– Переправляя бриллианты за границы Советской России, мы каждый раз очень рискуем. И уже не один раз теряли деньги. Очень большие деньги. Случалось, перевозимые курьерами бриллианты обнаруживали таможенники и, естественно, они уходили в доход чужого, враждебного нам государства. Дважды наших курьеров обворовывали…

Прошелестела портьера, и из внутренних покоев в кабинет впорхнуло (именно, впорхнуло) почти бесплотное изящное создание.

– Боже, какая у вас здесь тоска! Сидят двое милых мужчин и ведут долгую беседу, как я догадываюсь, о каких-то скучных политических материях, – проворковало создание. – Я могу хоть немного отвлечь вас от беседы? Ну, хотя бы чашкой чая?

Кольцов при появлении в кабинете этой воздушной, в развевающихся тонких одеждах, феи вскочил.

Поднялся и Вениамин Михайлович.

– Моя жена… Верочка Делевская, – представил супругу Свердлов, и с гордостью добавил. – Ведущая актриса Художественного театра.

Кольцов не без труда вспомнил правила этикета, которые наравне с военными дисциплинами преподавали в офицерском училище и которые однажды ему очень пригодились – в штабе у генерала Ковалевского. Он слегка прищелкнул каблуками и учтиво склонил голову:

– Очень приятно!

Верочка пристально взглянула на Кольцова и чуть-чуть дольше, чем это принято, задержала на нем свой взгляд. Ровно настолько, чтобы Кольцов почувствовал ее интерес к себе.

– Ты чудо, какая умница, – похвалил жену Вениамин Михайлович. – Это именно то, что нам сейчас надо: по чашке крепкозаваренного горячего чая.

И тотчас же, словно она только и ждала сигнала, молоденькая горничная бесшумно вошла в кабинет, внесла поднос с дымящимся черным чаем в больших «семейных» чашках. Рядом с чашками поставила серебряную сахарницу, хрустальную вазочку с бисквитом, и так же бесшумно удалилась.

– Верочка, ты, пожалуй, тоже оставь нас. Разговор не для нежных женских ушей.

– Я понимаю, – кивнула вышколенная Верочка и, еще раз пристально взглянув на Кольцова, не очень охотно, уже не выпорхнула, а медленно, лениво, всем своим видом показывая нежелание и обиду, вышла из кабинета.

Кольцов восхитился этим коротким спектаклем, поставленным блестящим режиссером, каким оказался Вениамин Михайлович. Окончилась прелюдия в их разговоре, предстояло главное. И Свердлов, должно быть, решил, что короткая «артиллерийская подготовка» поспособствует сговорчивости собеседника.

– Ну-с, продолжим! – едва за Верочкой тонко пропела дверь, ведущая во внутренние покои, Свердлов перешел на деловой тон. – Вы спрашиваете, какое отношение имеет этот разговор к вам. Попытаюсь ответить. Я уже говорил вам: дважды наших курьеров обворовывали. Груз исчезал.

Кольцов и до разговора со Свердловым неоднократно слышал, что партийные чиновники зачастую распоряжались российскими музейными богатствами, а также реквизированными драгоценностями, найденными в покинутых богатыми людьми квартирах, для поддержки возникающего в разных странах коммунистического движения.

Рассказывали о финском гражданине Отто Куусинене. Тот российскими бриллиантами какое-то время поддерживал миссию финских коммунистов, оказавшихся в Англии без гроша в кармане.

Переправкой российских драгоценностей в Англию для нужд своей, симпатизирующей советской власти, газеты «Дейли гералд» занимался директор этой газеты Френсис Мейнелл. Он был опытным курьером, а если сказать точнее, опытным контрабандистом. Две нитки драгоценного жемчуга он перевез через все таможни в банках с голландским маслом.

