Из недавних союзников по обе стороны биполярного мира пропагандистские службы начали создавать образы «коллективного врага». Такие политики как Микоян с его стремлением снизить накал напряженности и продолжать взаимовыгодное сотрудничество с Западом в глазах Сталина казались «подозрительными».
Тем не менее, и в этот непростой период Микоян по указанию Сталина, который лично активно занимался внешнеполитическими проблемами, успешно контактировал по самым разным направлениям с зарубежными политическими деятелями. Так, ему пришлось специально заниматься решением вопросов, связанных с получением Советским Союзом американских кредитов[34].
В апреле 1947 г. тогда еще молодому английскому политическому деятелю лейбористу Г. Вильсону пришлось на себе испытать талант Микояна в качестве переговорщика по торгово-экономическим вопросам[35], о чем он позднее вспоминал, отдавая должное советскому политику[36].
С большой долей вероятности можно предположить, что в этот очень сложный для советской внешней политики период Микоян в вопросах дальнейшего развития связей с внешним миром начал довольно заметно расходиться со Сталиным и группировавшейся вокруг него части консервативно настроенной партийно-государственной верхушки[37].
Стоит также отметить, что при жизни Сталина за малым исключением выезды за рубеж высших руководителей СССР были эпизодическими. Как правило, если дело не касалось выполнения служебных обязанностей работниками МИД[38], это могли быть специальные «миссии» для выполнения каких-либо конфиденциальных поручений Сталина. Часто о них не появлялось вообще никакой информации в советской и зарубежной прессе[39].
Такого рода «задания» не требовали от сталинских эмиссаров какой-либо «самостоятельности», а лишь по большей части воспроизведения директив, лично разработанных или одобренных вождем. В случае Микояна мы имеем дело с некоторым исключением из правил.
Так, в январе – феврале 1949 г. Микоян по поручению Сталина выполнял важную миссию на территории северной части Китая, где вел переговоры с Мао Цзэдуном и другими лидерами местной компартии о будущем этой страны под их властью. На режиме Чан Кайши, с которым СССР в августе 1945 г. подписал договор о дружбе, в Кремле уже поставили крест, и основная ставка была сделана на коммунистов, которые провели ряд успешных операций и вышли на подступы к Пекину[40].
После той успешной поездки в среде советского руководства и лично Сталина Микоян стал пользоваться авторитетом «лучшего знатока» проблем Востока.
Дальневосточная дипломатия Микояна не ограничилась коммунистическим Китаем. В марте 1949 г. он принимал участие в переговорах с северокорейским лидером Ким Ир Сеном и министром иностранных дел КНДР Пак Хон Еном, уже начинавшими вынашивать авантюристические планы силового захвата юга Корейского полуострова и нуждавшихся в советской поддержке[41].
В рамках созданного в начале того же года Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), Микояну было поручено курирование вопросов о распределении советских кредитов и финансовой помощи для стран «народной демократии»[42].
При этом он, зачастую, руководствовался не политическими соображениями, а конкретной экономической выгодой, которую мог бы потенциально получать СССР от такого рода связей.
Некоторым политикам в этих странах (т. н. «национал-коммунистам»[43]) микояновский подход не явно нравился, и они осуществляли «обходные маневры» в стремлении получения от Советского Союза в одностороннем порядке больших объемов помощи. Так, например, албанский лидер Э. Ходжа за глаза неодобрительно называл Микояна «купцом», для которого прагматические интересы своей страны были выше «политической солидарности»[44].
В марте 1949 г., как писал в своих мемуарах сам Микоян, его совершенно неожиданно, по единоличному решению Сталина, освободили от должности Министра внешней торговли. Но с начала 1950 г. он продолжил курировать это направление уже в статусе руководителя постоянной внешнеэкономической комиссии Политбюро ЦК ВКП(б)[45].
В декабре 1949–феврале 1950 г., во время нахождения в Москве высших руководителей Китайской Народной Республики (КНР) – главы компартии и правительства Мао Цзэдуна и министра иностранных дел Чжоу Эньлая, Микоян принимал участие в подготовке советско-китайских договоров о дружбе, а также двусторонних экономических соглашений[46].
В марте 1950 г. Микояну поручили исполнять обязанности уполномоченного с советской стороны по обеспечению поставок в КНР в счет предоставленного Москвой кредита[47]. Во время визита Чжоу Эньлая в Москву осенью 1952 г. Микоян вновь принимал активное участие в состоявшихся советско-китайских переговорах[48].
