2. Книжные страсти-мордасти

Однако не все было так безоблачно в подпольной книготорговле. В законе существовала статья, карающая за спекуляцию, и представители силовых структур, как правило переодетые в гражданское, нет-нет да наведывались на чёрные рынки. Частенько всё заканчивалось разгоном незаконного сборища и доставкой одного-двух десятков спекулянтов в отделение.

Что там с ними делали, они предпочитали не рассказывать, а иногда пропадали на месяц-другой. Дислокация рынка после облавы сразу менялась. Организаторы старались выбирать тихие места в заброшенной части какого-нибудь парка. А после каждого разгона меняли еще и район города, рассчитывая на то, что районным властям о новой точке станет известно не сразу.

В нашем городе дольше всего продержался книжный развал на лесной поляне возле реки Уфимки, между трамплином и ВДНХ. Он получил название «Яма», как известный роман Куприна. Место это было архинеудобным – надо было спуститься по крутой, длинной, разбитой деревянной лестнице, что зимой и в сырую погоду было весьма небезопасно. Да ещё с тяжеленной сумкой, набитой товаром. Если бы не какие-никакие перила, книжники сломали бы себе шеи. По окончании сборища, естественно, надлежало подняться по той же лестнице. Возможно, слугам правопорядка не хотелось такой гимнастики, оттого они нас и не беспокоили.

А вот в Одессе я однажды присутствовал при жестокой расправе. Весьма немелкие слуги закона скручивали руки за спину спекулянтам, запихивая их в УАЗики. Наблюдать такое было малоприятно.

В Ленинграде же мне один раз и вовсе пришлось расстаться с двумя чемоданами книг. Рынок там располагался в лесочке за городом. По выходным собиралось по нескольку тысяч человек. Торговали не только книгами, но и любым дефицитом.

Разложив товар на газетах и увлекшись своей работой, я прозевал начало облавы. Заметил панику лишь в тот момент, когда милиционеры оказались в десятке метров от меня. Думать о том, чтобы успеть собрать книги и остаться незамеченным, было слишком поздно. Пришлось бочком, бочком удалиться.

На следующий день облавы не было, и барыги, возле которых я вчера расположился, ехидно поинтересовались:

– Ну что, чемоданов сегодня нет? А где же твои книги?

Затем, смакуя каждое слово, они принялись рассказывать друг другу, сколько фолиантов в кожаных переплётах мне пришлось «подарить» доблестным сотрудникам советской милиции.

Впрочем, встречались среди нас и неприкасаемые. В Уфе жил книжник по имени Алим, на которого ни законы, ни санкции не распространялись. Он имел справку психиатрического диспансера и сполна ею пользовался. На чёрный рынок он ходил редко, там его по понятной причине недолюбливали. Торговал же везде, где хотел. Чаще у книжных магазинов. Милиция пыталась его забрать, но после демонстрации «волшебного» документа, вынуждена была отпустить.

Безнаказанность сделала Алима наглым сверх меры. Он стал торговать в «святая святых» – самом центре Уфы: на гранитном парапете сквера имени Ленина и у находящегося через дорогу от него книжного магазина «Знание», месте наибольшего сосредоточения культурной публики. Разложив свой дефицит, он принимался громко его рекламировать:

– Купите советский порнографический роман! Такого разврата не знала мировая литература! Весь тираж ликвидирован. Автор – в застенках КГБ. Не пропустите! Единственный оставшийся экземпляр! Антисоветчина, выпущенная под давлением Запада! Весь тираж изъят из библиотек и уничтожен!

Таким комментарием он сопровождал практически любую книгу, даже самую невинную по отношению к социалистической действительности. Цена же подскакивала соответственно рекламе. И когда покупатели, прочитав хвалёный экземпляр, возмущенно обвиняли его в мошенничестве, требуя вернуть деньги, Алим отвечал, что не помнит, чтобы продавал подобную ерунду. У него, мол, весь товар как на подбор. Желтый билет выручал и здесь.

Всесильная советская система, ужасами которой либералы, вместо сказок на ночь, пугают своих детей, оказалась бессильной сладить с Алимом. В руках тоталитарной машины было всё: абсолютная власть, закон, суд, силовые структуры. Но она ничего не могла противопоставить инвалиду, за плечами которого была только комната в старом деревянном доме с удобствами на улице.

