Мгновения, пока он мог всё это видеть, полностью взорвали мозг. До дрожи и стука зубов. Отныне двухсекундная картинка забита намертво в душу – толевыми, шиферными, кровельными и трефовыми гвоздями маточного, базового, сверхценного для личности сексуального образа. Стереотип будет выстроен на этом фундаменте, и спасительная картинка, как виагра, поднимет мёртвого, ляжет первым звеном в цепочку каждого нового сексуального действия. Образ жестоко и неуклонно будет преследовать всю жизнь.

Как только соседка ушла, он опрометью бросился в свою комнату – скорее себя удовлетворять. Скорее закрепить увиденный образ. Что-то вроде сексуального пароксизма. Психосоматика – мотор, рука – поршень. Член разносит сексуальное удовольствие по всему телу. Происходит закрепление только что рождённой парафилии. Обсессивная дрочка несколько часов подряд – и никогда больше такого в жизни потом у него не было! Оргазмов выстрелило… ну точно больше семи, последние – почти всухую. Вся имевшаяся сперма была выжата из его подросткового организма.

Он точно знал: когда она будет его – он повторит увиденное во всех подробностях. Может, и в этой самой беседке. На самом деле в тот момент Один Из был предельно счастлив, если верить дедушке Фрейду, утверждавшему, что счастье – в наслаждении. А именно невероятное наслаждение от своего нехитрого процесса и получал Один Из в жарком бреду страстного потребления увиденного зрелища. Эпизод разделил жизнь на «до» и «после». Сумасшедший соло-акт стал процессом очищения от других картинок детства; катарсисом, смывшим в небытие все существовавшие до этого сексуальные образы.

Почему природа – такая? Сильнейшее впечатление от увиденной впервые ситуации уже никогда не повторится в дальнейшем. Психиатры, изучающие подобное психосоматическое формирование девиаций, представляют себе механизмы возникновения парасексуальных зависимостей. А сами-то? Знакомо ли им явление лично? И ещё никогда не ответят, видимо, на вопрос: а сколько похожего? Все тайные страсти так и умирают вместе с человеком или все желания остаются существовать в метафизическом пространстве, вселяясь в души новых поколений?

«Аффтар, твоему Одному Из прямая дорога к Артуру Янову на “праймал” в Санта-Монику. Как и многим другим таким же», – даёт совет продвинутый интерактивный читатель. Кто вам сказал, что от травм детства все хотят избавляться обязательно с помощью терапии? Все события детства – кирпичики, из которых построена личность. Стоит выбить что-то из фундамента, лишиться хотя бы одного, даже, казалось бы, незначительного, ненужного эпизода – жизнь, может, и станет проще, но это будете уже не вы.

Описанное событие настолько изменило весь внутренний мир Одного Из, что подспудно обернулось пожирающей разум самоцелью. Именно в том возрасте он прочитал у Ницше: «Человек навсегда прикован к прошлому: как бы далеко и быстро он ни бежал – цепь бежит вместе с ним». И ещё: «Опыт. Теперь ты знаешь, как надо и как не надо. Ты идёшь навстречу своей цели. Запомни – не всё сразу». И он представил: да, можно ведь и такую цель поставить.

А в жизни, как это часто бывает, произошёл облом. Ситуация почти как в бессмертном фильме Динары Асановой «Не болит голова у дятла». Отца одноклассницы командировали на несколько лет в далёкую латиноамериканскую страну что-то там строить. И он забрал с собой семью! Когда первого сентября Один Из пришёл в класс, выяснилось, что его любимая девочка больше с ним не учится. Сильный удар по психике. Один Из несколько месяцев тосковал и был подавлен.

Честно признаюсь, что описание столь пронзительного момента детства срисовано с другого человека, картинка приписана этому самому «Одному Из». Он ведь лишь несколькими фразами поделился с Мариной воспоминаниями о переживаниях молодости, а она ещё более скудно – со мной. Но показалось очень похоже на то, о чём я уже слышал. И почему, собственно, надо думать, что у него самого было как-то по-другому? Ведь запросто могло быть именно так.

Жизнь дала Одному Из богатейшие возможности для полной самореализации в сфере желаний. И он их использовал. Но вот осталось оно, детское впечатление, которое волновало, требовало; надо было закрыть вопрос, рассчитаться, реализовать. Он надеялся найти нечто такое, что залечит и компенсирует его подростковый излом. Без всякого вмешательства людей, компетентных в психоанализе. Сильный человек привык доверять во всём только самому себе.