Наряду с «восточными» делами, ему приходилось заниматься и другими, более неоднозначными проблемами международного характера. В ноябре 1951 г. г. Микоян ездил в Прагу с еще одним специальным заданием Сталина: проверить на месте как под руководством Президента Чехословакии К. Готвальда идет подготовка к суду над объявленным «врагом» и «титовским агентом» генеральным секретарем ЦК Компартии Чехословакии Р. Сланским и другими лицами, привлеченными по этому делу[49].
В доступных для изучения документах, хранящихся в федеральных архивах, этот эпизод никак не отражен. В фондах АП РФ (особая папка) и РГАСПИ есть достаточно большой блок документов, из содержания которых следует, что решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 августа 1951 г. Микояна «обязали» поехать в Чехословакию с группой специалистов для оказания экспертной помощи в налаживании промышленного производства дружественному чехословацкому государству[50]. Ничего подобного в практике внешнеполитической деятельности Микояна ранее никогда не было. Отсюда может возникнуть предположение, что направляли его туда один раз и только по этому вопросу.
Вряд ли Микоян, если такая поездка по «делу Сланского» имела место на самом деле, испытывал удовлетворение от выполнения такого рода поручения, но партийная дисциплина и чувство самосохранения не позволяли ему, к тому моменту уже находившемуся в негласной опале, возразить всесильному диктатору, которого своим другом давно не считал[51].
Необходимо также отметить, что Микоян, с 1935 г. являвшийся членом Политбюро ЦК ВКП(б) (с 1952 г. – Президиума ЦК КПСС), участвовал в многочисленных заседаниях этого фактически высшего органа власти в СССР, в ходе которых постоянно обсуждались и выносились решения по важнейшим вопросам советской внешней политики.
К каждому такому заседанию члены Политбюро получали конфиденциальные служебные материалы, информация в которых была недоступна даже специалистам-международникам, разве что некоторым из них, имевших специальный допуск работы с секретными и совершенно секретными документами[52].
Естественно, что «международный кругозор» Микояна по этой причине (даже не беря в расчет его хорошо известные способности анализировать общедоступную информацию) был намного шире, чем у менее высокопоставленных представителей советской номенклатуры[53].
В последний год жизни Сталина Микоян окончательно вышел из его доверия и если бы не скоропостижная кончина «вождя народов», сложно сказать, как бы дальше сложилась не только его политическая карьера, но и судьбы членов семьи[54].
Приведенный ниже отрывок из пока неопубликованных полностью в печатном виде диктовок Микояна дает определенное представление о нем как полномочном представителе советского руководства, выполнявшем важное конфиденциальное поручение Сталина на начальном этапе холодной войны». Оно напрямую относилось к предыстории создания «социалистического лагеря», где коммунистическому Китаю предстояло сыграть одну из ключевых ролей. Не случайно советские пропагандисты позднее представляли победу коммунистов на территории материкового Китая в качестве второго по значимости события в истории XX века вслед за Великой Октябрьской социалистической революцией.
Из содержания диктовки хорошо видно, как Микоян выстраивал свое общение с Мао Цзэдуном и другими руководителями КПК, как происходил процесс согласования им различных вопросов со Сталиным, какими он к тому моменту обладал дипломатическими навыками.
Кроме того, становится понятным, что в 1956 г. был далеко не случайным выбор советским руководством кандидатуры Микояна для ведения переговоров с Мао Цзэдуном по весьма непростым вопросам двусторонних отношений, а также важным международным проблемам[55].
В этой связи выглядит не случайным, что именно после возвращения Микояна в Москву Сталин распорядился послать в освобожденные районы Северного Китая группу советских кинодокументалистов. Они получили от него специальное задание – снять фильм о жизни местного населения со вставлением в него отдельных сюжетов о Мао Цзэдуне как выдающемся руководителе КПК и других его соратниках[56].
Из воспоминаний Микояна о поездке в Китай в январе – феврале 1949 г.[57]
В конце 1948 года происходил обмен мнениями с Мао Цзэдуном о его приезде в Москву. Была целесообразность такого приезда и готовность принять его для обсуждения вопросов китайской революции и советско-китайских вопросов.
