Надкушенное яблоко, и липнущий снег,
И треснувшая губа, и вкус крови некстати.
А в прыгающей по наледи пустой бутылке
Свистит не ветер – само безразличие.
И замерзший таджик, обнимая лопату,
Провожает чужим покорным взглядом
Безгласный и зверский исход горожан
В утреннее изголодавшееся метро.
А ты стоишь у перекрестка на красный.
На краю пропасти, на краю времени.
И на зеленый нелепо отступаешь назад,
Не в силах шагнуть и пропасть в безвременье.
И яблоко падает в истоптанный снег
Прямо к ногам потустороннего таджика.
Поднять его? Мимо пройти? Улыбнуться?
Но опять губа, и некстати вкус крови!
И ты почти не существуешь в этом мире,
Но поднимаешь глаза и на миг встречаешь
Чужой и покорный взгляд А бутылка
Отчаянно бренчит под ногами прохожих.
А в сердце, или где-то глубже, отчаянно
Бьется надежда хоть что-то исправить
И поднять яблоко И стать по ту сторону.
Бесплотным ангелом Рядом с таджиком.
С ударяющей в лицо, кидающейся в ноги
Метелью, что в глухую февральскую полночь
Заволакивает безмолвные пределы земные,
Заполняет, забеляет притихшую душу,
С безумным присвистом заблудшего ветра,
Хлопающего разорванной ветошью по окнам,
Пробирающегося в углы остывшего дома,
Пробирающего холодом до острой дрожи, –
Неуют… С метелью, с ветром, с тревогой,
С желанием запрятаться под три одеяла,
Потеряться в темном и душном чреве,
Стать снова существом еще не рожденным.
Да пустое все это! И спустя мгновенье
Накатывает голод и жажда смысла,
Воздуха из распахнутого окна, воли,
Настежь распахнутой безоглядной жизни!
И громыхает уставшая от бури крыша.
И уставшее небо ничего не слышит.
И дышит свечным огоньком на сердце
Надежда на скорый рассвет И верится
В правду с простым счастливым лицом.
В сказку с простым счастливым концом.
Божья коровка, полети на небо,
Попроси у солнца три огонька.
Первым согреюсь, вторым заискрюсь,
А третьим в костре разгорюсь.
Божья коровка, полети на небо,
Попроси у дождя три глотка.
Первым умоюсь, вторым напьюсь,
А третьим к корням просочусь.
Божья коровка, полети на небо,
Попроси у облака три снежка.
Первый рассыплю, вторым застужусь,
А третьим от смерти отмахнусь.
Божья коровка, полети на небо,
Попроси у судьбы три силка.
Первый распутаю, о второй споткнусь,
А в третий нечаянно попадусь.
Божья коровка, полети на небо,
Попроси у ветра три вьюжка.
Первым взвеюсь, вторым закружусь,
А третьим к воле поднимусь.
Когда я встаю на правую ногу,
Я в трепете глотаю ветер
И готов сорваться с планеты
По касательной за горизонт.
Прыжками к звездным полям.
Когда я встаю на левую ногу,
Я вырастаю бобовым стеблем.
И волшебная пена облаков
Смывает с моих глаз пелену.
Я вижу солнце насквозь.
Когда я сажусь на корточки,
Слетаются стаи воробьев.
Они затевают бои и свадьбы
И лепят у меня за шиворотом
Колкие ложа любви.
Когда я ложусь на левый бок,
Я стучу испуганным сердцем
В наглухо запертые недра.
И отвечаю скрипом зубов
На скрежет подземных скал.
Я поворачиваюсь на правый бок
Травинки лезут мне в ноздри.
Отряды муравьев на марше
Окружают неведомый ковчег.
Я закрываю руками лицо.
Я поднимаюсь с земли на колени.
Тело сжимаю в комок
Встречаю ясность и страх.
Становлюсь собой, человеком.
Простым, затертым, одним
Объевшимся дешевой колбасы.
Обсмотревшимся телевизора.
Боящимся киношных злодеев.
Украдкой верящим в какого-то
Неназванного доброго бога.
Я встаю на нетвердые ноги.
Голова еще ходит по кругу.
Я прошу тебя, откройся мне,
Безымянный и добрый бог!
Светлое небо молчит.
Подоконник за немытым стеклом
Пустотою наполнен слух.
Тупичок на краю вселенной
В созвездиях сохлых мух.
Тепло, покрытое пылью
Покой, покрытый теплом.
Забытое яблоко трогает
Солнце закатным лучом.
Мне не нужно лишнего счастья.
Моя воля проста как вода –
Остаться капелькой света
На коже зреющего плода.
Так больной после горячечной ночи,
Принимая необходимость рассвета,
Выпивает залпом стакан воды
И тянется к дремлющему окну.
