08:30 АТ

По теоретической синтетике и прикладной гигиене Байм всегда имел самые высокие оценки – до 9,7 балла.^[18] Наизусть знал таблицу заменителей природных калорий. И даже приучил себя к наслаждению пищей из водорослей, сои, пищевой целлюлозы и сублимированного белка. Она стала частью его, тем более, что чаще всего он питался качественным фаст-фудом – а чем же ещё? Он помнил, как перед самым получением квалификации, за три года до начала работы на Станции, попробовал натуральное вареное яйцо: кажется, у них был корпоратив в элитном пищевом комплексе, где-то в Москве-3: его вырвало, он отлеживался несколько дней.

Правда, всё это время чего-то хотелось… чего-то с другим вкусом. Непривычным. Да, суп ям в меру остр, и прян, но это всё-таки не то. Он начинает улавливать всё те же нотки постоянного, какого-то бумажного вкуса: суши, чахохбили, лазанья, чего он только не перепробовал за эти годы на Станции. Основной вкусовой фон не меняется. Хотя это, возможно, от настроек старой модели пищевого комбайна, а их не поменяешь, интерфейс устарел. К супу он взял только две галеты: это ещё прошлогодние запасы, мука канадская, в Зоне она самая дорогая, как и яичный порошок – осталось не так много пачек, надо поберечь.

Откусывая галету, держал руку – лодочкой, под подбородком, чтобы не терять даже крошек.

Байм старался есть медленно и аккуратно, чтобы не спровоцировать желудок на слишком быстрое выделение желудочного сока. Еда – важный компонент процесса жизнедеятельности. В пятом параграфе Декларации здорового питания она определяется, как одна из обязанностей человека перед обществом. Это серьезно.

И не рекомендуется думать – хотя это невероятно трудно.

Почему-то он всё время вспоминает, как это всё началось…

Через пять лет после Аномалии уже никто не боялся Зоны. Её уже объели по краям, как мыши – щучий хвост. Неподалеку от горы Народной на Северном Урале вырос главный административный центр Предзонья – Алешково, или Aleshkoff-City. Главные офисы Окружной Санитарной полиции, Департамента естественной безопасности, Ресурсного Управления. Главный госпиталь, главный дурдом – тоже никогда не пустовавший! – главный пищекомбинат, в частности, выпускавший Нуритин-6.1., Главное Управление гидромеханизации и, конечно же, Оперативный штаб «Самотлор Дистрибьюшн» с Аналитическим отделом, которому Байм отправлял данные. Плюс – транспортно-логистический терминал, службы сопровождения, комбинаты обслуживания, рестораны, казино, кинотеки и голограмонии, роботессы-проститутки, подпольные букмекеры, контрабандисты, придурки, спекулянты, бандиты, просветители и целители, сектанты, пьяницы, инвалиды, проповедницы партеногенеза, воинствующие экологи и гей-активисты, журналисты и наёмники всевозможных специальностей.

Они трепали Зону, как хотели.

SDC нужна была работа и работяги. Работягам нужны были деньги и отдых: бабы и выпивка. Поставщикам баб и выпивки нужны были деньги. А деньги отбирала налоговая служба, стригущая этот лишай неумолимыми ножницами: разрешено всё, что не запрещено, а что запрещено, мы тоже разрешаем в виде исключения, только плати, сколько положено. Всё очень демократично, толерантно и ничего личного.

…Основные силы гидромеханизации, бригады и артели Основных сил гидромеханизации вгрызались в Зону с северо-запада, от Сосьвы, и с юга, от Увата. Ещё один, экспериментальный участок, располагался в Пыть-Яхе, где Зона, казалось бы, отступила – по крайней мере, люди говорили, что там видели траву! – но толку от него было мало и он давал основное количество обгоревших, изъеденных непонятной язвой изнутри, а то и просто ополоумевших; работы там велись ни шатко, ни валко, в официальную хронику не попадали, а файлы, конечно же… засекречены.

