы, добавил: – Погибших с честью за хрен собачий. Жалко ребят. Гибнут в такие молодые годы, зная, что у себя на родине жизнь цветёт, – и он с какой-то детской обидой, чокнувшись с Артуром, залпом выпил единственное средство, согревающее душу в этой военной обстановке.

– За период выполнения интернационального долга в провозглашённой Демократической Республике Афганистан погибло множество советских солдат. И неизвестно, сколько ещё потеряем. Вспомнят ли нас через сорок лет после окончания этой заварухи, как помнят солдат Великой Отечественной? Вряд ли! Если вспомнят, то только те, кто непосредственно участвовал в этой ненужной для нас войне. Никто нас, кроме своих матерей, на родине не пожалеет. Мы здесь топчем чужую землю. Встреваем во внутренние дела. К чему нам всё это? Они сделали национально-демократическую революцию. Так пусть и борются за неё сами, а мы тут при чём? Нам что, больше всех надо? Может, населения в Союзе развелось так много, что с помощью войны решили нас поубавить?

Ладно, старшина, давай ещё по одной! – поднимая повторно налитый стакан, закруглил нервную тему Заридзе. – Будем воевать, раз присягали перед отечеством.

* * *

По окончании срока службы Артур написал заявление на имя командира части воздушно-десантных войск о продлении службы по контракту в должности старшины роты. Подписанное заявление вернули через неделю с присвоением звания прапорщика.

– Не хочется жить без автомата? – подшутил над ним командир роты после получения Артуром разрешения на добро.

– Почему же? Послужил отечеству, послужу и за себя, – ответил он. Бабки-то контрактникам здесь хорошие платят. Люди сюда вон сами рвутся. А у меня есть возможность сразу остаться.

– Это тебя не деньги интересуют, а война. Привык ты к бойне. Иначе себя и не представляешь. В Союзе бы ты так не поступил. Там другая служба. Как иногда поговаривал один майор, преподающий в училище, «ушёл бы в запас, да цирк люблю». Где такое ещё увидишь, как не в нашей армии? Юморной был майор, ничего не скажешь.

– Ты что, командир, не хочешь, чтобы я остался при тебе? – спросил старшина в ответ на высказывания Заридзе.

– Я-то хочу. Но я ещё хочу, чтобы ты и голову сберёг. Вот в чём суть.

– Постараюсь, командир, не подвести, – засмеялся в ответ Артур.

 
Долгое эхо стоит над горами,
Где на вершинах только орлы,
Пронзительные крики и гром гранатомётов
И свисты взлетевших вертушек на бой.
 
 
По трудным дорогам колонны проходят.
Задача – доставить афганцам целым хлеб.
На крутых перевалах душманы засели,
Стреляют прицельным смертельным огнём
 
 
Взлетают кусками взорванные скалы,
Молча стоявшие веками в тишине.
Парнишка, сжимаясь, шепчет от боли:
«Мама, прости, что душманов не добил».
 
 
Родные, не плачьте, не плачьте, подруги,
Ещё не потушен в Афгане пожар,
Но скоро мы, скоро закончим с душманом,
Поможем афганцам, вернёмся назад.
 

Спустя полгода после этого разговора в одном из рейдов на кишлак капитана Георгия Заридзе в упор расстреляли выскочившие откуда-то три душмана, что он, даже не успев опомниться, отлетел, изрешечённый от пуль, уронив висевший наготове автомат.

В метрах десяти от командира следовали старшина и несколько солдат. Они кувыркнулись, падая, по сторонам и открыли ответный огонь. Один из духов успел удрать, а двое остались лежать недалеко от Заридзе. Старшина рванулся за убегающим духом. Настиг он его в конце кишлака, когда тот пытался спрятаться в дувале.

Выпущенная очередь с калашникова остановила духа, словно он, чего-то вспомнив, хотел вернуться назад. Стараясь не падать, он стал медленно поворачиваться в сторону старшины, но повторная очередь отбросила его.

Он упал, раскинув руки, не успев даже вскрикнуть.

Должность ротного после гибели Заридзе занял командир второго взвода старший лейтенант Родион Романов. Недавно вернувшись с побывки из Союза, он долго рассказывал старшине о происходящих переменах.

– А ты чего не едешь? – спросил он его, закончив свой рассказ.

– Боюсь, не захочу вернуться.

– А, – протянул Романов, – тогда лучше не дёргайся.

– Да я, собственно, и не дёргаюсь. Успею ещё надёргаться, когда подстрелят.

– Сплюнь, – одёрнул его Романов.

– Ну, конец-то какой-нибудь будет?

– Тебя смерть боится. Ты потому что идёшь прямо на него. Скоро про тебя будет знать весь афганский народ.

– Ох, куда хватанул! – улыбнулся старшина.

– А чего! Ты вон уже три ордена имеешь. Медалей за отвагу полно. Командир части с тобой за руку здоровается при встрече. Статью о тебе несколько раз в военной газете написали. Даже один раз с фотографией. Сам не заметишь, как живой легендой станешь.

– Как бы за мои шалости духи за мной охотиться не стали. Сам, наверное, слышал про майора Степанова? В Кандагаре они базировались.

– Да, слышал.

– Ну вот, отсюда вывод. Воевал мужик на совесть. Крушил духов налево и направо. Часто про него писали, многократно награждали. Героя Советского Союза дали. Живая легенда, как ты говоришь. А воины ислама не выдержали его наглости и объявили за его голову большие деньги. В итоге через месяц его и убили. Нашли обезглавленным. Вот тебе и легенда. С этой легендой можно и живой мишенью стать. А мне бы хотелось, если что случится, чтоб моё тело похоронили целиком. Ты вот мне про гражданку тут красиво изложил, а я уже почти о ней не думаю. Мне кажется, я здесь воюю целую вечность. Может, оно и правильно, что меня здесь будут знать. Покойный Заридзе говорил, что дома, кроме матерей, о нас некому печалиться. Это мы для Афганистана подвиги совершаем. А у себя об этих заслугах вряд ли заинтересуются.

В кабинете зазвонил телефон. Ротный, приставив трубку к уху, сказал традиционное «слушаю». Выслушав сказанное, тут же ответил: «Есть, товарищ майор!» и, тяжело выдохнув, положил трубку на место.

– Как только говорят, что со штаба звонят, сразу холодно становится. У них же одно. Вылетаем сейчас, вылетаем завтра. Как будто больше ничего и не знают. Но пока пронесло, – довольно заулыбался Романов.

– А кто звонил-то? Важная персона?

– Майор Сапрыгин. Дежурный по части. Между прочим, по твою душу.

– Что-нибудь стряслось?

– Нет. Но, вероятно, намечается, если тебя вызывает командир части.

– Когда