Алим торжествовал, но, как это часто случается, не совладал с лаврами победителя, стал злоупотреблять горькой. Частенько, даже не закончив «рабочий день», он напивался до чёртиков. Было крайне забавно видеть недоуменные лица прохожих, наблюдавших очень странную картину: на грязном парапете с обвалившейся штукатуркой лежат просто-таки выставочные экспонаты: «Мастер и Маргарита» Булгакова, сборник стихов Анны Ахматовой, «Сто лет одиночества» Маркеса, альбом репродукций Ван Гога…

«Что это?!» – ничего не понимали прохожие. – Неужто это продают?» Фантазия тут же рисует им такого продавца – им может быть только истинный благодетель с одухотворённым лицом ангела. Но вместо него приходилось иметь дело с безобразным чудовищем, небритым, пьяным, хамоватым, дышащим перегаром, брызжущим слюной. С манерами, никак не вяжущимися с изысканным стилем тех книг, которые он продавал.

Наблюдая весь этот беспредел, матёрые завсегдатаи книжной тусовки скрипели зубами от зависти, но ничего поделать не могли.

Однажды я побывал у Алима дома. Зрелище, представшее моим глазам, было более чем показательным. Это было жилище профессионального книготорговца, до мозга костей, который только этим и живёт – ничего лишнего, только стеллажи с книгами и раскладушка.

3. Культовое место

Я не помню, как обстояло дело в других городах, но у уфимских книгочеев существовало культовое место. Не чёрный рынок, ибо он постоянно менял расположение, а магазин «Букинист» на улице Ленина. Более посещаемого заведения у настоящих библиофилов в городе не существовало. И в советское время люди несли туда свои домашние накопления, по разным причинам ставшие ненужными. Поэтому ассортимент на полках постоянно менялся, и чтобы перехватить что-то стоящее, следовало почаще заглядывать сюда. Что книголюбы и делали, используя каждую свободную минуту, тайком сбегая с работы, если она находилась неподалёку, или приезжая вечером к «шапочному разбору».

В этом своеобразном соревновании всех опережал один старичок, живший в соседнем с «Букинистом» доме. Посещение магазина стало ежедневной и главной составляющей распорядка его дня. Он проводил в «Букинисте» чуть ли не весь рабочий день, отлучаясь лишь на обед, да в туалет. Не удивительно, что его здесь знала каждая собака. И он знал всё про каждого продавца и помнил, когда и что нового сюда поступило.

Если «Букинист» был символом читающей Уфы, то этот старичок – символом «Букиниста». И умер он, что очень символично, у магазинного стеллажа с книгой в руках.

Чем ещё отличался этот магазин от других книжных? Тем, что на подходе к нему частенько можно было увидеть жучков, пытающихся сбыть свой дефицитный товар. Работа у них была очень опасной, поэтому они, как волки, всегда были в форме и всегда начеку. Одним глазом буравили вас (покупатель или просто так?), другим следили, не приближается ли милиционер. Одновременно они перехватывали книги, которые наивные граждане несли сдать в «Букинист», предлагая более выгодные условия.

Такая картина наблюдалась не только в Уфе, но и во всех городах советской страны, где имелись подобные магазины.

В начале двухтысячных «Букинист» не выдержал конкуренции и был перепрофилирован в обычный книжный магазин. Но и теперь, спустя многие годы, он остаётся ориентиром для читающей публики.

– Так где, ты говоришь, на улице книги продают? – спрашивает один книголюб у другого.

– Напротив Авиационного техникума.

– А где это?

– На углу Ленина и Революционной.

– С какой стороны?

– У магазина, где раньше «Букинист» был.

– Так бы сразу и сказал!

4. Из книжного рая – в Лету

С перестройкой отношение власти к нелегальному книжному рынку изменилось. Дирекция Дворца культуры завода РТИ проявила предпринимательскую жилку, взяв библиофилов под своё крыло. Со всех посетителей взимали входную плату, с продавцов, естественно, брали больше.

