Глава 3

Положение третье: Непринятие и поиски

Семья самого обычного отщепенца и вырожденца по одну только сторону определения, а также плюс и минус одновременно, беженца по политической мотивации и преследованию, – достала меня уже эта вся политика, везде меня преследует, куда бы я не посмотрел и не пошёл, – а так-то ещё более обычного патриархального в себе жизнеутверждения, чем все вы вместе и скопом о такого рода единоначалии людей думаете и всегда им завидуете чёрной завистью (не спроста здесь используется вот такая тавтология), Терентия Игнатьевича Морозова, как это вписано в метрике и не только в регистрационных учреждениях, – а это указывает на самостоятельность мысли и на патриархальные замашки Морозова, – кто и дальше собирался почивать на награбленном у трудового народа, неожиданно и как-то вдруг столкнулась с такими, как оказывается труднопредсказуемыми веяниями времени, когда и до тебя есть дело у следственных органов и что главное, у запросов общества к твоей точки зрения на любовь к отчизне и родине.

А Терентий Морозов, хоть и человек с великодержавными устоями в своей голове и со своей житейской принципиальностью, зиждущейся на вот такой-то народной ментальности и приметливости, тем не менее, – и всему этому вопреки его бизнес планы и тем более уже осуществляемые проекты, имеющие транснациональную природу движения капиталов, – был поставлен перед сложным выбором – с кем быть? Со своими капиталами или на босу ногу хвосты коровам крутить.

Ну а так как Терентий Морозов, как и любой человек, человек привычки и он шибко привык пользоваться своими капиталами и за их счёт жить, то что тут поделаешь и его выбор был в общем предопределён. И он через какое-то время и какие есть предвиденные потери оказался на так называемой чужбине, где как оказалось совсем не так, как он себе не только представлял, а он всё это видел, с большим постоянством сюда пребывая для деловых переговоров и отдыха от этих переговоров. И с первым, с чем столкнулся Терентий Морозов, бизнесмен и предприниматель, так это с изменением политики ведения с собой этих самых деловых переговоров. Его бывшие партнёры, те ещё акулы бизнеса и подлости, сразу определили его слабость позиций, – не на что и главное не на кого теперь Терентию опереться, а на деловые качества, вот только нас этим не смешите, – как, впрочем, о них и думал Терентий, и на их месте так же бы поступил, начали его зажимать там, где только можно и не можно тоже.

И Терентий Морозов в один из жизненных моментов так для себя странно оказался буквально в безвыходном положении, поджимаемый со всех сторон не только своими деловыми очень партнёрами, которые, как только сейчас им выяснилось, не такие дураки как он, чтобы отказываться от того, что им даёт своё подданство и гражданство, и государственными структуры которые-то по наущению всё тех же его деловых партнёров и решили опять же вдруг и очень для него неожиданно, проверить все его источники такого большого благосостояния.

– Вы уж извините нас, Терентий Игнатьевич Морозов, за нашу настойчивость и придирчивость в деле выполнения нашего общественного долга, но с сегодняшнего часа и времени, мы вам нисколько не доверяем и не верим. И чтобы значит, вы не воспользовались по своему усмотрению нашим гостеприимством и доверием, мы накладываем арест на все ваши активы. – Какая-то прямо серая мышь в дешёвом казённом картузе или костюме, какая уже разница для разъярённого Терентия, вот такое прямо ему в лицо заявляет на пороге его же пока что особняка эта паскуда клерк. И эту падлюку от благородного гнева и ярости Терентия одно только спасает, его окружение из лиц полицейского, с этого момента произвола, а не порядка, как это всегда считал и облагораживал намерения этих служб правопорядка Терентий. Отчего Терентий прямо на своих глазах перерождается из западника-идеалиста в чуть ли не оппортуниста и анархиста, если его ещё с одними шишами и пустотой в карманах сейчас оставят.

