4

Город простирался у их ног.

– Смотри, Арнау, – сказал Бернат мирно спавшему ребенку, привязанному к его груди, – это Барселона. Здесь мы будем свободными.

С самого начала Бернат не переставал думать об этом городе – великой надежде всех сервов. Бернат слышал, как люди рассказывали о нем, когда шли обрабатывать земли сеньора де Бельеры, или ремонтировать стены замка, или выполнять какую-нибудь другую работу для своего господина. Они всегда были начеку, стараясь, чтобы управляющий или солдаты их не услышали, но эти перешептывания вызывали у Берната обычное для ребенка любопытство. Он был счастлив на своей земле и никогда бы не покинул отца. Бежать с ним он тоже не смог бы. Но теперь, потеряв все, что у него было, он смотрел по ночам на спящего сына и вновь вспоминал каждое слово о Барселоне. Время, проведенное в пещере, прошло в размышлениях о будущем.

«Если удастся прожить в этом городе год и один день, не будучи задержанным сеньором, – вспоминал он услышанное, – можно получить право на гражданство и стать свободным». Тут сервы многозначительно умолкали. Бернат смотрел на них: у некоторых глаза были закрыты, а губы сжаты, другие отрицательно качали головой, остальные улыбались, глядя в небо.

– И нужно только пожить в этом городе? – нарушил молчание один парень, из тех, кто смотрел в небо и наверняка мечтал разбить цепи, приковавшие его к земле. – Почему в Барселоне можно получить свободу?

Самый старший из сервов после паузы ответил ему:

– Да, больше ничего не требуется. Только прожить в городе весь этот период.

Увидев, как у парня загорелись глаза, он продолжил:

– Барселона очень богатая. Многие годы, начиная с Хайме I Завоевателя и до Педро Великого, короли брали у города деньги взаймы для войн и для своего двора. В течение всех этих лет жители Барселоны давали деньги из городской казны в обмен на особые привилегии, пока сам Педро Великий в войне против Сицилии не свел их все в один кодекс… – Старик помолчал и произнес запинаясь: – Recognoverunt proceres – по-моему, так он называется. Именно там говорится, что мы можем получить свободу. Барселоне нужны работники, свободные граждане.

На следующий день парень не пришел на работу в указанный сеньором час.

И через день тоже.

Отец сбежавшего парня продолжал работать на своем месте. Три месяца спустя его сына привели в оковах. Он шел, понукаемый кнутом, но все видели, что его глаза блестели от гордости за свой поступок…

С высоты хребта Кольсерола, стоя на древнеримской дороге, которая соединяет Ампурьяс с Таррагоной, Бернат любовался простором и… морем!

Он никогда не видел и даже не мог себе представить такого бескрайнего пространства. Конечно, он знал, что за морем находились каталонские земли, так рассказывали купцы, но ему впервые пришлось увидеть нечто такое, чему не было видно конца.

«За той горой…», «за той рекой…» Бернат всегда мог показать дорогу или место незнакомцу, который обращался к нему за помощью.

Сейчас он всматривался в горизонт, сливающийся с водой. Некоторое время он стоял неподвижно, гладя непослушные кудряшки малыша, которые выросли, пока они жили на горе.

Затем он обратил свой взгляд туда, где море сходилось с землей. Пять кораблей стояли у берега, возле островка Маянс. До этого дня Бернат видел только картинки с кораблями. Справа от него возвышалась гора Монжуик, тоже едва касающаяся моря; у подножия ее склона распростерлись равнинные поля, а дальше раскинулась Барселона.

В центре города возвышался холм Табер, а вокруг были разбросаны сотни строений. Некоторые – низкие, терявшиеся среди соседних зданий, а другие – величественные: дворцы, церкви, монастыри…

Бернат удивлялся: как много людей, должно быть, живет здесь! Барселона, окруженная со всех сторон, кроме моря, стенами, напоминала улей. Сорок тысяч жителей, слышал он, населяли город. А дальше, за городскими стенами, простирались поля…

– Как они найдут нас среди сорока тысяч человек? – пробормотал Бернат, глядя на Арнау. – Ты будешь свободным, сынок.

Здесь они, несомненно, смогут скрыться, и он попытается найти сестру. Но Бернат понимал, что сначала ему нужно пройти через ворота. А вдруг сеньор де Бельера разослал описание его внешности?

Эта родинка…

Он думал об этом все три ночи пути, после того как они с сыном покинули пещеру.