Наступил ренессанс частной книжной торговли. Народу собиралось по нескольку тысяч. Весь первый этаж, фойе, лестницы, проходы, каждый закуток, превратились в прилавки. Вот где действительно яблоку негде было упасть! Книжники в полной мере оценили дарованную свободу. Правда, переодетые в гражданское слуги закона здесь тоже присутствовали, но они, главным образом, отслеживали торговцев порнографией.

Пожалованная новой властью свобода самым кардинальным образом сказалась на книжном рынке. На прилавках магазинов, а стало быть, и на книжных развалах, появилось то, о чём послушный советский читатель и мечтать не мог. Документы, труды, воспоминания никому прежде не известных историков, «открывающие людям глаза на то, что было на самом деле». Они низвергали недавних кумиров с пьедестала в грязь. И ставили на их место новых кумиров. В те годы на полках книжных магазинов (небывалый случай!) открыто продавалась «Майн Кампф» Адольфа Гитлера!

В то же время всю страну заполонили появившиеся невесть откуда частные книжные издательства. Главной задачей они ставили срубить побольше бабла, в максимально короткие сроки, при наименьших потерях. Поэтому недолго думая они приобретали самую дешёвую бумагу и наперегнонки штамповали из неё брошюрки с полезными советами на все случаи жизни: «Как гнать самогон», «Как излечить мужа от алкоголизма», «Как приворожить женщину и мужчину», «Как уложить в постель любую женщину», «Как потрошить мужчин», «Как из сына-балбеса вырастить гения», «Как заработать миллион» – и всё в таком духе. И ладно бы это были какие-то авторские работы. Ан нет! Частные издатели всего-навсего брали уже изданные книги, разбивали их на брошюры, давали им другие названия (единственное креативное действие!), автора же не указывали вовсе (чтобы меньше было проблем).

Они же аналогичным образом шлёпали брошюрки об НЛО, снежном человеке, оборотнях, гипнотизерах, магах, ясновидящих. Полиграфическая культура подобного рода книжек была ужасающей. Привыкшие относиться к книге, как к ценности, читатели, недавно называвшие себя советскими, морщились, но вынуждены были всё это барахло покупать, поскольку раньше ничего подобного не было. «Наши изделия все знают, плачут, но берут», – вспомнил я бытовавшее среди одесситов выражение. Но бизнесмены добивались намеченной цели, зарабатывая на ворованном материале в десятки и сотни раз больше издательств, выпустивших оригинал.

Появились и издательства с несколько иной политикой. В русло книготорговли они пустили мутные реки фривольной литературы, не издававшейся в строгой советской стране. Классики в лице маркиза де Сада, Лоуренса, Генри Миллера и Джона Фаулза составляли лишь малую толику этого потока. Основу же составляли никому доселе не известные авторы авантюрных и эротических романов, боевиков и ужастиков. Главное заключалось в броском названии (часто не соответствующем оригиналу) и неизменной полуголой красотке на глянцевой обложке.

Для неизбалованного советского читателя подобная литература была в диковинку. Потому неудивительно, что многие бросились удовлетворять любопытство. Не стал исключением и я, понакупив несколько десятков книг серии «Мировой бестселлер» с интригующими названиями: «Жеребец», «Грешницы», «Безумие страсти», «Самец». Знакомство с «новейшей» литературой я решил начать с романа, который назывался «Машина любви». Думал, там сплошной разврат. А это оказалось нуднейшее дамское чтиво о несчастной девушке, влюблённой в грубого эгоиста, о её бесконечных страданиях и его жестокости. Читать такое было просто пыткой, но я мучился, всё ждал, когда же начнётся секс. Но так и не дождался – то была шутка в стиле Алима, но в масштабах страны.

Вот такой сложился книжный рай в постсоветские годы – с большим креном в кич и ширпотреб. Но кардинальные изменения, создавшие его, вскоре выявили тенденции, недвусмысленно говорящие: долго это не продлится. Мало того, что весь дефицит, на котором кормился наш брат, могучим потоком устремился на полки книжных магазинов. Это привело лишь к переориентации наших покупателей – теперь на книжный рынок ходили преимущественно для того, чтобы купить книги дешевле, чем в магазине.