Его теневой кадровик получил задание. Он неспешно выбирал, встречался. Его подстёгивал возраст. Да, проявить мужскую полноценность пока ещё можно, но, очевидно, недолго. Закат активности не столь уж далёк, а он с детством ещё не рассчитался. Ну, и принял он решение, увидев фото Марины.

Как там говорится? Если в детстве у вас не было велосипеда, а потом вы настолько разбогатели, что купили велосипедный завод, то это всё равно означает, что в детстве у вас не было велосипеда. Не годятся все красотки и возможности, весь доступный сексуальный калейдоскоп, любое пёстрое разнообразие интимной жизни. Ему нужно именно то, что вызвало когда-то наисильнейший оргазм.

Я так представляю себе этого человека: нервный, впечатлительный, не чужд эстетики, зависим от своего имиджа. Придумал какую-то хитрую схему, обеспечивающую доход. Наверняка парадоксальную и извращённую. Причём действует не в составе какой-то организованной группы, а на свой страх и риск, всего и всех боится. И тоже идёт на риск, не считаясь с затратами, чтобы реализовать заветную мечту.

* * *

И вот – их встреча. Она его увидела, а он – её.

Человек, который вошёл к Марине в комнату в съёмной, как она поняла, квартире, был в чёрной маске. Она невольно занервничала. К этому времени её плодоовощная фея уже была выпровожена из помещения молодым парнем, который готовил встречу. Мадам успела напутствовать подопечную фразой: «Ничего не бойся. Всё схвачено».

Человек в маске заговорил с ней мягким, спокойным голосом. И Марина успокоилась. Она сидела на диванчике, наряженная в беленькую новую маечку и свои единственные джинсики, а в кресле расположился очень взрослый дяденька в весьма презентабельном костюме, который весь, казалось, излучал добро и благодушие.

Марина очень редко чувствовала, что она как человек кому-то интересна. Не понимала, что дело вообще не в ней как личности. Принимала участие всего лишь в кастинге на роль девочки из детства, первый этап которого она прошла как раз по внешней схожести. Теперь надо искать общее в характерах. Та девочка была безропотной, покорно принявшей порку отца. И в классе – тихой и незаметной. А эта? Светло-русые прямые волосы, очень худенькая, глазки с прищуром, губки полные.

Брови белёсые, без косметики такие не видно. Ресницы светлые. Нос среднестатистический, чуть вздёрнутый. Лицо обыкновенное. Разговорить и расположить к себе для умного и невероятно опытного человека несложно.

Марина даже не поняла, почему почувствовала к нему столь безоглядное доверие и рассказала всю свою историю, начиная с опеки сумасшедшей бабули и иголок в попку. Она говорила очень эмоционально и была готова заплакать. Ей необходима защита, в окружавшем жестоком мире никого близкого и надёжного не было. Она подумала, что сможет заинтересовать своей честностью этого человека, чтобы он помог ей остаться здесь, в Москве, что-то делать, где-то работать. И повергла своего слушателя в мрачное раздумье.

Эффект оказался обратный. Опытный Один Из тут же озаботился её болтливостью. Она может встретить какого-нибудь другого доброго человека и тоже всё ему рассказать. Но уже про него. Девочка после контакта никуда ведь не денется, она станет носителем чрезвычайно опасной и неприятной для его жизни информации. Однако есть такие люди, которые рождены, чтоб сказку сделать былью. Или болью. Которые продумают все шаги до мелочей. К тому же ему была нужна всего лишь одна.

И Один Из решился. Но информация не осталась в тайне хотя бы потому, что историю узнал я. Видимо, молчание было золотом тогда, когда оно было условием выживания и инстинктивно выполнялось: не навредить себе своим языком. Не поверят, не защитят, вернут в так называемую семью – будет месть от сестрички с парнем. Детдом ещё хуже.

Эпизоды с поркой, которую осуществлял Ромик, мужчину очень сильно заинтересовали. Он стал расспрашивать более подробно: «Когда тебя порют, ты о чем-нибудь просишь?»

«Нет, молчу. Только всхлипываю».

«А в какой позе Ромик это делает?»

«В основном стоя, опершись руками о стол. А часто там… в лесу, опершись о дерево».

«Голая?»