Бернат присел на землю и взял зайца, которого подстрелил из арбалета. Он перерезал ему горло и дал крови стечь на ладонь, на которой держал небольшую кучку песка. Когда смесь начала подсыхать, он растер ее над правым глазом. Потом спрятал зайца в мешок. Почувствовав, что смесь засохла и он не может открыть глаз, Бернат начал спускаться по направлению к воротам Санта-Анна, расположенным в северной части городской стены.

Вереница людей стояла в ожидании, чтобы пройти в город. С трудом волоча ноги, Бернат стал в очередь. Он старался быть начеку и не переставал поглаживать ребенка, который к этому времени проснулся. Один босоногий крестьянин, согнувшись под тяжестью огромного мешка с репой, посмотрел в сторону Берната.

Бернат улыбнулся ему.

– Проказа! – закричал крестьянин и, бросив мешок, отскочил в сторону.

Бернат увидел, как вся очередь в одно мгновение разбежалась до самых ворот. Все отошли от него, давая ему пройти по дороге, заставленной повозками с разной утварью и едой. Слепые, которые обычно просили милостыню у ворот Санта-Анна, тоже зашевелились от неожиданных криков.

Арнау заплакал, и Бернат увидел, как солдаты вынули мечи из ножен и стали закрывать ворота.

– Иди в лепрозорий! – крикнул кто-то за его спиной.

– Это не проказа! – запротестовал Бернат. – Просто ветка ударила меня в глаз! Смотрите! – Бернат поднял руки и замахал ими. Затем он положил Арнау на землю и принялся раздеваться. – Смотрите! – повторил он, показывая свое тело, крепкое, без единого пятнышка, без язв или следов от них. – Смотрите! Я всего лишь крестьянин, но мне нужен врач, чтобы вылечить глаз, иначе я не смогу работать дальше.

Один из солдат (офицеру пришлось подтолкнуть его в спину) подошел к Бернату и остановился в нескольких шагах, внимательно осматривая его торс.

– Повернись кругом, – приказал он, делая пальцем вращательное движение.

Бернат подчинился.

Солдат вернулся к офицеру и покачал головой.

– А ребенок? – спросил офицер, указывая мечом на узелок, стоящий у ног Берната.

Бернат нагнулся, чтобы поднять Арнау. Он раздел ребенка и, прижимая его лицом к своей груди, показал тельце малыша, одновременно прикрывая пальцами родинку.

Повернувшись к воротам, солдат снова покачал головой.

– Прикрой эту рану, крестьянин, – посоветовал он, – иначе ты не сможешь сделать по городу и двух шагов.

Люди вернулись на дорогу. Ворота Санта-Анна распахнулись снова. Крестьянин, подняв свой мешок с репой, отвернулся, чтобы не смотреть на Берната.

Бернат прошел через ворота, прикрыв правый глаз рубашкой Арнау. Солдаты проводили его взглядом, и Бернат подумал, что, пряча пол-лица, он так или иначе привлекает внимание.

Миновав церковь Святой Анны, он влился в поток людей, прибывших в город. После этого Бернат свернул направо и оказался на площади Санта-Анна. Он шел, опустив взор вниз. Крестьяне расходились по городу; босые ноги, сандалии-абаркасы и плетеная обувь постепенно исчезли из его поля зрения, и вскоре Бернат увидел ноги, обтянутые шелковыми чулками огненно-красного цвета и обутые в зеленые туфли из тонкой материи без подошвы. У туфель были длинные острые носки, из которых выпущены золотые цепочки, обвивавшие лодыжки.

Не отдавая себе отчета, Бернат, который все время шел с опущенной головой, поднял лицо и встретился взглядом с человеком в шляпе. Незнакомец был облачен в одежду, украшенную золотым и серебряным шитьем; на поясе тоже была золотая вышивка, а от бус из жемчуга и драгоценных камней исходило сияние.

Бернат остановился, разинув рот. Человек повернулся к нему, но взор его был устремлен вдаль, как будто Берната перед ним не было.

Бернат, икнув, опустил глаза и облегченно вздохнул, когда понял, что на него не обратили ни малейшего внимания. Он вновь зашагал по улице в сторону строящегося собора, потихоньку оглядываясь по сторонам.

Никто на него не смотрел.

Какое-то время он наблюдал, как работали поденщики на соборе: раскалывали камни, расходились по высоким лесам, которые окружали строение, поднимали огромные каменные глыбы на блоках…

Арнау напомнил о себе громким плачем.