И уж совсем комичный случай. Мейнелл рискнул отправить из России в Англию посылку с шоколадными конфетами, начиненными бриллиантами. Заподозрив Мейнелла в контрабанде, Скотленд-Ярд задержал его на границе для обыска. И ничего при нем не нашли. А спустя несколько дней Мейнелл получил на почте в Лондоне свою посылку, и затем долго вместе с женой обсасывал конфеты, освобождая бриллианты от шоколада.

– Особенно прискорбен последний случай, – продолжил между тем Свердлов, – мы рискнули огромными деньгами. Я имею в виду эквивалент деньгам – бриллианты. Не далее как три дня назад получили шифровку от нашего человека: курьеры прибыли в Париж, и их тут же обворовали. Одного саквояжа не жалко, там среди всяческой дребедени находилась какая-то мелочь во франках. А вот второй саквояж скрывал целое состояние, с помощью которого мы надеялись если не разрушить союз Франции с Врангелем, то хотя бы ослабить давление лягушатников на Польшу, которая все еще колеблется и не подписывает мирный договор. Содержимого этого саквояжа было бы вполне достаточно, чтобы снять с польского театра военных действий большую часть наших войск и успешно завершить войну на юге России. Помощь Англии истончается. Врангель в основном держится на помощи Франции. Не мне вам рассказывать, вы ведь совсем недавно вышли из боев, – Вениамин Михайлович впервые за все время этой тирады вопросительно взглянул на Кольцова. – Скажите, Павел Андреевич, у вас такое же ощущение, как и у нас здесь, в тылу?

– Мои суждения на уровне полка. Бои все еще ожесточенные. Командиры дивизий, возможно, ощущают ослабление натиска противника. Мы, полевые, – нет, – откровенно и жестко ответил Кольцов. – Вам отсюда должны быть виднее масштабы войны. Информация со всех фронтов стекается к вам. А я знаю только то, что сам вижу или что доложит ротный.

– Я понимаю, – согласился Свердлов. – И все же… ощущения?

– Ощущения?.. Слишком уж долго тянется эта война. Для меня она началась в четырнадцатом. Хочется отдохнуть. Такое вот ощущение. И не у меня одного.

– Очень понимаю, – еще раз повторил Свердлов. – Но и другая сторона. Она ведь тоже…

– Знаете что, Вениамин Михайлович: не ходите кругами. Я догадываюсь, что пригласили вы меня вовсе не затем, чтобы познакомить со своей милейшей супругой, почаевничать, праздно побеседовать о состоянии дел на фронтах, – вдруг обозлился Кольцов и ринулся напролом. – Пригласили по делу – так выкладывайте дело. Извините за тон.

– А вы ершистый. Люблю таких, – мягко сказал Свердлов и обезоруживающе улыбнулся. – Выкладываю дело. Если бы французы обнаружили припрятанное содержимое второго саквояжа, мы бы уже получили сведения. Такое богатство всколыхнуло бы Париж. Его трудно было бы скрыть. Проговорились бы чиновники. Наконец, до чего-то докопалась бы вездесущая пресса. У нас там есть свои люди, они тоже уже что-то бы прознали. Но – нет. Тишина. Почему? Скорее всего, те или тот, кто похитил саквояжи, еще ничего не обнаружил. Бриллианты действительно остроумно запрятаны. Но со временем кто-то как-то их обязательно обнаружит. Задача – опередить похитителей. Поэтому мы и решили обратиться к вам. Уверены, вы – тот человек, который может совершить невозможное, – под конец своего монолога польстил Свердлов Кольцову.