В это время боевые действия китайских коммунистов развивались быстрыми темпами в благоприятном направлении… было ясно, что на освобожденной территории будет образовано революционное правительство. Поэтому на заседании Политбюро ЦК при обсуждении ответа Мао Цзэдуну о времени его приезда Сталин высказал такое соображение, что вряд ли целесообразен приезд Мао Цзэдуна теперь, когда он находится в роли партизанского руководителя, он наверное, должен приехать инкогнито. Это оторвет его от руководства делами на месте в решающий момент. Было бы более целесообразным отложить приезд на несколько месяцев, т. е. до момента, когда будет образовано революционное китайское правительство, тогда он мог бы приехать как глава Китайского революционного правительства. Нo чтобы не откладывать рассмотрение актуальных вопросов, интересующих китайских товарищей, было признано целесообразным послать в Китай одного из членов Политбюро для обсуждения с Мао Цзэдуном и руководителями Китайской компартии необходимых вопросов.
На этом заседании 14 января 1949 года Сталин продиктовал проект телеграммы Мао Цзэдуну… где говорилось, что Политбюро ЦК ВКП(б) готово послать ответственного члена Политбюро для обсуждения вопросов.
Через некоторое время мы получили согласие Мао Цзэдуна на это предложение. Сталин предложил поехать в Китай мне, на что я, конечно, дал согласие.
Чтобы иметь минимум трудностей в переговорах в Китае и быть лучше подготовленным, я набросал список возможных вопросов, которые могут китайцы перед нами поставить, обдумал для себя возможные ответы с моей стороны и попросил Сталина не на заседании, а один на один выслушать меня о том, какие вопросы могут быть по ставлены китайцами и как я собираюсь ответить на них и правильно ли это будет и как лучше сделать. Я мотивировал это тем, что очень трудно будет по каждому вопросу, который китайцы поставят перед нами во время бесед, все время спрашивать указания Москвы. Хорошо бы по тем вопросам, которое можно предвидеть, заранее иметь нашу позицию, а вопросы непредвиденные и иные можно согласовать через шифрованную связь и разрешить их в ходе переговоров.
Сталин согласился, и мы обсуждали с ним в течение более часа эти 17 вопросов, которые были мной намечены. (…) Китайцы, конечно, дали согласие на мою поездку. (…)
Было условлено, что о моей поездке в Китай никто не должен знать.
Сталин лично интересовался, кто будет моим переводчиком. Он боялся, чтобы не попался политически ненадежный человек. Поэтому он поручил Маленкову через аппарат ЦК [ВКП(б)] подобрать надежного переводчика китайского языка. ЦК предложил кандидатуру Ковалева[58] – работника аппарата ЦК по Китаю. (…)
Потом Сталин предложил взять с собой бывшего Министра путей сообщения Ковалева[59]… Сталин сказал, чтобы взять его и чтобы он поучаствовал, а потом послать его в Китай в качестве нашего представителя при ЦК в Китае. (…)
По вопросу об отношениях к американцам и англичанам в беседах (проводимых в Сибайпо – в 343 км от Пекина – И. С.) получалось расхождение между советами, которые дал Сталин перед отъездом и мнением Мао Цзэдуна. И тогда уже было ясно, что здесь более прав Мао Цзэдун, чем Сталин. А теперь тем более это ясно. Сталин говорил, что не надо сразу обострять отношения с американцами, что китайским коммунистам необходимо направлять острие оружия против англичан, поскольку они являются колониальной державой, занимают китайскую территорию – Гонконг, и, конечно, преследуют империалистические интересы, находящиеся в разрезе с китайскими национальными интересами.
Американский же империализм почти не имеет колоний, тем более в Китае. Он действует другими методами, экономическим и политическим закабалением, а не путем прямого колониального грабежа.
С общей точки зрения, этот аргумент правильный… я считал, что он правильно говорит. Но когда беседовал об этом с Мао Цзэдуном, тот привел другие, более убедительные аргументы…
По ряду других вопросов… тогда я думал и теперь думаю, что Мао Цзэдун занимал не совсем правильную позицию…
Должен отметить, что Сталин перед моим отъездом сказал, что надо с собой взять специалиста по аппаратам тайного подслушивания. потому что он предполагал, что американцы, прежде, чем покинуть Пекин, оставят шпионскую агентуру, будут иметь в тех помещениях, где разместится правительство, аппараты подслушивания и все, что будет говориться на заседаниях, будет известно им. Чтобы этого не имело места, он командировал со мной двух специалистов по выявлению наличия аппаратов подслушивания, а также замаскированных бомб замедленного действия. (…)
У Сталина всегда била шпиономания, думал, что кругом шпионы, могут всюду пробраться, все делать, опасался, что около китайского руководства есть американские и английские шпионы…
О проекте
О подписке