– Добрый человек, – обратился Бернат к одному рабочему, проходившему мимо него, – где находится квартал гончаров?

Он помнил, что его сестра Гиамона вышла замуж за гончара.

– Иди по этой улице, – торопливо ответил рабочий, – пока не дойдешь до площади Сант-Жауме. Там увидишь фонтан; поверни направо и следуй дальше, пока не окажешься у новой стены, у ворот Бокерия. Не выходи на Раваль. Иди вдоль стены по направлению к морю, до самых ворот Трентаклаус. Там и есть квартал гончаров.

Бернат изо всех сил старался запомнить все эти названия, но когда он захотел уточнить кое-что, человек уже исчез.

– Иди по этой самой улице до площади Сант-Жауме, – повторил он Арнау. – Это я помню. А когда будем на площади, повернем направо, это мы тоже помним, не так ли, сынок?

Арнау всегда прекращал плакать, когда слышал голос отца.

– А теперь? – вслух произнес Бернат.

Он стоял на новой площади Сант-Микел.

– Тот человек говорил только об одной площади, но мы ведь не могли перепутать.

Бернат попытался обратиться к прохожим, но ни один из них не остановился.

– Все спешат, – объяснил он Арнау в тот момент, когда увидел мужчину, стоявшего перед входом в величественное здание, похожее на замок.

– Похоже, что этот не торопится. Возможно… Добрый человек… – позвал он, дотрагиваясь до черного плаща незнакомца.

Бернат был настолько изумлен увиденным, что вздрогнул, и это почувствовал даже Арнау, крепко привязанный к его груди.

Перед Бернатом, печально покачивая головой, стоял старый еврей. Он был точно таким, как их описывали в пламенных проповедях христианские священники.

– Чего тебе? – поинтересовался тот.

Бернат не мог отвести взгляд от желтого кружка, закрывавшего грудь старика. Потом он заглянул внутрь здания, показавшегося ему замком.

Все входящие и выходящие люди были евреями! У всех на груди был такой же знак.

А с ними можно разговаривать?

– Ты что-то хотел? – снова спросил старик.

– Как… как пройти в квартал гончаров?

– Иди прямо по этой улице, – старик махнул рукой. – Дойдешь до ворот Бокерия. Дальше – вдоль стены, в сторону моря, и у следующих ворот будет тот квартал, который ты ищешь.

В конце концов, подумал Бернат, священники предупреждали, что с евреями только нельзя иметь плотских связей – Церковь обязала их носить особый знак, дабы никто не мог сослаться на незнание того, что это был еврей. Священники всегда говорили о евреях весьма эмоционально…

– Спасибо, добрый человек, – сказал Бернат, улыбнувшись.

– Спасибо и тебе, – ответил старик, – но в дальнейшем старайся, чтобы тебя не видели беседующим с кем-нибудь из нас… и ни в коем случае не улыбайся нам.

И он отвернулся, строго сжав губы.

У ворот Бокерия Бернат наткнулся на многочисленную группу женщин, покупавших мясо: потроха и козлятину. Несколько минут он наблюдал, как они проверяли товар и спорили с торговцами.

– Это мясо – такая заноза в заднице нашего сеньора, – сказал он ребенку и засмеялся, вспомнив о Льоренсе де Бельере. Сколько раз он видел, как сеньор старался запугать пастухов и торговцев скотом, которые поставляли мясо в Графский город! Но те не боялись его солдат, отказывались продавать его задешево де Бельеру: ведь тот, кто пригоняет животных в Барселону, куда можно входить только с живой скотиной, получает право выпаса по всему княжеству.

Бернат обогнул рынок и спустился к Трентаклаусу. Улицы становились все более узкими. Повсюду перед домами сохли десятки изделий из глины: тарелки, миски, горшки, кувшины и кирпичи.

– Я ищу дом Грау Пуча, – сказал он одному из солдат, стоявшему на посту у ворот.

Там, на родине, семья Пуч жила по соседству с Эстаньолами. Бернат хорошо помнил Грау, четвертого из восьми вечно голодных братьев, которые не могли пропитаться на своих скудных землях. Мать Берната очень хорошо относилась к ним, поскольку жена Пуча помогла ей – приняла роды дважды, когда матушка произвела на свет Берната и его сестру. Грау был самым проворным и трудолюбивым из восьми мальчишек, поэтому, когда Жозеф Пуч договорился с родственником-гончаром, жившим в Барселоне, чтобы тот взял в обучение одного из сыновей, выбор пал именно на Грау, хотя ему было тогда только десять лет.