В Америке историки считают, что название тайной организации ультраправых и белых расистов ку-клукс-клан не имеет фонетической расшифровки, а лишь имитирует звук движения винтовочного затвора. Создателей ленинской ЧК эти исследователи могли заподозрить в таком же принципе выбора названия для своей службы, созвучного то ли щелчку курка, то ли названию чеки от гранаты. Хотя, вероятно, Дзержинский и его товарищи зимой 1917 года о таких тонкостях, так же как об увековечении на долгие годы слова «чекист», не задумывались, слишком много у них было более практических и неотложных проблем. Скорее всего, в новом названии большевиков привлекала его непохожесть на старорежимные отделения, канцелярии и департаменты из истории тайного сыска Российской империи. Есть сведения, что при определении названия спецслужбы советской власти в декабре 1917 года кто-то из большевистской верхушки предлагал назвать людей Дзержинского «революционными центурионами», но броское название было отвергнуто большинством за древнеримскую старорежимность, и тут в дискуссии прозвучало революционно-зловещее – «чека». Позднее белогвардейцы и белоэмигранты, не склонные к большевистской привычке все сокращать в аббревиатуры, так и писали это слово как имя собственное – «Чека», да еще и склоняли его по русским правилам: «Забрали в Чеку, бежал из Чеки» и так далее.

В отличие от той же системы политического сыска последних лет романовской империи, где самые главные спецслужбы – охранка и Департамент полиции – входили в систему имперского МВД, ленинцы сразу же свою первую спецслужбу от системы внутренних дел четко отсекли. Наркомат внутренних дел Советской России на правах отдельного министерства был также создан в конце 1917 года, его возглавил опытный деятель большевистской партии Петровский, но Дзержинский с первых дней работы ЧК демонстрировал полную независимость от первого советского МВД, делая это зачастую демонстративно. При этом чекисты с первых дней существования своего ведомства негласно считали ЧК службой, стоящей в государственном аппарате выше Наркомата внутренних дел и занимающейся гораздо более важной для страны задачей. Это закладывало на долгие годы мину замедленного действия в связи с не всегда здоровой конкуренцией органов госбезопасности и внутренних дел, такая тенденция затем просуществовала практически до конца советской власти.

Еще одним знаковым символом с первых дней работы всероссийской ЧК стал также принципиально отстаиваемый Дзержинским принцип отчуждения чекистской службы от органов советской юстиции и прокуратуры. Изначально, в конце 1917 года, этого требовали и политически-партийные соображения. Тогда большевики еще временно делили власть с партией левых эсеров, а именно в первом советском Наркомате юстиции наблюдалось в те месяцы засилье эсеровских кадров, и наркомом юстиции был тогда член партии левых эсеров Штейнберг. Руководство Наркомата юстиции тщетно добивалось у Ленина права официального надзора за деятельностью первой большевистской спецслужбы, просило даже предоставить им право санкционировать аресты чекистов, как это принято сейчас в большинстве стран Европы. Уже в канун нового, 1918 года у Дзержинского со Штейнбергом случился по этому поводу первый острый конфликт, когда нарком юстиции потребовал освободить арестованных ЧК членов Союза защиты Учредительного собрания, а глава чекистов в резкой форме ему отказал. Помимо того, чекисты не допускали представителей ведомства юстиции с проверками в места содержания арестованных их службой граждан. Тогда конфликт стал предметом отдельного разбирательства в советском правительстве – Совнаркоме – и потребовал опять личного вмешательства Владимира Ильича Ленина. Ленин, естественно, занял сторону Дзержинского, а не откровенно полагаемых им лишь как «временных попутчиков» левых эсеров из Наркомата юстиции. И очень скоро отрыв ЧК от органов юстиции был оформлен законодательно: в декабре 1917 года постановление Совнаркома подтвердило, что ЧК будет органом внесудебной расправы с контрреволюцией, а «любые изменения постановлений комиссии Дзержинского допустимы только путем обжалования их в Совнаркоме, а никоим образом не распоряжением наркома юстиции». Этот документ ленинского Совнаркома на долгие десятилетия задал курс на действия советских спецслужб параллельно органам юстиции и прокуратуры или даже временами наперекор им.

Все эти прения закончились в июле 1918 года с изгнанием левых эсеров из правительства, а соответственно и из всех советских органов власти и управления. Но установленная тогда руководством ЧК дистанция от ведомства юстиции сохранилась, и эта продолжавшаяся затем долгие годы тенденция стала в истории этой спецслужбы еще одной миной замедленного действия.

Все эти месяцы недолгого романа партии Ленина с левыми эсерами большевики-чекисты были вынуждены уживаться внутри своей молодой спецслужбы с коллегами-эсерами. По договоренности между этими партиями в ЧК была установлена особая квота для членов партии левых эсеров, многие из которых имели дореволюционный опыт террористической работы. Как, впрочем, имели его и некоторые чекисты из правоверных ленинцев и членов его РКП(б) – в истории тайного сыска в России впервые в тайной полиции появлялось такое количество вчерашних подпольщиков, террористов и каторжан, но с 1917 года в России многое происходило впервые и никого не удивляло. Первым заместителем Дзержинского в ЧК согласно тем же договоренностям с эсерами в Совнаркоме был в январе 1918 года назначен член ПСР(л) Александрович. В главной коллегии ВЧК, а таковая была создана при председателе этой структуры Дзержинском в ознаменование культового тезиса большевиков о коллегиальном управлении, Александрович был единственным эсером. Остальные члены коллегии – сам Дзержинский, Менжинский, Петерс, Ксенофонтов, Щукин, Фомин, Яковлев, Жиделев – все являлись большевиками. Кроме Александровича поначалу (с конца 1917 года) заместителями Дзержинского в первом составе коллегии ВЧК были Яковлев и Жиделев, хотя эти фамилии в нашей истории сейчас мало кто помнит, но в начале 1918 года их сменили Петерс и Ксенофонтов. Чуть позднее кроме Александровича от ПСР(л) в коллегию ВЧК введут Закса, и тоже на должность заместителя Дзержинского, но после эсеровского мятежа летом 1918 года даже перешедшего в партию большевиков Закса из зампредов уберут, хотя в рядах ЧК оставят.