Все это время, пока они беседовали, Кольцов прикидывал в уме, что это может быть за предложение. И ничего путного не мог придумать. Ни-че-го! А уж такое! Оно могло родиться только в голове человека, начитавшегося легкомысленной бредятины о подвигах лихих сыщиков. Во всяком случае, это не был совет Дзержинского, в этом Кольцов был твердо убежден. Он, конечно, мог рассказать Свердлову, привычно приукрашивая и добавляя свой буйный вымысел, о пребывании Кольцова в ставке у Ковалевского. Дзержинский любил Кольцова и гордился этой необычной, во многом сымпровизированной самим Кольцовым, операцией ВЧК. Ни о чем подобном Дзержинский никогда не читал. Он даже как-то сказал Павлу: «Вот окончится война, нас сменят молодые, мы окажемся не у дел, и тогда… тогда вы возьметесь за перо и напишете, не стесняя свою фантазию, об этой вашей схватке с Ковалевским и Щукиным. Поверьте, презабавная может получиться книжица, вполне в духе Мордовцева или Валишевского». Сам же Кольцов, если и вспоминал об этой странице своей жизни, то только как вполне будничной, приземленной, очень опасной, но уж никак не героической.

Нет-нет, это предложение Свердлова явно не для него! Как это будет выглядеть: он, едва говорящий по-французски, ходит по Парижу и расспрашивает, не видел ли, не знает ли кто похитителей двух саквояжей? Бред какой-то! Авантюра! Чтобы ввязываться в это дело, надо быть последним дураком!

– И как вы все это представляете? Ну, поиски этих саквояжей? – спросил Кольцов. – Вот вы говорите, что у вас в Париже есть свои люди. Им-то это дело и поручите. Во всяком случае, прежде всего надо узнать, как обокрали курьеров? И кто?

– Вот! Вы очень хорошо логически мыслите: как и кто? Даже еще конкретнее: кто? Из этого может всплыть и второе: как? От курьеров товарищи в Париже не могут добиться ничего внятного. По какой-то причине их своевременно не встретили. Каким-то образом они оказались в бистро. А там то ли засада, то ли случайное ограбление: какая-то кутерьма, выстрелы, полиция. Словом, ничего не понятно. Факт лишь, что оба саквояжа исчезли. Или хорошо хоть курьеры сумели своевременно скрыться.

– Ну и курьеры у вас! – хмыкнул Кольцов. – Скрыться сумели, а сберечь саквояжи – не хватило ума. Или силы? Или ловкости?

– Трудно судить, ничего не зная обо всех обстоятельствах. Видите ли, тут своеобразные ножницы. Послать молодых, сильных, ловких, они обязательно вызовут подозрение у таможенной службы.

– Я-то уж наверняка вызову у них подозрение.

– Но при вас не будет ничего, представляющего для таможни интерес.

– Меня может подстерегать другая опасность. Там, в Париже, я могу совершенно случайно встретиться с кем-то из моих бывших сослуживцев. Через штаб Ковалевского прошло море людей. А я все-таки был старшим адъютантом. Со многими общался, многим запомнился. Кроме того, был трибунал. Пресса посвятила не одну газетную статью «красному разведчику» Кольцову.

– Эта опасность крайне ничтожная. Ваши бывшие сослуживцы пока еще воюют. Либо погибли. Париж наводнили не годные к воинской службе, их жены и дети.

– А искалеченные? А раненые? – добавил Кольцов.

– Риск, конечно, есть. Ничтожный, но и его, несомненно, следует учитывать, – согласился Свердлов. – В конце концов, вы – дворянин, сын уездного предводителя дворянства. Разве вы не могли пересмотреть свои взгляды? Молод. Поверил в миф о всеобщем равенстве. Ошибался, – блеснул Свердлов знанием мало кому известной «легенды» в биографии Кольцова.

– Допустим, – Кольцов какое-то время молчал, и затем выложил перед Свердловым еще одно «против». – Предположим, я согласился. Но против нас работает время. А на то, чтобы сейчас кружными путями добраться до Парижа, уйдет недели две. И, как говорили у нас в Севастополе, я приеду «в свинячий голос».

– И это мы учли. Поедете с Миссией Союза потребительских обществ, которая вполне легально отправляется в Париж для переговоров о снятии с Советской России экономической блокады. Формально она снята еще в начале года на Парижской мирной конференции. Фактически же – все осталось по-прежнему. Разрешение на посещение нашей Миссией Парижа уже получено. К тому же делегаты находятся под патронатом крупного норвежского ученого Фритьофа Нансена, который оттуда, из Парижа, оказывает нам посильную помощь.