Сэндпакеры и бэкпайдеры, сопровождаемые неуклюжими стейшн-памперами входили в белое безмолвие Зоны – предварительно проверенное командами зачистки, и валяли песчаные катыши. Команды же «чистильщиков» шли дальше, но до сих пор так и не смогли войти ни в один покинутый город: там, где бетонные скелеты зданий высились над песком на 4–5 оставшихся этажей, Зона уже угрожающе скалила зубы. Самыми страшными считались районы бывшего Ханты-Мансийска, Нижневартовска, Мегиона, Сургута, Нягани и Лангепаса; с разной степенью восхищения перед чудовищными способностями Зоны о них рассказывали всякое…

В Нягани временами слышался подземный вой; под песком дремали несколько тысяч тонн железа, брошенного тут при эвакуации – тяжелая техника, трактора и бульдозеры – они ушли по крыши в болото, сверху присыпало песком и периодически рождался ультразвук такой силы, что людей просто стирало в порошок, в желеобразную массу, разрывая оболочки клеток – так погибли полностью несколько отрядов зачистки. В Мегионе происходили вспышки неясного происхождения, удивительной красоты изумрудный свет, названный «зелёным лучом», парализовал зрительные центры – сколько ослепших вернулось оттуда, не пересчитать; приходилось вставлять протезы и чипы, целиком заменяя отмершие доли мозга биоконструктором. Рассказывали о живых грибах, росших на территории бывшего Национального парка Нумто, о когалымских нитевидных кристаллах, прораставших внутри человеческого тела, о призрачных шарах из Покачей, расплющивающих в лепёшку бронированные коробки армейских машин…

Самым загадочными были явления в Перетребном, которое молва уже давно перекрестила в «Непотребное» – там творилось что-то вообще за гранью человеческого понимания, потому, что когда у первых пяти пострадавших мужчин – из числа контрабандистов, охотников за «штучками», за кунштюками Зоны, из серии «молодильных камней» и «веселящей воды», когда у тех обнаружили человеческий зародыш, развившийся самым непонятным образом в мочевом пузыре – уже умерший там да сгнивший, впору было переписывать все известные законы биологии и анатомии.

Да, с точки зрения мутаций Зона давала фору всем ранее известным физическим явлениям.

Одни «белые волки» чего стоят. И «хищная еда».

Ну, а в Някимволе, также менее всего тронутом Зоной, сравнительно спокойном, избавленном даже от пятен зыбучего песка или радиоактивного тумана, выросла другая, неофициальная столица Зоны. То же самое, только без главных офисов – такие же круглые модули, как и наблюдательная станция Байма, только побольше; те же штабы управлений и департаментов. Те же подпольные рестораны и казино, те же роботессы для интимного общения, чиновники, инженеры, инспекторы, букмекеры, контрабандисты, бандиты, военные, пьяницы, работяги, журналисты и ещё туча разного сброда, по-своему кормящегося от Зоны.

Ну, это как раз никого не удивляло.

Байм лениво выронил тарелку и ложку, вместе с гигиенической салфеткой, в утилизационный контейнер, выдавил в рот из тюбика порцию обеззараживающей пасты, подышал по системе доктора Марвуса: оптимизировать работу желудка и вернулся в рабочий модуль.

Совсем скоро, к очередному временному сдвигу, надо выходить на периметр, снимать показания с датчиков.

09:44 АТ

Пришли два служебных сообщения из Центра; пришли по защищённому каналу связи и поэтому сейчас они просеивались через две ступени скремблеров, дешифровывались. Please, wait – просил монитор. Хорошо, подождем… Байм, разминая мышцы, потянулся всем телом в эргокресле^[19] – в рабочем блоке всё рядом, как в рубке орбитального дрим-чейзера,^[20] минимализм; включил боковой монитор простой связи – через местную, действующую только в пределах зоны, сеть AreaNetwork, можно с кем-нибудь поболтать, если кто на связи. Конечно, у него не так много друзей, а уж тех, кого он лично видел, вживую – вообще единицы. И к тому же большая часть постоянно занята.

Лу вне сети, наверняка заперлась в лаборатории, провидит бесконечные исследования. Тайзе из Мехико летит 16-м рейсом лайнера Galactic Cabby на Марс, в колонию, тоже вне доступа. С инспектором Лихоимом разговаривать не хотелось: он наверняка испортит настроение. Вот разве что Семён из Второго отряда Гидромеханизации.

Пожалуй, так.

