Да нет… он не старик вовсе… Он – состарившийся Кащей! Крепкий ещё… Хм, а ведь и правда похож! Только не злой Кащей какой-то – задумчивый… И скорее всего одинокий, без бабы Яги… Вместо бабы у него… мысли… Да, так бывает… Человек ищет ответы… «Шерше ля…» Ля-ля… Бла-бла… Вот первый графинчик в стопятьдесят граммов. Выпивает «Кащей» его в три приёма по пятьдесят… Нарезанный солёный огурчик, квашенная капустка, маринованные грибочки… Проходит час… Появляется второй графинчик. Такой же. Закусочка теперь: картошечка с селёдочкой и лучком. Плюс винегретик и томатный сок. И ещё час благодатного времени употреблён «с пользой для»… Сигарета… Другая… пауза… И, наконец, в эндшпиле появляется третий графинчик. Теперь двести! Но в четыре приёма и на полтора часа! И «без дураков»! И с горячими наваристыми щами (или иным супчиком) и с пельмешками (или иным вторым блюдом). И чайничек чаю… Да… Хорошо «выкушивает» господин… Правильно, солидно… И откушивает! Да и ведь по-русски как-то, однако?! Точно русский!? Да… Симфония! Поэма! А сегодня ещё одна странность: на экране ноутбука – нотные листы, причём нотный редактор расположил их так, чтобы между строчками нот располагались строчки чисел, каких-то символов и знаков…»

Черский не мог побороть любопытство и трижды медленно прошёлся мимо, вглядываясь в экран. «О, Боже! Да это же партитура Четырнадцатой (моей любимой!) симфонии Шостаковича! А цифры, значки зачем? Ну, экземпляр! Да ещё тут, среди «скромной прелести швейцарской столицы»… Нет, пока не начался «третий тайм» (третий графинчик) я должен подойти… Нехорошо?! Неприлично? Но если он русский, то после «второго тайма» у него точно должна обнаружиться повышенная склонность к общению.»

– Простите меня… Entschuldigung… – начал Савва Арсеньевич на русском и продолжил на хорошем немецком – Разрешите представиться… Я очень удивлён… Заинтересован и не могу не обратиться…

Нестройные фразы Черского по поводу русской закуски и музыки сразу были понятны «Кащею», он кривовато улыбнулся (но без раздражения, а, наоборот, словно радуясь вероятному доброму и интересному собеседнику) своим беззубым почти ртом. Тонкие губы его были (видимо, привычно) искривлены почти сразу следом довольно едкой ухмылочкой… А глаза грустные и мудрые… И тоже косившие к плечу… «Кащей» быстрым промельком этих цепких глаз «царапнул» лицо Саввы и вновь «убрал» глаза в сторону. Позже Черский не раз неприятно отмечал эту «нелюбовь» загадочного господина смотреть в глаза собеседнику. Но когда его глаза, глубоко посаженные, «обжигали» изнутри глазниц, становились куда как более неприятно…, даже неловко от своей…, что ли…, «малости и глупости».

– Я – русский. Александр Александрович… Присаживайтесь… – он хозяйским жестом махнул официанту: стопочку, приборы, закуски…

– Я – тоже… Музыкант… Из Одессы… Вы ведь тоже сочиняете? Музыку?… Я заметил, простите, партитуру Четырнадцатой…

– О, нет! Я – Сочинитель! Но не музыки… Угощайтесь, прошу…

– А партитура? И строчки чисел… Каких-то значков… Извините, но мне крайне… Я ведь профессионал…, композитор.

– Крайне сложно… мне вот так сразу объяснить… мои… пристрастия… Я – профессиональный математик, нумеролог и… – он «чиркнул» взглядом – Хм… Уже вот неделю, как хочу… «Поверить алгеброй гармонию… Дерзнул, в науке искушенный… Предаться неге творческой мечты»… Есть, знаете ли, здесь, в Берне, у меня приятель, швейцарский немец Карл-Густав… э… филолог, философ, психолог и музыкант… Игрок, одни словом! И он, и я, любим, знаете ли, Играть… В слова, цифры, звуки… Знаки, то есть… Он мне Шостаковича подсунул… Понимаете:

И снова начертанья предо мной

Вступали в сочетанья,

Кружились, строились, чередовались,

Из их сплетений излучались…

Э-э – «запнулся» Александр Александрович

– Я попробую… э… – «подхватил» Савва Арсеньевич:

… Всё новые эмблемы, знаки, числа –

Вместилища неслыханного смысла.

– Ого! Дружище! А это? – «Кащей» предложил «поиграть в поэзию»:

Вы, чьи резец, палитра, лира,

Согласных муз одна семья,

Вы нас уводите из мира

В соседство инобытия…

И «дружище», чуть помедлив и подняв указательный палец подобно палочке дирижёра, подхватил «мелодию слов».

