Восточные учения, которым уже не одна тысяча лет, утверждают, что ребёнок, рождаясь, знает своё предназначение. Он видит, каким должен быть его жизненный путь. К чему у него способности и чему он обязан посвятить свою жизнь. Иногда родители тоже видят и понимают это, и тогда это счастливый ребёнок, из которого вырастает ЧЕЛОВЕК. Но чаще они думают, что всё знают и понимают лучше своего ребёнка и решают за него эту дилемму. Потом вмешивается социум. Школа, окружение, среда, в которой обитает ребёнок, корректируют этот путь. Человек растёт и сбивается. Дорога его становится длинной, в обход, через дебри и препятствия. Некоторые, заблудившись, так и не находят свою тропку. Некоторые выходят на неё, поплутав, кто рано, кто ближе к концу. А кому-то предназначен такой путь, что препятствия и лабиринты на нём – неотъемлемая часть того самого пути.
Саня появился на свет в середине шестидесятых прошлого века на Алтае. Как раз недалеко от того места, где рождается река Обь. Обь – правильная река и родителей у неё, как полагается, двое, реки Бия и Катунь. Кто из них мама, а кто папа, люди спорят издавна и к консенсусу так и не пришли. Но то и неважно, две речки сливаются в одну и получается вторая по протяженности в Сибири. Отсюда и название – Обь, то есть обе они становятся единым целым. Закон природы. Воды в реках разные и по температуре, и по минеральному составу. Одна течёт с ледника, вода в ней стылая и лёгкая, вторая уже напиталась солями, илом и песком, прокладывая себе путь среди гор. Даже цвет у них разный. И долго ещё, на протяжении километров они не смешиваются, а текут как бы параллельно, обнимаясь и борясь друг с другом, как милые, пока не сольются воедино. Далее к ним присоединяется река Чарыш, также не менее своенравная. В месте их слияния, образованные основными руслами и протоками, громоздятся из воды острова. Вот на одном из них и приютились несколько деревень, в одной из которых произвели на свет Саню. Как только он родился, его сразу стали хоронить. Дело в том, что мама нашего героя работала в местной столовой и ей часто приходилось поднимать тяжести: то мешок с картошкой подтащить, то котёл с борщом переставить. Когда она была на седьмом месяце, очередной трудовой подвиг спровоцировал преждевременные роды. Их можно было бы назвать выкидышем, как классифицировала это тогдашняя медицина, но Саня был жив и не собирался изображать из себя испортившийся полуфабрикат человеческого существа. Он цеплялся за предоставленную возможность воплотиться в божье создание и даже тужился кричать. Но сил за шесть с небольшим месяцев нахождения в утробе матери он накопил недостаточно, и они покидали его вместе с плачем. Ближайшая больница находилась в шестидесяти верстах на большой земле. Зимой дорога проходила прямо по льду, а летом устанавливали понтоны. Понтонная переправа наводилась в середине-конце июня, раньше было нельзя. Паводок уже спадал к тому времени, но сверху, с «беляка», как местные называли ледник, срывало льдины, которые могли снести понтоны. Поэтому в межсезонье деревня была отрезана от мира. Жизнь в ней продолжалась, но шла она своим, автономным образом, без цивилизованных излишеств, какой бы то ни было власти и указаний сверху. Оно и в обычное время так было, то есть, когда переправа работала. Милицейский пункт в деревне числился, но участковый жил в районном центре и сюда не совался. Во-первых, доверял стихийному самоуправлению, а во-вторых, боялся. Сибирь особое место, народ здесь тоже сложился особый. Места эти, аж с Ермака, как он те края приоткрыл, стали считаться ссыльными да сбеглыми. Среди жителей были и староверы, потомки тех, кто ушёл от преследований в пору насаждения на Руси христианства и последующей неразберихи в истинности учения. Язычники с раскосыми глазами тувинских кровей. И каторжанские отродья царских времён. А уж при советской власти и так понятно, кто тут прижился. Уголовников было немного, зато отпущенных в поселение политических хоть отбавляй. Они настолько сжились с этим краем, что многие остались тут, пустили корни и пообхозяились. До Бога высоко, до власти далеко. Места глухие и потаённые. Затеряться проблем нет, многие и паспортов-то, по привычке, не имели. Жили себе, да жили. Пьянства безрассудного не наблюдалось, но повеселиться народ умел. Да всё как-то по-доброму. Даже если морду друг другу били, всё больше беззлобно или потом устраивали мировую и братались, обмывая это событие и принося взаимные дары. А коли и поминали друг дружке прошлое, так опять же больше со смехом. Не делали разницы, по какой статье сидел, сидел ли вообще, главное, что ты представляешь из себя сейчас. Ведь не прошлым же жив человек. Да и живёшь ты тут на виду перед соседями, люди всё подмечают. А сидел – не сидел, так в то время полстраны осуждённых было, зеков чураться, с кем тогда вообще общаться будешь? Были в деревне непререкаемые авторитеты, были свои блаженные. И веры разные тут пересекались, и породы людские. Жил, к примеру, на удалении старик-китаец буддистского исповедания. Откуда пришёл, когда, какого возраста, рода-племени, никто не знал, потому как не задумывался. А может, кто и задумывался про себя, да спросить стеснялся. А может, и не стеснялся, а боялся. Все к нему привыкли и по-своему уважали, и даже любили. Легенд о нём ходило много. И про возраст его загадочный, по разному разумению от шестидесяти до ста, а кто-то приписывал и больше. О силе его и знахарстве. Говаривали про его исцеляющий дух и колдовские иглы, которыми он лечил людей, втыкая в тело больного. Вот посему, большой нужды в официальном докторе не было. Народ в Сибири по большей части крепкий жил в то время. Ежели хворь какая приключится, лечились настоями да травами, что по тайге собирали. Горшки со свечами внутри на живот устанавливали, чтобы органы на места вставали. По лёгкому неможению обращались к сёстрам, что в деревне являлись травницами и заговорницами. Вера – инвалид с детства, в коляске всю жизнь, и сестра её старшая, которая при Вере ту коляску катала и ухаживала за ней. Имя старшей уже и не помнилось никому, все её Няней звали. Няня
О проекте
О подписке