«Нет. Только трусы спускает. Он ведь боится. А вдруг кто зайдёт или догадается за стенкой, что происходит? Если бы он меня порол голой, то… сразу ему хана. А так – можно всё списать на воспитание, и все поймут! У нас там всем достаётся. Даже не поругали бы его».

«И что, не сопротивлялась, не просила? Не защищалась руками?»

«Нет. Просто я знала, что он не закончит раньше, чем захочет».

«Всхлипываю», «опершись руками о стол», «не закончит раньше». Вот они – истоки девиации. Вот её самые мощные корни. По ним привносится из окружающего мира то, что питает сверхценную идею. Увиденное им действие в отношении одноклассницы трансформировалась в ярчайшую картинку, которая подкрепилась не только постоянным воспроизведением образов в сознании, но и привязанными к этим образам словами. Слово крепится к образу, составляет с ним пару. Произносится кем-то слово – провоцируется образ.

Наши решения, да что там – судьбы! – порой зависят от слова. Да, просто от одного слова. И всё. Круг замкнётся. Началось со всхлипываний и вернулось опять к началу. Именно соответствующие пары «слово – образ» перекрыли для Одного Из все другие впечатления от Марины и собственный голос разума, призывавший к осторожности.

В реале же она, выросшая в таких экстремальных условиях, всё же ну никак не может быть психологически похожа на единственную дочь преуспевавшего инженера, ушедшего из «ящика» и работавшего в те годы по линии ГКЭС, как тогда называлась эта организация, что само по себе было престижно. Дочь любимую, живущую в достатке, в традиционно сбалансированной семье, хотя и строго воспитываемую.

Тогда, во время беседы, ему показалось, что вот оно: то, что поможет рассчитаться с детством. И решение было принято. Он прекрасно понимал цену того, что он купил. И ценность, казалось бы, достигнутого совпадения с его желанным образом. Раз это дорого, раз так трудно подобрать образ, то у Маринки должна быть соответствующая оправа. Как там, в «Терезе Батисте, уставшей воевать»? Капитан-землевладелец собирал кольца в честь девочек, чей бутон он раскрыл? У Одного Из такой коллекции нет. Он намного более продвинутый, чем тот капитан; его жизнь значительно более многогранна, его интеллект несопоставим с убогим умишком урода, описанным Жоржи Амаду.

Вот тайный дом – место, где всё должно произойти.

Как же до оскомины противно опять описывать страсть к девочкам в монашеской школьной форме! Сколько уже сочинений на подобную тему! Ну ничего, это уже ненадолго. Ещё лет двадцать, и у всех, у кого ещё будет стоять к тому времени, уже не возникнет никаких эротических ассоциаций с униформой советских школьниц.

А вот в Германии – просто к примеру, пришло ненароком в голову – ещё в восьмидесятые и девяностые годы прошлого века была масса народа, у которого эротические ассоциации вызывались кожаными шортиками для мальчиков. В Баварии вообще ещё долго после войны так ходили почти все поголовно. В девяностые в Берлине тематическим сообществом Bse Buben («скверные мальчишки» – наиболее точный по смыслу перевод) даже устраивались БДСМ-вечера в таких шортиках. На сессиях середины девяностых 40–50-летние мужики с блестящими кожаными задами подставляли свои реально уже обширные – пиво, однако ж! – чресла под розги. Они проигрывали в зрелом возрасте свои воспоминания из пятидесятых и шестидесятых. Но нет больше фиксаций из того времени, любители шортиков уходят в небытие. На смену для ностальгирующих пришли беговые шортики-спринтеры Adidas или то, что выпускали когда-то народные предприятия в ГДР. Но тоже ненадолго. Уже много лет прошло с тех пор, когда школьная форма была повседневной одеждой для девочек. Однако проблемы достать школьную форму для старшеклассницы, в том числе и для эротических игр, у нас в стране пока нет.

Что надо надеть? Белые гольфики, белые трусики. Как сорок лет назад. «Все вещи – из тех годов, – сказал Марине Один Из. – Вот так выглядела та девочка, которую я хотел». Она в школьной форме именно той, тогдашней длины. С кружевным воротничком. Да, с поддетым под платье советским дурацким лифчиком. Первый номер, живущий как бы отдельно от груди. Не поддерживает, а придаёт форму, чтобы обозначить: вот мол, у меня есть. Модель, которую одна дама называла «Салют, Черёмушки!» (в тех местах этот феерический аксессуар производили). Дамы, почувствуйте разницу. Плюс накрахмаленный белый праздничный фартук с карманами родом из времён глубоко дореволюционных, когда фартуки повсеместно носили гимназистки и горничные. Капроновые ленты унылого коричневого цвета в косы. Всё как у всех. Попробуй нацепить жёлтенькую, зелёную или красную – застыдят-отругают, выгонят и заставят переплести косы. И в таких же белых трусах того самого времени, которые мальчикам можно было иногда подсмотреть.