Пока звонок добирался до Семена Штольца, старшего оператора смены, и левел-инвентора – это 4-й кластерный чин! – Байм посмотрел на цифры, бегущие в уголке монитора. Его квота на общение ещё пять часов, на эту неделю вполне хватит. Потом писать отчет об использовании. Это везде… Отчёт и квота, квота и отчёт. По квотам питьевая вода на станции, бумага – отчёт по каждому листу, чёртовы галеты, даже грифель с иридиевым наполнителем и то по квотам. Байм вспомнил часто транслируемые, в самых различных вариантах слова Ван Винкля, голландца украинского происхождения, президента «Самотлор Дистрибьюшн»: «Компания ничего не зарабатывает. Компания только тратит и кормит. Компания работает на благо всего человечества. И долг Компании – строжайшая экономия. Мы не имеем права разбазаривать наше будущее…».

Конечно, мы не можем ничего разбазаривать. В заработке любого человека в Зоне – только 30 % выплат от Компании. Остальное – международные бонусы; да, получают здесь раза в два больше, даже чем строители трансконтинентальных трубопроводов на Ботте,^[21] но Компания ничего не тратит. Точнее, она тратит и кормит, поит и одевает, она экономит…

Видеоизображение Семёна всплыло на экране, как масляное пятно на поверхности воды: сначала не очень чётко, переливаясь, а установившись, так и не набрало ни резкости, ни яркости.

– Хаю, фрэнд! – приветствовало Байма это масляное пятно – Как ты там лайваешь?^[22]

Несомненно, это русский, с чудовищными вкраплениями английского, точнее, уолдспика,^[23] на котором говорили почти все жители Евразийского континента. Еще в колледже преподаватели английского поправляли Байма, когда он говорил «чересчур правильно», сейчас эта манера стала повсеместной.

– Акей, френд! – Байм показал пальцами привычный жест, хотел улыбнуться, мысленно представляя, как будет выглядеть его улыбка, если изображение в модуле старшего смены такого качества, как и здесь… и воздержался – А ты там справляешься? Не устал?

Он едва не добавил «…от трудов праведных», но вовремя прикусил язык, во-первых, Второй закон толерантности, а во-вторых, Семён может и не понять, это уже архаика речи.

Масляное пятно заиграло бликами. Это улыбка. Круглое лицо Семёна Штольца, более всего напоминавшее румяный шар, пришло в движение. Он и сам весь круглый, розовощёкий, лопающийся от внутренней силы, образец здорового человека XXI века…Но Байму не стоит перебарщивать с мимикой.

– Бонус идёт! – радостно пробулькал Штольц – Воркую^[24] помалу. А я себемышку запустил, имэйджишь?^[25]

Байм ответил тем же словом, нехотя; понимая, о чём говорит Штольц, он этого не одобрял и сам никогда не пробовал.

…Зона не жаловала три вещи: пластик, бумагу и стекло. Как нарочно, именно те предметы, которые последнюю сотню лет обильно оставляло после себя человечество в виде использованной тары и упаковки. Впрочем, всё это достаточно спокойно существовало в пределах герметично закупоренных кабин всяческих механизмов, в стерильных модулях станций и рабочих отсеков, но не там, что можно было бы назвать «свежим воздухом».

Оно там испарялось. Полностью.

За исключением стекла; хотя – никто и никогда не видел в зоне ни одного осколка стекла. Ни крупинки. Это при огромном количестве разбитых окон домом в городах, осколках иллюминаторов и стеклах брошенных машин. Оно исчезло – а то, что осталось, превратилось в чёрные, совершенно непрозрачные камешки, будто бы сплавилось, побывало в гигантской печи; это установили сравнительно просто, хроматографическому анализу камешки поддавались – да, силикат натрия с рядом совершенно неизвестных науке примесей. Эти каменья валялись россыпями в Зоне, в некоторых местах. За ним охотились группы контрабандистов – потому что именно эти, золотисто-коричневого цвета окатыши, и называли «молодильными камнями», а по-научному «фунгитом».

Фунгит не растворялся ни в одной из известных кислот; не поддавался воздействию лазера, не горел и ничем не размельчался. Просто с течением времени он распадался без всяких видимых усилий сам, уменьшался в размерах – стремительно, словно обладал какой-то программой самоуничтожения; поэтому и ценился так дорого – срок жизни кусочка фунгита размером с горошину составлял около двух недель…

А еще его называли «универсальной таблеткой». Да! По решению Международного Трибунала по вопросам здравоохранения^[26] он был запрещён, как все несертифицированные лекарства нехимического, внелабораторного производства; но это никого не останавливало. Его глотали, этот фунгит – и тогда можно было заниматься сексом три, пять, семь суток кряду; не спать неделю; обходиться без пищи и воды десять дней. И омолаживать организм, возвращая себе лет десять-пятнадцать, судя по медицинским показателям. Что-то ещё он делал, то ли разглаживал морщины, то ли увеличивал размер пениса – однако это уже относилось более к слухам… а проглотить кусочек фунгита называлось «запустить мышку» потому что при любом УЗИ-контроле приборы начинали пищать, как это напрочь забытое на Земле существо.

