Можно уже ни о чем не думать, включить музыку или лекцию или даже закрыть глаза – кафельные переходы андеграунда, приземистые и сложно поворачивающие, походили на протоки какой-то, условно, печени и рано или поздно куда-нибудь да вынесли б, – но Алекс не мог отвлечься. Как ни пытался. Чемоданчики на стыках чик-чик. Видимо, многие ехали тоже в Хитроу.
Понятно: ему сразу все это не понравилось. Еще до всех этих туманных новостей из Москвы – не новостей: все процветало пока больше в формате твитов и полуфейков Фейсбука. Во вторник и того не было. Ему позвонили. То есть ему впервые позвонил некто.
Что бы ни происходило в их семье, да и в стране (но в стране никогда ничего не происходило), чего-чего, а такой привычки отец не имел. Перепоручать личные звонки референтам, адъютантам, помощникам, секретарям. Иногда он мог не звонить месяцами, это нормально – с учетом «теплоты» их отношений последних лет, – но такого, чтобы кто-то был уполномочен передать что-то от отца, не бывало. Могли быть технические детали – ну, там, на уровне «ваша встреча отменяется».
Нынешний разговор тоже поначалу маскировался под «технические детали» (и это Алексу тоже не понравилось). Бойкий парень, представившись новым помощником, выяснял, на какое время и какую дату «в пределах одного-двух дней» Алексу купить билет.
– Билет куда? – тупо переспрашивал Алекс.
У него было какое-то окно или куда-то он не пошел, сидел в цветочном садике. Туристы, атаковавшие старый Кембридж, почти не заглядывали в этот закуток, и можно было посидеть на травке, радуясь всеобщей буйной запущенности и тому, как что-то типа плюща, но с фиолетовыми цветами оплело древнюю стену.
– Билет в Москву. Вы предпочитаете «Аэрофлот» или British Airways?
– Но я никуда не лечу.
– Михаил Андреевич просит вас приехать.
– Когда?
– Сегодня. Ну, в смысле не приехать сегодня, конечно. Но лучше все же…
– Но он мне не звонил.
– Да. Он попросил позвонить меня.
Это какой-то развод, понял Алекс. Что-то происходит. Фиолетовые цветочки.
– Я сейчас перезвоню отцу.
– Попробуйте, но вы вряд ли дозвонитесь. Он на Совете безопасности и сам позвонит вам, как только сможет. Алексей Михайлович, сообщите, пожалуйста, дату и время. Ваши паспортные данные у меня есть.
– Damn[2].
Отец и правда не взял трубку, а больше всего напрягла Алекса атмосфера некой неопределенности вокруг обратного билета. На вопрос, надолго ли все это, референт не в силах был ответить, снова ссылаясь на Сочи и Совбез. Идея же билета в один конец Алексу очень не нравилась. Чисто символически. Понятно, что это не проблема, но… Он жестко заявил, что может прилететь лишь на два дня. Да и этого будет за глаза. Наверняка – новый отцовский bullshit. А значит, можно с чистой совестью вернуться в Лондон прямо на следующий день.
Времени жалко, вот что.
Как ни странно, едва Алекс подумал про bullshit, как сразу успокоился. Он почему-то понял: так все и будет. (И уже спокойно, равнодушно отправился пить кофе, едва переступил порог терминала. Таможня и формальности подождут. К отцу всегда хотелось опоздать.) Конечно. Застарелая обида на отца была лучшим лекарством от любых страхов и тревог – даже перед тем прыжком с парашютом, когда они с Тео ездили во французские Альпы и Алекс, стоя в брюхе самолета возле самой синей пустоты, вполне осознанно и расчетливо раскочегарил себя на то, чтобы рискнуть назло.
Даже тот случай, когда Алекс в семнадцать лет… Он пытался, но не смог, а охрана через камеры это просекла, хотя камер вроде не было, и все пошло по худшему варианту – с сеансами у суицидального психолога, психолога-суицидиста, или как это называется… На самом деле с многообразием этих обид Алекс давно научился жить и без всяких психологов. Он как бы поверх обид, трезво сознавал, что отец дал ему очень много – именно в последние годы. Он дал свободу. Как раз благодаря бредням про СПИД, педиков и прочему веселенькому контенту. Благодаря неприязни своей, может быть. Иначе бы не отпустил. Никто никого не отпустил. А Алекса – выпустили.