И чем зеркальней отражает

Кристалл искусства лик земной,

Тем явственней нас поражает

В нём жизнь иная, свет иной.

– Ну, брат! – «Кащей» отверзнул в благодарной радости свой беззубый рот и «иной» свет своих тёмных глаз. – Если вы так удивительно ловко… наизусть… и Германа Гессе и Вячеслава Ива́нова, то… хм, возможно… пригласить вас… в Игру! Да! Математика плюс музыка плюс поэзия – «три кита» Большой Игры!

И Савва Арсеньевич ощутил благодатную радость Созвучия! Он не задумался сейчас о той Игре, но он почувствовал, что те вибрации, то внутреннее его дрожание сейчас сочеталось, спряглось, сплелось в Созвучие взаимопонимания! Редкость!

– А вы полагаете… – замялся чуть одессит, чувствуя известную неловкость всякой неожиданности.

– Я полагаю! Я – специалист в дискретной математике, э…, как вам объяснить…, ну, конечной, работающей с конечными структурами… Это я к тому, что сейчас время пока не «полагать»… поспешных «явственностей», а «прилагать», ха, то есть приложиться к рюмочке и тем яствам, что дарит нам «здесь и сейчас». Зададим задачку моему «графу-графину»! – он «крякнул» и «тяпнул» – Хе-хе… А графы я изучаю…, вот и имею хохму все титулы объединять «графами-графинчиками»…

– Простите… Вы сказали – нумеролог… Это ведь близко к астрологии? – осторожно спросил музыкант, выказывая тоном в голосе свой не праздный интерес.

Александр Александрович очень пристально вглядывался в лицо одессита и ему не трудно было заметить то особое напряжение в выражении лица собеседника, что выдавало его заинтересованность в теме.

– Хм… друг мой… Вас ведь что-то тревожит… Не каждый второй интересуется такими вещами… Или я ошибаюсь? – он скривил улыбочку, уверенный, что попал «в десятку».

– Ну… да… В известной степени…

«Кащею» очень нравилась «постановка задачи» и он сказал:

– Если двумя словами…, то, положим, такой вот формулой: нумерология – астрология числа.

– А если десятью… словами?

– А десятью… сложнее… Не на один «графинчик»… Что же… Дело в том, астрология в большей мере должна быть связанна с бесконечными и непрерывными структурами и для… разрешимости требуются… существенные ограничения на условия… Там, в «матане» ведь понятие «гладкости» важно… А у нас, «дискретов», зато алгоритмики эффективненькие для любой вычислительной сложности! Любой! Трудно не математику объяснить… Могу сообщить вам, коллега, что на этой «нестыковочке» сломали копья и Ньютон и Эйнштейн… За них! Не чокаясь. Прозит!

– А что поконкретнее им помешало? – с каким-то обидным огорчением спросил Савва Арсеньевич.

С обидным, видимо, потому, что с одной стороны ему непонятны были математические термины, а с другой обидным и грустным было то, что в дело вмешиваются такие гиганты как, Ньютон и Эйнштейн, да ещё и сломавшие копья. Перспектива так себе! Он вновь лишь пригубил водочки.

– Пьёте вы, однако, как дама…

– Да… Я лучше закажу себе вина.

– Так вот: «что помешало»… Что и всем! Необъятность вопросика! Ньютон был учёным, богословом и оккультистом одновременно. В эту гремучую смесь он хотел добавить новой «крутой» математики… ну, чтобы формулами описать… библейские притчи, апокалипсис… Его фраза: «Я изучаю математику, чтобы проверить астрологию». И библию, и астрологию! Ха, не меньше…». Ан нет! Гений Гениевич, а не «поканало». Не то это «яблоко», что свалилось ему на голову законом всемирного притяжения… Это яблочко сакральное! Люблю мысль Далай Ламы: «Нельзя просто надкусывать священные яблоки! К сакральному нужно быть готовым…» И тогда… ням-ням… всё яблоко! Ну и Эйнштейн также… Вы не делайте кислую мину. Да… Сложно! Я, знаете ли, сознаюсь! Был, ох, был весьма увлечён этой дамою… астрологией. Лет двадцать тому… Да… Пытливо, кропотливо, вдумчиво… всматривался. Вглядывался в Светила, искал ответы… Да был изловлен и помещён в узилище! Я серьёзно… Я еле-еле вылез из этой кроличьей норы! Даже… кротовины… Потом… Что потом?… Суп с котом! Чеширским! Облом! Вычисления безысходно «тонули»… западали, знаете ли, мои математические клавиши… Некорректные задачи! Я и так и сяк к этой дамочке… Ха, даже с «чёрного хода»! Есть, мой друг незыблемые правила: существование, единственность и устойчивость решения! И точка!