Но видимо в том учреждении, которое берёт под свою опеку и под контроль вот таких, как Терентий лиц, перемещённых по своему незнанию местных законов и ценностей, и плюс и минус опять одновременно, по своему идеализированию чуждого для себя мира, в котором отчего-то всё должно быть не так, как у себя дома, и раз это царство-королевство находится за тридевять земель, то там всё обустроено как в сказке и единственное чего там нет, так кисельных рек и пряничных берегов, отлично понимают, к чему могут привести вот такие заблуждения людей, заблудших до сюда, и они всё же оставляют хоть что-то для худо-бедного существования этих людей. Чтобы они не дошли уже до другой ручки – не до посольской, а до ручки дверей какого-нибудь анархического сообщества людей в край недовольных своим положением в этом, как оказывается, пагубном для их свободы выражения обществе и государственном мироустройстве.

– Для поддержания ваших штанов мы оставляем на ваше содержание вот такую-то сумму. – Уже перефразируя в свою сторону слова этого серого чиновника, сквозь зубы воспринял Терентий эту несправедливость для своей будущей жизни. А попробуй он возмутиться всем этим произволом, – вы что это мне предлагаете, самому за собой и за своим особняком следить, да этого пособия, которое вы мне оставили на содержание, только на самую скоромную пищу и хватит, – так эти гады и последнего его лишат.

– А вот если бы ты, Терентий, придерживался скромной жизни и держался в тени, не выпячивая перед всеми свою несдешность, – что опять за выражение скоромность, – то тебя бы никто не вспомнил. – И как это всегда в такие сложные и трагические минуты происходит, под руку несообразительности Терентия лезет его супруга, Марфа Андреевна, та ещё паскуда и дура. И не успевает Терентий дальше сообразить в сторону своей защиты от таких её нападок, кинув в неё что-нибудь по тяжелее, на крайний случай ботинок, как она уже завелась и начала ему указывать на те недопустимые по местному благоразумию поступки, которые себе решил позволять Терентий под лозунгом того, что в мире полной свободы будет недопустимо и даже как-то противоречиво не пользоваться тем, что у тебя есть. А если у меня есть большие капиталы, то будет логично, что я буду жить напоказ и пускать ими пыль в глаза не столь как я всё от жизни берущим людям.

А Марфа Андреевна тем временем продолжает гнобить интеллектуальную конституцию Терентия, чёрт её побери, неопровержимыми доказательствами его такого сложного с моральной точки зрения поведения, которое могло и способствовать вот такому решению о заморозке всех его активов – за беспрецедентное бесчестие венценосных особ. – И вот кто тебя, Терентий, тянул за слова вначале, а затем на поступки в сторону прямого понимания выражения пустить пыль в глаза и прямо в лицо члена королевской семьи, которого ты приписал к семейству петухов Гамбургских. – Что немыслимая обида для дома Йокшира, имеющих уже несколько столетий враждебные отношения с этим Гамбургским семейством. – И откуда не спрашивается Терентием всё это знает Марфа Андреевна, сельская дура и когда-то доярка.

– А что, собственно, не так я сделал? – ещё пытается оправдаться Терентий, до чего же сволочной и склочный человек, никогда не признающийся в своих ошибках. И при этом вот такую свою позицию самого упрямого и несговорчивого человека, обосновывающего крайне обескураживающим Марфу Андреевну аргументом. – Да, всё так. И я никогда, ни тебе, никому-то другому не признаюсь, что ты моя главная в жизни ошибка. – И вот как жить с таким провокационным человеком, как Терентий Марфе Андреевне, прямо теряющейся вся в себе от таких его, до чего же головокружительных для неё признаний. Подлец и негодяй этот Терентий, так умеющий манипулировать человеческим сознанием.

Но вернёмся к тому житейскому с точки зрения Терентия факту, который привёл его в такое бедственное положение, причиной которого стало введение в заблуждение Терентия всеми этими мифами о свободе слова и своего волеизъявления в этих благословенных свободой человеческого сознания, а не бога, странах.

– Что сделал?! – переспрашивая Терентия, в край удивлена вот такой неприкрытой наглостью Терентия Марфа Андреевна, благодаря которой все они теперь должны испытывать трудности перевода и что главное, акклиматизации к местным условиям теперь уж точно, что существования. И как внутренним женским умом, интуицией, понимает Марфа Андреевна, то теперь ей придётся работать не успешной хозяйкой бизнесмена Терентия Морозова, а ей в натуре придётся пойти работать, и поди что точно не по своей прежней специальности и желанию. – И кем же? – этим вопросом Марфа Андреевна задалась немного раньше. И тем же раньше не смогла на него сразу ответить, с большим трудом пытаясь припомнить на каких основах строится благосостояние местного контингента жителей.