– И как ощущения? – спросил Байм, чтобы не обижать Семёна.

– Брависсима! Полный лайф!^[27] Через пару дней холидаю,^[28] нашел приезжую. Арендуем пентхаус в Алешкофф-Сити, будем гулять…

Изображение стало чуть резче: показались контуры довольно большого операционного зала, в котором Штольц сидел за подковообразным столом, контролируя работу пяти бригад на Сосьвинском направлении: это порядка двухсот машин, и полсотни младших операторов звеньев. Ему чуть больше, чем Байму – ему шестьдесят, самый трудоспособный возраст, уже есть опыт, уже построена карьера; шутка ли – старший дежурный смены. Уровневый инвентор, это пожизненная пенсия SDC, которую можно передать детям. Это гарантия замены 99 % органов бесплатной качественной биомеханикой, в случае травмы или болезни – за исключением органов головного мозга, конечно. Это дармовая ипотека для участочка на Kepler-438B в созвездии Лира, она же Элизия: 0,96 по индексу ESI, индексу подобия Земле… говорят, там тёплый и сладкий океан. Участки там идут за бешеные деньги!

А на Земле – уважение. Сотрудники. Статус. Как говорит господин Ван Винкль: «Компания не дает вам больших денег. Но она даёт огромную уверенность в будущем!».

И вот «мышку» запустил… Конечно, одной уверенностью в будущем сыт не будешь. Жить хочется сейчас.

О контрабанде фунгита, и не только его, конечно, знают все. Но она всем выгодна. Инспекторам, полиции, работягам, инженерам и даже таким менеджерам, как Семён…

Штольц оборачивался, смотрел на подчинённых в белых халатах – поголовье их, как стадо тонкорунных овец, паслось на заднем плане, за стеклянными перегородками индивидуальных рабочих кабин. Тугие щёки его горели сытым румянцем; кажется, раньше про такой говорили – «кровь с молоком», бредовая фраза, конечно, как это кровь может быть с молоком?! Молоко – идеальная питательная среда для размножения болезнетворных микробов… Что-то сказал кому-то, непривычно жёстко и зло. Потом повернулся к монитору видеосвязи.

– Мой аккумулят^[29] уже три тысячи чеков. Завтра буду закрывать лэйн.^[30] Слушай, говорят, одну бригаду будут забрасывать к вам, на Юган… я могу мэкнуть таску^[31] …

Байм поморщился. Зря Семён об этом начал!

Последний год у него складывалось четкое ощущение того, что Зона пристально следит за ними, человеками, решившими ступить на её территорию. Слушает их. Странным образом Зона не трогала каналы «защищённой связи» – правительственной и служебной, по которой шли шифрованные приказы, отчеты, донесения, распоряжения и сводки и тому подобная скукота. Но стоило кому-то раскрыть рот и заговорить о Зоне по банальному видеоканалу, как тут же некая сила обрушивалась на говорившего, точнее, на его речь, уродуя её с каким-то особенным цинизмом.

Нет, даже звук не приглох, не зашипел – разве что тембр голоса Штольца стал чуть более квакающим.

– Тот факт… что мой долг… струи тонера в жилом… секторе. Они… имеют определенную производственную… мощность. Расширяет… летом на восточной стороне… автономный. Я буду… быстро и озера.^[32]

Это всё «эффект транслейтера», о котором говорили разве что пилоты космических крейсеров, забирающихся подчас в довольно далекие уголки Галактики; поблизости от чёрных дыр пространство захватывало канал связи и начинало словно быть крутить одну и ту же фразу, гонять её по кругу в бесконечном хаотическом переводе с уолдспика на русский, с русского на английский, с английского на хинди и опять на уолдспик, что полностью уничтожало изначальный смысл. Справиться с расшифровкой такой фразы не могли даже логические программы…

Вот и сейчас: Зона услышала Семёна.

И моментально перемолола его речь в невидимой дробилке.