– Я слышал о «Плане Нансена». Но, как мне известно, на парижской конференции этот план с треском провалился.

– К сожалению. Но мы продолжаем работать. Как вы, вероятно, знаете: тем, кто стучится, рано или поздно открывают дверь. Впрочем, о Миссии я упомянул лишь в связи с возможностью вашей быстрой и легальной поездки в Париж. Всего-то!

– Я так понимаю, быстрая – это через Польшу. Но Польша пока находится с нами в состоянии войны, Каким же еще путем можно быстро попасть в Париж?

– Война с Польшей, фактически, вялотекущая. Пилсудский то приостанавливает военные действия, то снова их начинает. Польша обескровлена, она – за прекращение войны. Но ее подталкивает к продолжению конфронтации Франция, у которой в России свои интересы. И все же, я думаю, в ближайшее время нами с Польшей будет подписан мирный договор. А пока… пока мы с поляками уже кое о чем потихоньку договариваемся. По крайней мере, они иногда разрешают переправлять через их территорию наших людей во Францию и Германию. Так что эта проблема уже вполне решаема.

– Нет! – решительно покачал головой Кольцов. – Гнилая это затея, и ввязываться в нее я не хочу. Репутация не позволяет. И убеждения.

– О чем вы? – воскликнул Свердлов.

– Обворовываем свою же страну ради взяток каким-то иноземцам, – жестко пояснил Кольцов.

– Не согласен с вами! – возразил Вениамин Михайлович. – Бриллианты – дело наживное. И если с их помощью остановим эту кровопролитную бойню, если сумеем сохранить тысячи и тысячи жизней – разве это не благородная цель?

– Я и говорю: у этой благородной цели очень уж неблагородные средства.

– Ради достижения мира в войне все средства хороши.

– Это вы сказали. Я думаю иначе. И потом, у меня много дел там, где я сейчас нужнее, – он решительно встал. – Был рад познакомиться с вами и вашей очаровательной супругой. Но от вашего предложения я решительно отказываюсь еще и вот по какой, довольно веской, на мой взгляд, причине. Ничему тому, что мне понадобилось бы при поиске этих саквояжей, я не обучен.

Свердлов тоже встал, подумал о том, что надо будет упредить Кольцова и, едва только он уйдет, тут же позвонить Менжинскому. Это он, а вовсе не Дзержинский, подал Свердлову идею отправить Кольцова в Париж. Вот пусть он и уговорит, упросит, умолит этого несговорчивого упрямца. В конце концов, пусть просто прикажет ему. У них в ВЧК приказы, как ему известно, исполняются беспрекословно.

– Очень жаль, что я не смог вас уговорить. Попрошу Особый отдел ВЧК, чтобы вам приказали. Вы ведь их сотрудник? – с вежливой улыбкой пригрозил Кольцову Свердлов. – Как видите, я не теряю надежду на нашу скорую и более доброжелательную встречу, – и, сменив тон, он вроде даже как пожаловался Кольцову: – Поймите, стал бы я так настаивать, если бы не безвыходное положение. Легальных людей у нас в Париже очень мало, и все они задействованы на разных важных участках. Да и небезопасно их переключать на иную работу. Практически, это провал. А они нам сейчас ох как там нужны. Курьеры же, как вы понимаете, сами ничего не сделают, они нелегалы. Их кратковременные разрешения на въезд во Францию уже просрочены. К тому же, как я понял, они мало что могут.

– Меня трудно разжалобить. Я уже все твердо решил, – сухо сказал Кольцов.

– Один – матрос, – еще на что-то надеясь, продолжал жаловаться Свердлов, – этот в атаку пойдет в полный рост, не пригнется. Сорвиголова. Но размышлять, анализировать и предпринимать какие-то действия он не способен. Второй – очень порядочный человек, профессор какого-то провинциального университета, владеет французским, кажется историк или археолог. Светлейшая голова. Но немощен. Вид у него такой, знаете, академический. Потому и послали. Я мыслил: если вас уговорю, он был бы при вас. Глядишь, вдвоем до чего-то бы и додумались, пока дело не ушло в давность. И морячок, как помощник, вам бы тоже пригодился.