Так переживший морозы голубь,
Припадая на увечную лапу,
Бежит к брошенному в весеннюю грязь
Горькому дармовому зерну.
Так порывами налетает ненастье,
Изгоняя уставшее лето
И первые нервные капли дождя
Разбивают дорожную пыль.
Так ко мне, так к закатному небу
Приходит завершающая ясность
И звезды прокалывают черную синеву
И память прокалывает иглой.
И сквозь вставшие года я вижу
Мальчишку, бегущего по полю
С пучком горячих ветров в руке
Господи, как хочется жить.
Дождь прибивает дневную пыль.
Но как только немного подсохнет,
Пылью пахнет снова и резко,
Как пахнет старым потом
Нестиранная рубашка, забытая на даче
И ты распахиваешь окно
И с оконной рамы летит трухой
Краска, потерявшая цвет.
Но свежести нет все равно И нет
Уверенности, что это не сон.
И ты напрасно пытаешься вспомнить,
Как приходит усталый закат.
Да, именно так и бывает во сне,
Когда забываешь привычное.
Вечерний свет Дорогу домой
И даже любимое лицо
А дождь по крыше снова стучит.
И воздух становится чист.
И солнце, являя закатный лик,
Измокший сжигает лист.
Ты стремишься стать звездой,
Выстрелом, громом, горой
И даже гулом землетрясения
Но твой выбор бьет мимо цели.
Я попробую тебе помочь.
Скажи, во что тебя превратить?
Нашел!
Ты будешь превращен в собачью лапу.
Ты будешь приобщен к чудесному организму,
Бегающему, пыхтящему, лающему, грызущему,
Заглядывающему в глаза и кусающему свой хвост.
Твои звонкие мускулы полюбят прыжки.
Тебе будут радостны преграды и ямы.
Ты будешь размашисто шлепать по лужам
И отчаянно проваливаться в снег.
А какое блаженство оказаться под крышей
И растянуться на теплом полу!
Нет!
Ты будешь превращен в часовую стрелку.
Ты будешь приобщен к чудесному механизму,
Тикающему, стучащему, спешащему, отстающему,
Дребезжащему, звенящему и будящему спящих.
Твое прямое тело будет ходить по кругу.
Тебе будут привычны долгие ночи.
Ты будешь подсматривать за жизнью людей
И смеяться над их маятой и скукой.
А какое блаженство оказаться в покое,
Когда забывают завести часы!
Простые животные и простые предметы
Вернут тебя в мир без многоточий
Но я вижу в твоих глазах вопрос
Чувствую недоумение и гнев.
Бог с тобой Оставайся звездой
Выстрелом, гулом, громом, горой.
Когда я был маленьким,
Я любил на кухонном полу играть в солдатики.
Я расставлял их в шеренги и клинья.
Я ложился на пол, чтобы стать меньше.
Чтобы быть с ними наравне –
И немного, но по-настоящему испугаться
Их застывших суровых лиц,
Их острых копий и занесенных мечей,
Их вздыбленных коней,
Их железной неотвратимости
Я уважал их безудержную храбрость
Я даже любил их,
Как всякий настоящий воин
Любит своих врагов.
И еще мне было пронзительно жаль их.
Ведь они не понимали,
Что столкнулись с ужасным, хитрым,
Нечеловечески могущественным противником.
И по моей воле магическая сила
Сковывала нагруженные оружием тела
И не позволяла им сдвинуться с места.
Что же! Герои обреченно встречали
Мои безумные разящие удары.
Их косили ядра моих пушек.
Их осыпали стрелы моих луков.
Их сбивали с ног и дробили на части
Взмахи моей богатырской палицы.
Но они не сдавались в плен.
Они не бежали в смятении.
Они падали рядами и принимали терпкую смерть
Я был Ганнибалом и Александром Великим,
Хитрым ордынским ханом и безжалостным Тамерланом,
Школьным Суворовым и киношным Чапаевым.
Я был красным демоном войны.
И еще я был простым хулиганом,
Каких сам боялся и обходил на улице стороной.
Разгромив отважное честное войско
И распростершись над возлюбленными врагами,
Я изгонял из своего сердца демона
А вслед за ним уносился в небытие
Шлейф нарисованных картонных стратегов
Я отдавал моим воинам последнюю честь.
Я погребал их и плакал в душе
Я представлял на их месте себя.
Израненным и непонятно мертвым.
Мертвым и смертельно голодным.
А в это время бабушка,
Которой я мешал своей возней на кухне,
Всеми этими солдатиками, колесницами, пушками,
Запекала в духовке слоеный пирог.
Это было удивительно!
Пирог был горячий, живой, он был как львиное сердце
Он дышал, он вздымался как вулканическая земля
Он вовлекал в себя колдовским запахом.
И я, моментально воскреснув, хватал кусок за куском,
И забывал о своем игрушечном трауре.
О проекте
О подписке