– Что чаще от всего от них слышится, так это о борьбе за свои права и за права человека иметь все права. Значит, самая востребованная вакансия, это вакансия правозащитника. Что ж, мне это подойдёт. Только надо немного местное наречие подучить. – Мысленно посмотрев на себя стороны и убедившись в своей привлекательности, растущей прямо на дрожжах в сравнении с тем, что здесь из себя представляет вся эта пренебрежительная ко всем холодность в скудных на эмоции лицах представительницах местного жизненного потенциала, Марфа Андреевна наметила для себя будущую стезю по своему совершенствованию.

– И в первую очередь нужно будет что-то в себе изменить согласно местным взглядам на креативность и прогресс. И начинать нужно с самых основ, с имени. – Достаточно здраво и логично рассудила Марфа Андреевна, только с позиции силы мужского шовинизма доморощенная дура и толку от тебя нет никакого. – Теперь то становится понятно, почему все местные гражданские лица (служебным это по их чину полагается) начинают так кисло выглядеть, когда я им представляюсь, они начинают пытаться выговорить пока что про себя моё, такое для них сложносоставное имя, да ещё и с не выясненным пока что предикатом моей личности, отчеством. Для них совершенно неясной составляющей, а если значение этого отчества для них выяснится, то они поди что посчитают, что это отчество есть дань и проявление протекционизма допотопного авторитаризма, который, что тут уж поделаешь, по всем нам когда-то прошёлся, и что было делать, когда вопрос выживаемости человечества так категорично перед ним стоял и человек был вынужден объединяться в общинный уклад жизни.

Ну а сейчас человек, благодаря технологическому прогрессу и развитию, который из себя представляет эволюция, как гвоздевой фактор в крышку гроба теологической версии возникновения и затем развития мира, – ага, конечно, кому-то там в голову стукнуло откровением и знамением одновременно (Сёма! Да проснись ты, наконец, я бог твой!), и он повёл человечество к лучшему будущему, – достиг того самого уровня, когда он может совершенно открыто заявить о своей независимости существования от природного фактора, который только на первом этапе становления человечества, на уровне рефлексов, как-то ему способствовал в своём развитие.

А вот сейчас этот природный фактор стал тем фактором, который тормозит дальнейшее развитие в своём совершенствовании человека. Где человек для себя понял свои природные пределы, и чтобы за них перейти, нужно нечто другое. И это другое находится в возможности трансформации человеческого сознания. – И вот спрашивается, откуда взялись все эти, до чего несвойственные интеллекту домохозяйки мысли. И ответ на этот вопрос видится в той стрессовой ситуации, в которой оказалась семья Терентия Морозова, и в первую очередь Марфа Андреевна, очень верно и дальновидно думающая о том, что всё что им здесь, на чужбине, предстоит перенести, в первую очередь ляжет на её плечи.

А на Терентия нет большой надежды, он как обычно психанёт и только ещё сильней усугубит и так не гладко складывающуюся ситуацию. Что так и вышло, как она это сейчас воочию видит. Вот и приходится Марфе Андреевне вот так оперативно реагировать на все эти кардинальные изменения в своей жизни, подчёркивая самые основы своей новой среды обитания и ореола существования не шибко знакомых для себя представителей социума и человечества.

– Буду зваться Марией Антуанеттой. – В Марфе Андреевне от такого трансформирования своего имени под требования новой реальности и её выговора через алфавит другого построения умственной сознательности и построения гласных и несогласных вечно с тобой звуков, произошло лёгкое головокружение, которому не дало развиться нахождение рядом с ней Терентия, кто вечно её тормозил в своём развитии и не давал полностью раскрыться, даже будучи наедине. И Марфа Андреевна пока что, сразу же негативно среагировала на Терентия, представляющего вся для неё всё запоздалое и не современное. – А вас Терентий как не переименовывай, вы всё равно останетесь для людей какой-то особой фикцией, которую всё равно никак нем поймёшь и с ней приходиться считаться. – С вот такой язвительностью с реагировала Марфа Андреевна на своего между прочим супруга, Терентия.