Алекс мог теперь жить частной жизнью обычного человека. Простой студент. Русский, английский – неважно. Безликое Nikolaev в значении «неважно», а не в значении «тот самый». Вот это был царский подарок. Иногда, особенно если они долго не общались, Алекс действительно бывал взросло благодарен, и какой-нибудь разовый бредовый разговор в Москве – ради этого – вполне можно перетерпеть. Отключившись, не слушать, с мудрой улыбкой, чуть сострадательной.
Да. Став взрослым, Алекс начал даже сочувствовать отцу. Его всесокрушающему ретроградству, его пещерным взглядам – непонятно вообще из какой эпохи. Странно, все-таки эти люди «создавали» самый европейский город России (Питер) в ее самую европейскую эпоху (начало девяностых). И остались такими дремучими… Неизвестно, есть ли в мире еще член правительства, отрицающий сенсорный экран. Например. То есть отцу покупали Blackberry какой-то тупиковой ветви эволюции для таких же, как он, с маленькой, но физически существующей клавиатурой – кнопками в нижней части смартфона. Даже так.
А может, джину?..
Выветрится до Москвы?..
А не пофиг?
– Тео, дорогой!
Тео позвонил в ту самую минуту, когда Алекс уже ступал на борт, вернее, в железную трубу.
– А я уже выпил! Бармен, мудак, налил мне бурбон, а я…
– В Москве танки, – оборвал его Тео.
– Что? – от неожиданности Алекс рассмеялся.
– Fuck, ты что, оглох! В Москве находятся танки!
– Они всегда там находятся, эй, алло, любитель русской истории.
– Ты думаешь, я шучу, что ли?! – закричал Тео. – Уебок, разворачивайся и гони домой, это реально может быть опасно!
Люди уже прошли, и женщина в китчевато-красной форме «Аэрофлота» делала ему приглашающие знаки, как dangerous, secret, ominous, using too much makeup[3] Родина.
– Ну и где ты это прочитал?.. Серьезно? Ты считаешь, что телеграм-канал – это надежный способ получения информации о мире? – Алекс хихикал еще, но, возможно, это было уже нервное. – Ну и что, что это канал BBC?..
Стюардесса стала настойчивей.
– Да погодите! – рявкнул ей Алекс на русском, а сам полез на BBC и вообще смотреть, что происходит. Но, как ни странно, сайты не грузились, он лишь потом понял, что айфон пытался подключиться к той сети, которая была десять минут назад в аэропортовском баре, и лучше бы совсем выключить Wi-Fi, но с развеселых пятидесяти граммов Алекс и до этого не допер, так что оставалось только броситься чуть ли не в объятия аэрофлотовской женщине – красной с золотыми завитушками (оказывается) – боже, воплощенная хохлома. Ибо хохлома теряла терпение. Так что Алекс решил: была не была. Он пробежал по трубе, хотел схватить The Sun или The Times из богатой раскладки возле борта, но даже этого не успел и, разгоряченный, рухнул в руки экипажу, и за ним немедленно задраили Великобританию.
Как на «Титанике».
А неплохо быть на «Титанике», когда ты знаешь, что случится и в какое время надо начать выбираться с третьей палубы на первую, и вообще все это становится похоже на щекочущий нервы квест.
Тем более он и так на первой. Это бизнес-класс.
Алекс осушил поднесенный другой хохломой бокал шампанского, прежде чем плюхнулся на свое кресло.
Сосед Алекса, человек с лицом польского фермера, поднял бокал – будто поприветствовал тостом, дальше Алекс рассмотрел пиджак от Dege & Skinner и понял, что лица обманчивы.
– Пожалуйста, пристегнитесь, – прощебетала хохлома № 3.
Jesus, даже пряжки ремней позолочены – какой же trash.
– Вы летите в Москву или транзитом? – спросил Алекс.
Его как-то не отпускало. Джентльмен благосклонно подтвердил, что да, в Москву.
– А вы?
Алекс горячо подтвердил.
– Вы что-нибудь слышали про танки?
Джентльмен скривился и щелкнул ногтем по газете, лежавшей у него на коленях:
– Вы об этом?
Самолет разбегался-разбегался-разбегался и…
– Почему вы так встревожены? – спросил джентльмен, протягивая Алексу The Times.