Постоянные стычки на партийной почве между чекистами с большевистскими и эсеровскими партбилетами постепенно нарастали, и летом 1918 года этот нарыв прорвался кровью первых чекистов, павших от рук своих же товарищей по службе. Мятеж своей партии против тихой узурпации власти партией Ленина, поводом к которому стало заключение ленинским правительством Брестского мира с Германией, эсеры в чекистском ведомстве поддержали практически единогласно. Сам мятеж 6 июля 1918 года начался с типично эсеровской акции – теракта с убийством германского посла Мирбаха прямо в здании немецкого посольства, совершенного непосредственно эсерами из ЧК Блюмкиным и Андреевым с ведома заместителя председателя ВЧК Александровича.

Затем эсеры-чекисты приняли участие в уличных боях с Красной гвардией, во временном захвате главного здания ЧК на Лубянке и в недолгом захвате в заложники самого Дзержинского вместе с еще несколькими руководителями ЧК. После подавления эсеровского выступления почти все они были вычищены из чекистских рядов и арестованы. В том же июле Александрович и еще 12 участников выступления из числа чекистов-эсеров расстреляны вчерашними коллегами. Это была первая расправа органов ЧК над большой группой самих чекистов из длинной череды подобных и гораздо более масштабных акций в будущем. Пока еще чекисты из большевиков казнили чекистов из эсеров, но и с воцарением внутри всероссийской ЧК однопартийности вскоре принадлежность жертв даже к старой ленинской гвардии большевиков не будет смущать инициаторов таких кампаний по чистке рядов. В июле же 1918 года закончился недолгий, уникальный и почти забытый эксперимент по принадлежности сотрудников советских органов госбезопасности к различным партиям. Затем вплоть до краха Советского Союза такое в стенах советских спецслужб уже невозможно будет представить.

В декабре 1917 года стартовала история советских спецслужб, занявшая более семи десятилетий. Первый штаб российской ЧК разместился в Петрограде на Гороховой улице, в бывшей конторе петербургского градоначальника, но в марте 1918 года вместе с правительством служба Дзержинского перебралась в Москву. Здесь чекисты расположились на Лубянской площади, переименованной затем советской властью на долгие годы в площадь Дзержинского и украшаемую до судьбоносного августа 1991 года монументом Железному Феликсу в ее центре. На Гороховой осталась петроградская ЧК, хотя сама Гороховая в начале 20-х годов была большевиками вслед за большинством питерских улиц переименована в Комиссаровскую.

«Лубянка» надолго станет нарицательным словом среди населения Советского Союза, ассоциируясь исключительно с деятельностью органов ЧК – ГПУ – НКВД – КГБ. Хотя на самом деле это место можно признать исторически культовым для органов российского тайного сыска, ведь рядом с Лубянкой еще во времена Петра I находилась московская головная контора Преображенского приказа и недалеко стоял особняк главного «преображенца» князя Ромодановского. А при Екатерине Великой в этих же местах располагалось московское представительство Тайной канцелярии, здесь же в подвалах находился следственный изолятор канцелярии, это мрачное здание было снесено только в конце XIX века. Марк Алданов в свое время писал об этих совпадениях как о мистическом знаке и особой исторической отметке на этом месте, напоминая, что здесь же в середине XVIII века находился мрачный особняк помещицы Салтычихи. Так что в целом тайный сыск со времен петровских преображенцев это обжитое место так и не покидал: здесь же на Лубянке при Екатерине II находилась книгопечатная контора вольнодумца Новикова, разрушенная по решению Тайной канцелярии после его ареста, позднее жандармы Третьего отделения по многочисленным лубянским ночлежкам делали облавы на «нигилистов». Только на самом пороге ХХ века политический сыск временно покидал эти священные для него места, уступая напору больших денег, когда в последние годы жизни Российской империи в построенном здесь предпринимателем Мосоловым комплексе зданий расположилось страховое общество. Но уже весной 1918 года молодая спецслужба Дзержинского перебралась из Петрограда в Москву и сразу заняла привычные для сыска лубянские просторы, поселившись в здании бывшей страховой конторы на этой площади, которую тогда еще на месте будущего памятника самому Феликсу Эдмундовичу по центру украшал прекрасный лубянский фонтан.

И сегодня органы госбезопасности Российской Федерации находятся в этом многовековом святилище тайного сыска России, занимая все тот же заметно разросшийся с годами комплекс зданий бывшего государственного страхового общества на Лубянской площади. Правда, с уже возвращенным ей историческим названием и с мрачно высившимся какое-то время посредине пустым постаментом из-под чугунного родоначальника ВЧК. С 20-х годов в советское общество вошла поговорка о том, что на Лубянке вместо Госстраха поселился «Госужас», под которой затем готовы были подписаться представители многих поколений советских и российских граждан.