Впрочем, при наличии стольких лет брака и общего сожительства, за время которого была нажита не только особая снисходительность друг к другу, – что с неё возьмёшь, если она дура, а что от этого дурака ещё можно ожидать, – где каждый из них принимал друг друга таким какой он дурак есть, и ничего сверх того, что ожидалось, не требовал от своего супруга, но и не малое количество детей, если считать в относительных цифрах к уровню местной депопуляции населения, такое её только отчасти язвительное и прискорбное отношение к Терентию, называлось брюзжанием, ни на что особенно не влияющим.

– Хотя… – Марфа Андреевна вдруг передумала насчёт своего прежнего решения, натолкнувшись в лице приосанившегося в альтернативную сторону Терентия на желание его уколоть и тем самым хоть как-то взбодрить. – Моё имя ещё куда ни шло, хотя возможно причиной такого его более менее восприятия, является необходимость не препятствовать выражению моей женской сути, что в местных реалиях есть тотем благоразумия, а вот когда у наших новых знакомых из местных возникает необходимость выговорить имя Терентия, да ещё и в составе всего остального, что относится к его полному имени, – хотя можно было и не утруждать так себя, Терентия и без его отчества здесь никто не перепутал бы, – то они как будто лимон кусают, так их физиономии окисляются.

А что, если Терентию обозваться на пример какого-нибудь древнего философа, а лучше арифметика. Например, Теоремом. Хм. А что, Терентию по всем параметрам подходит. Теорем созвучно его природному и наследственному имени, плюс оно заставляет задуматься над загадкой своего значения, – какое доказательство в имени твоём, – и вызывает уважение таким своим оригинальным звучанием. А Терентий ничего так не любит, как доказывать что-то. Особенно свою правоту. И это имя как нельзя лучше ему подойдёт, с отеческой приставкой – Спиционович.

И вот откуда ноги растут в этой отеческой приставке, то этот вопрос так и остался невыясненным, а всё по причине неугомонного и нетерпеливого характера Терентия, требующего от Марфы Андреевны немедленного подтверждения своих гадких в его сторону инсинуаций и само собой доказательств того, что поможет сохранить их отношения на прежнем, доверительном уровне. В общем, живо говори дура, что там такого я натворил, что это вынудило обратить в мою сторону пристальное внимание фискальных служб, которые без судебных разбирательств в один момент меня отморозили, заморозив все мои счета.

– Значит, хочешь знать? – Марфа Андреевна, отлично зная противоречивый характер своего мужа Терентия, прежде чем выносить ему мозг своими бабскими рассуждениями, сделала вот такое уточнение в его сторону насчёт того, кто всё-таки первый был инициатором всего этого разговора. И хотя это всё со стороны Марфы Андреевны провокация и принуждение Терентия к тому, чего он не хотел делать, Терентий вынужден согласиться. – Это не я, это те гады хотят знать. – Говорит Терентий, кивая в сторону отъезжающего служебного автомобиля.

– Ну тогда всё по порядку. – Говорит Марфа Андреевна, и как это с ней обычно бывает, начинает сама себе противоречить, сбиваясь по ходу своего рассказа на всякий непорядок поведения Терентия и умозаключения его мировоззрения на местные устои жизни и его такой уклад, что Терентий не сразу врубится, что тут к чему. И что самое непрезентативное для местного сообщества, так это то, что эти падлы, всё в дорогих костюмах и сюртуках, а некоторые даже в мундирах, не делают совершенно никакую скидку на незнание Терентием местных языков и наречий.

И по одному только этому факту и трудности перевода Терентий просто обязан впасть в ошибку, в неловкость и ещё какую-нибудь сумятицу. А если учесть то в Терентии, что не учесть ни у кого не получится, его живость характера, то он ко всему этому ожидаемому должен вляпаться в какую-нибудь дурную историю. И притом очень громко и публично. Что, собственно, с ним и случилось, и о чём у него короткая память потому, что всего в своей жизни не упомнишь, тем более из того, что для тебя есть в порядке вещей.