– Но «кармическая», «каббалистическая» астрология…

– Ого! Хм,… это тоже та ещё дамочка! Дама «Пик»! Да, коллега, психоанализ, коллективное бессознательное… э…, карма – серьёзный гарнир к эмпирике и вычислению. Да! Но не вмещает всей (всей!) Игры! Мне просто интересно Играть в невыразимое и неисчислимое. Я пытаюсь профессионально аккумулировать и конденсировать прану… Иногда генерировать… Хоть свою, хоть чужую энергию этих космических неуловимых вибраций… Всех полей… Иногда удаётся сделать выводы! Полезные! Весьма! Вот хоть с четырнадцатой симфонией… Мой кумир – число! А что это вы, музыкальный мой, так трепещите «за астрологию»? А? Сознайтесь!

– Э… Да, видите ли, моя жена Алина… очень увлечена астрологией, дочь Елена… вообще всей эзотерической культурой… И… мой прадед, музыкант… Он тоже… И я пытаюсь… – Савва Арсеньевич почему-то смутился.

– Нет, не зря нас свела Судьба! Случай – Бог! Интересно! – «Кащей» всё глубже вонзал в одессита «шпаги» своего интереса – А знаете… Долго ли вы, Савва (давайте по-европейски, без отчества), намеренны пробыть в Берне?

– Хм… Не знаю точно… Мне предстоят длинные гастроли по Европе… С моими концертами… А виза заканчивается в середине сентября. Хм… в Берне я намерен работать, готовиться… э, и искать следы прадеда, и… собраться с мыслями…, ну, вероятно до конца апреля.

– А хотите… – «Кащей» окончательно набросил на Савву Черского «петлю интриги» – хотите я попытаюсь помочь вам…, и в поисках следов…, и в… хм, «собирании мыслей»?

– Да… знаете… Очень любезно с вашей стороны… Но…

– Ну, любезность относительная… Это – мой интерес и моя работа! И давайте без «но»… Давайте оставим вопрос «сочным»! Не будем «вываривать» зерно взаимного интереса… более… сегодня… Я, знаете ли, «человек режима», хм… неправильного, впрочем… В это время я ухожу домой… Ещё работаю… Сплю я обычно днём… Да… Время требует уважения! Числа, как-никак! Тик – и так! А не так – так будет и не этак! Вы любите «Зазеркалье» Алисы? Льюиса Кэрролла – писателя, и одновременно, Чарльза Лютвиджа Доджсона – профессора математики? – и взгляд «Кащеев»… из инобытия, из «Зазеркалья». Из той самой «кроличьей норы». И… улыбка, кривоватая улыбка Чеширского Кота. Одна улыбка… Без самого Кота.

– Конечно… конечно – растерянно повторил Савва, чувствуя, что это улыбается Его Удача. Что он уже напал на след!

– Мы и наше время подружимся! Мы не любим Праздности и любим Искать… Хм… Процитирую Алису:

– Что ты хочешь?

– Я хочу убить время.

– Время очень не любит, когда его убивают!

– Да… Замечательно… Интересно… Конечно, но…

– Опять «но»!… Не спешите. «Всё на свете должно происходить медленно»… И сегодня более без вопросов… Мне… Только себе! Себе – много!

– Да? А какого характера?

– Потом… Приходите сюда завтра – «Кащей» уже встал и шёл к двери… Он уходил… Из кафе… В себя… В своё инобытиё… – М-м-м… Вопросы?… Вопросы будут приходить сами… Программа ведь уже запущена! Разве вы не заметили? И ещё… На прощание. Близкие называют меня Хироном… Пожалуйста… Мне это… прозвище по душе… Пытаюсь соответствовать… Нет, не нужно провожать… Я тут рядом…

Вот тебе и Хирон… Да-а-а…

– 2 –

– А где я могу найти кого-нибудь нормального?

– Нигде, – ответил Кот, – нормальных не бывает. Ведь все такие разные и непохожие. И это, по-моему, нормально.

«С Хирона я, пожалуй, и начну… задавать себе вопросы… Уж если с чего и начинать, то, как сказал бы дядя Сёма, любитель математики с Дерибасовской: «так это с буквы «ху», то есть «икс и игрек».

Савва зашёл к себе в гостиницу. Он сразу бросил тёплый взгляд на полюбившееся ему кресло: мягкое, уютное, с высокой спинкой и «ушками», которые как бы «обнимали» плечи и бока сидящего. Такая высокая спинка и «ушки» создавали ауру уединения, защищали и от сквозняков и тепло сохраняли. Такие кресла часто называли «вольтеровскими». У деда и бабушки похожее было на даче. Дед, отставной генерал КГБ, любил в нём сиживать у камина. Черскому вдруг вспомнилась последняя встреча с дедом, его грустные, потускневшие глаза, его глубокая морщина на переносице, вздутая вена на левом виске. Восемьдесят девятый год, «демократические съезды», «Собчаки» на трибуне… Трындят, алчут власти и денег… Горькие слова деда: «Обманут, наворуют… Родину разорят…, гнездо предков… Опозорят Россию!»

Савва Арсеньевич заварил чай во