Из укромной стратегической позиции около лестницы на первом этаже. Тебя не видно, а угол обзора почти вертикальный. У девочек, что шли со стороны перил, не было никаких шансов. Понятное дело, интересно только когда девчонки голоногие. Что там в этих колготках смотреть? Трусы – развратно, а колготки и так наполовину наружу. Жаль, московский климат позволяет любоваться трусами только в сентябре и мае. Но сентябрь ещё хранит в памяти немало летних впечатлений от голых ног и изгибов тел в купальниках. Новые импульсы такого рода уже не дают остроты.

Но вот увидеть в мае, после долгой зимы, когда все интересные места закрыты. Первые трусики девочки в этом году. С почином! Такие Один Из видел, когда глаза ловили заветную цель. Заветное место все мальчишки знали. Потом его спалили, кто-то проболтался. В благопристойной школе доступ в эту точку немедленно перекрыли, шкаф туда поставили. (Опять же уточню: здесь я привожу воспоминания другого человека, из которых я взял ключевую сцену детства.)

Подсматривать трусики у девочек – интернациональный, но несколько устаревший вид спорта, которым массово увлекались в прошлом веке в разных странах мира. Правда, в Японии популярность этого спорта, если ориентироваться на аниме, только растёт. Как там у Курта Воннегута? «I see England, I see France; I see a little girl’s Underpants!»

Итак, Маринка в ностальгической форме. Комсомольский значок на белом фартуке. Белые бантики.

Тут я как автор сего опуса не выдерживаю и накидываюсь – может быть и при помощи моего интерактивного читателя – на создаваемый мной образ: «Нет, нет и нет, дядя! Туда ты уже не попадёшь, слышишь? Это всё не тем воздухом дышало, не тем питалось, не те передачи по телевизору смотрело. Тогда был реальный сексуальный голод. Сахара. Бредятина. Дрочка на «Маху одетую» и «Маху обнажённую». (Гойя, иллюстрации в «Памятниках мирового искусства», изданы в семидесятые, использовались мальчиками моего поколения и чуть старше не только по чисто эстетическому предназначению, если подобные издания были в семье.)

Невероятный стыд перед собой в детстве за эротическое восприятие физических наказаний. Тайное от окружающих, разумеется! Думаешь, что ты только один ёбнутый. Извините, я как автор употребляю мат крайне редко, но не откажусь, когда нужно обозначить резкий и важный по смыслу момент. Слышь ты, «Один Из»? Не зови меня с собой, меня не обманешь!

В масштабах развратности знаний тех поколений овладеть девушкой в школьной форме – взрыв, целый пласт незабываемых эмоций. Признаемся: в юности не всем такое было дано, многие врут. Когда-то прочитал в советском журнале «Крокодил» мудрую фразу: «Фильм до шестнадцати смотреть было нельзя. А после шестнадцати – неинтересно».

Нам неизвестно, каким образом достигает совершенства своего образа человек уровня «Один Из». Всегда тяжело описывать желания и состояния людей, которых по развитию считаешь выше себя. Причём не только социально, не только интеллектуально, но и личностно. Может, он видел нечто, что не увидеть мне. Или закинулся какими-то невероятными по силе и доступными только в его среде «колёсами», чтобы попасть со своим объектом в некий параллельный мир любых допустимых человеческой фантазией возможностей?

Нет, я, увы, крайне рационален. Я не то что не ищу чего-то наркотического, но ещё и алкоголя потребляю крайне мало. Меня, как князя Мышкина по версии экранизации в «Даун-хаусе», и так достаточно прёт от окружающей действительности – «без всякого компота». А вас не прёт? Вас ведь тоже в значительной мере окружает та же действительность, что и меня.

Но назад к рассказу.

Марине надо было наклониться над столом, задрать подол и спустить трусы. Совсем несложно и очень привычно. И боль, которую чувствовала попа под ремнём, – что-то знакомое, обыденное. Пороли не очень сильно и недолго. Как бы прелюдия, некий акт, предварительные ласки.