Что-то Кольцова царапнуло за душу в этом рассказе. Он даже не сразу смог понять, что? И еще раз попытался объяснить Свердлову всю бессмысленность этой операции. Он был уверен, что она изначально обречена.

– Не будьте наивным. Саквояжи, конечно, вскрыли. Думаю, что эту операцию провернула Сюртэ, французская тайная полиция.

– Почему же, в таком случае, никакие сведения об этом до сих пор так и не дошли до нас? Никакие!

– Потому, что саквояж – хорошая «наживка», – спокойно ответил Кольцов. – У них там тоже есть умные люди, и они понимают, что мы попытаемся выяснить судьбу этих саквояжей. А я не хочу быть рыбкой, я всю жизнь занимался ее ловлей.

– Нет, не согласен. Все не так просто. Отсутствие сведений может означать только одно: бриллианты не найдены. Скорее всего, так.

– Двойное дно? – Кольцов иронически взглянул на Свердлова. – Эх, господа-товарищи, начитались вы всякого…

– Нет-нет! Бриллианты спрятаны очень надежно и очень остроумно. Изобретение одного нашего шорника. Успешно прошло не одно испытание.

– Ну и что это за новшество? Не представляю, куда еще в саквояже можно что-то спрятать, кроме двойного дна?

– В кожаные ранты. Эдакие тонкие колбаски вокруг дна и крышки одного из саквояжей, которые начинили бриллиантами. Именно этот саквояж марки «Буже» вез профессор. Мы полагаем, он не мог привлечь к себе внимание французской полиции. И заметьте, все случилось вовсе не на таможне.

– И кто же этот профессор? Ну, курьер? – совсем уж неожиданно даже для самого себя спросил Кольцов. В его голове все настойчивее звучали слова Свердлова «провинциальный профессор», «археолог». Да мало ли их по всей России, профессоров и археологов? И все же Павлу почему-то захотелось узнать фамилию этого профессора. Чтобы убедиться, что в жизни не так часто случаются невероятные совпадения. – Откуда он?

– Милый такой человек. Большевик. Разве вам этого мало? – тусклым голосом произнес Свердлов. – Владеет французским, мог бы послужить вам переводчиком.

– Фамилия! Меня интересует фамилия!

– Сейчас. Пожалуйста. Где-то здесь… – Свердлов стал перебирать на столе какие-то бумаги. – Русская фамилия. И имя. Платон, что ли, – бормотал он.

– Иван Платонович? – почти выкрикнул Кольцов. – Старцев?

– Похоже, – все еще продолжая перебирать бумаги, отозвался Свердлов.

– Служащий Гохрана! – уже не спросил, а утвердительно произнес Кольцов.

Свердлов наконец нашел искомый листок, удивленно обернулся к Кольцову:

– Вы правы! Старцев! Иван Платонович Старцев! – прочитал он. – Да-да, сотрудник Гохрана. Вы его знаете? Вы знакомы?

Вместо ответа Кольцов протянул Свердлову руку, чем поверг его в изумление.

– Договорились! Я согласен! Хотя и понимаю, что это полнейшая авантюра!

– Странно как-то. Хоть объясните… – растерялся Свердлов. – Но я рад. Да. Только, пожалуйста, не передумайте!

– Нет-нет! Договорились! Твердо!

– Теперь я могу вам сознаться, – с облегчением вздохнул Вениамин Михайлович. – Меня предупреждали, что вы вряд ли согласитесь. Но кто-то в ВЧК, действительно, сказал: «Вот если бы туда согласился поехать Кольцов, был бы хоть небольшой шанс на успех».

– Я еду!

– В таком случае нам остается только заняться сборами.