– Я немного боюсь летать, – соврал Алекс. – Немного нервничаю.
«Немного»? Да его колотило.
– А-а… Хотите виски?.. А то я подумал, это из-за того, что происходит в Москве. У вас бизнес с Россией?
– В общих чертах, – ответил Алекс.
Когда-то ему было приятно, что в нем не узнают русского, потом стало все равно. Он разглаживал газетную полосу, пытаясь не выдать своего смятения, потому что глаз выхватил вдруг из какой-то выноски – петитом – Nikolaev.
– Я бы вас обнадежил, что теперь самое время делать бизнес с Россией и перед вами, молодыми, открываются все пути, но увы. В России это происходит каждые двадцать лет и, кажется, ничего не значит, – заключил джентльмен, откинулся в кресле и раскрыл рот, как на приеме у дантиста.
Солнце осторожно поползло по газете. Алекс осторожно начал читать.
Какой он дурак, раньше не залез на сайт The Times, эта статья там наверняка с утра… Да никуда не залез. Меньше трахаться надо было, вот что.
Впрочем… Впрочем, впрочем. Из большой и нудной статьи не следовало ровным счетом ничего. Вернее, Алекс, выхватывая кусками, запутывался все больше. «Что означает переворот в Москве?» Какие гигантские буквы. Oh shit.
– …Не исключено, что это тот самый самолет, – брюзжал сосед.
Из «бизнеса с русскими» он сложносочиненно выводил все, что слышал про русских за двадцать лет: от недавнего Novichok до доисторического полония.
– Там были самолеты British Airways.
– Что?
– Следы полония нашли в самолетах British Airways, – повторил Алекс, не отрываясь от чтения.
Сосед замолчал, возможно, напуганный осведомленностью Алекса.
Много напыщенных претензий на аналитику, много туманных намеков, но никаких фактов. Ну да. Nikolaev якобы был в числе людей, которые вошли в какой-то чрезвычайный комитет и ездили в Сочи к [Mr. P.]у отлучать его от власти «в связи с разгулом коррупции». Последнее особенно смешно. Автор, написавший эту простыню, все кружил и кружил, все обсасывал и обсасывал единственный остроумный тезис, найденный в начале, – «Они захотели быть бóльшим [Mr. P.]м, чем сам [Mr. P.]».
– Надеюсь, это благотворно повлияет на бизнес, – заявил Алекс, возвращая газету. Он просто ухватился за тезис из разговора, ему почему-то казалось, что надо тянуть из старика какие-то подробности. Хотя с гораздо бóльшим успехом о происходящем в Москве можно было расспрашивать… ну хотя бы аэрофлотовский экипаж.
Хохлома принесла им по виски.
Алекс не очень хотел пить, но что еще делать.
– Каждый переворот обнуляет правила игры, – многозначительно заявлял Алекс.
Старик молчал.
– Мой бойфренд раньше жил в Чили, у них постоянно были какие-то перевороты, и ему кажется, что это помогло экономике.
Неизвестно, чем ответил бы на «бойфренда» отец – вероятно, микроинсультом; пожилой англичанин вряд ли был консервативен настолько, но Алекс внимательно следил – покоробит ли его это слово.
Их дернуло в подобии воздушной ямы.
– Как вы думаете? Он прав? Мой бойфренд? – напирал не очень уже трезвый Алекс.
– Я очень много об этом знаю.
– Да что вы.
– В 1998 году я входил в международную группу, которая доказывала вину Пиночета.
– Да что вы!!! – заорал Алекс так, что стюардессы выглянули из-за шторки. – Так вы следователь?!
– Не совсем, но близко, – бормотал смущенный старик, пытаясь отцепить пальцы Алекса с рукава Dege & Skinner.
– Я надеюсь, вы арестуете их всех? Вы летите в Москву, чтобы арестовать всех этих Николаевых?! – бесновался Алекс.
– Каких Николаевых?.. О чем вы?.. Прекратите, успокойтесь!
Остаток полета Алекс провел в апатии, которая всегда нападает после эйфорических доз алкоголя, и минералка с лимоном from Khokhloma не могла это исправить. Алекс засыпал, просыпался; иногда самолет сложносочиненно болтало.
О проекте
О подписке