Пора было заканчивать эту бесцельную тягомотину. Перед самым собранием из Главка поступило новое задание. На внеочередном сеансе связи куратор подчеркнул, что выполнение приказа очень важно для будущего или для прошлого – без разницы, сами понимать должны. Аналитики Главка рассчитали, что если разведгруппа благополучно доберется до точки назначения, то успех будет зависеть только от выучки и сообразительности десантников. Если что пойдет не по плану, то есть наперекосяк, то всегда можно послать вторую группу. Бойцов в отряде специального назначения Звездной Руси хватало, а в случае чего Главк обещал подбросить новичков.

В сознание командира просочился писклявый голосок выступающего: «…до каких пор будут вытаптывать газон перед штабом? Кто на плакатах подрисовал рога и закрасил усы былинным конникам?..» Не дождавшись ответа от бесстрастного зала, Фурманов продолжил:

– Стоящие перед нами цели и задачи обязывают нас ко многому. Да, нам приходится перестраиваться, совершенствоваться и углубляться. Время не стоит на месте. И мы не можем отставать от него. На этот счет поступило указание с самого верха! – Комиссар пристально посмотрел в потолок, плеснул из графина воды в стакан и жадно забулькал, элегантно отставив в сторону мизинец.

В зале громко всхрапнул Сусанин, мотнув забинтованной головой. На учениях он был пулеметчиком. С «максимом» он управлялся не менее ловко, чем с вилами, за что получил благодарность от начальства, а немцы пока только пообещали сказать отдельное горячее «спасибо» при личной встрече.

Комиссар, промочив пересохшее горло, уткнулся в лежащие перед ним листки бумаги и продолжил монотонное бубнение, как заезженная пластинка.

Командира неожиданно поразил приступ тоски от бессмысленности происходящего: время действительно не стоит на месте, а этот вот… талдычит об одном и том же день за днем, неделя за неделей. Неожиданно для самого себя командир бесцеремонно оборвал выступление:

– Никто не видел моего подчиненного в полосатой маечке, в ближайшем будущем – покойного? – Вращение цепочки вокруг пальца ускорилось. Маленький пропеллер без остановки резал воздух.

– Сидит в туалете! – выкрикнул из коридора в приоткрытую дверь дежурный Хохел. Опасаясь расправы за испорченную форму и доспехи, он благоразумно держался подальше от однополчан.– Не выходит!

– Позвольте продолжить? – недовольно спросил Фурманов, оторвавшись от бумажек. Он только-только вошел в демагогический раж и собирался вскрыть еще многие недостатки, пользуясь подвернувшимся случаем. Когда-то еще представится такая возможность!

– Не позволю! – Командир ударил кулаком по столу.– Тут нарисовалась интересная командировка для особо одаренных. Враг любит неподготовленных и трусливых. Поэтому направим самых отморо… лучших из лучших! На задание отправляются Кузнецов, Задов и… Садко. Командиром группы назначен обер-лейтенант… тьфу ты! Николай старший.– Владимиров обвел тяжелым взглядом проснувшийся зал.– Запомните хорошенько: мы – главный калибр для точечного исправления реальностей. Всегда кто-то должен сдохнуть, чтобы остальные жили. Диалектика!

Владимиров быстро расставил точки над «i» и облегченно вздохнул: совещание закончилось, группа сформирована.

– На сборы – два часа. Экипировку и снаряжение получите на складе. Инструктаж и подробности задания – у карусели. Разойдись!

Он хотел еще кое-что сказать, очень важное, но в последний момент передумал. У командира отряда Звездной Руси не шел из головы разговор со старым приятелем, служившим в Главке. Друг поздравил его второго августа с профессиональным праздником, а заодно и слил все сплетни для служебного пользования.

Оказывается, офицеры оперативного отдела уже давно забрасывают начальство рапортами о невозможности попасть в некоторые реальности. Они попросту пропали из времени. Связаться с агентами по связь-блюдцам стало невозможно. Берестяные туески с шифрограммами возвращаются с пометкой «Такой адресат не значится». Командование все справки-объективки добросовестно кладет под сукно до лучших времен.

Следом за оперативниками заволновались аналитики из научного отдела полевых исследований. Они в один голос стали предупреждать об опасности. Раньше никто не думал о беде, хотя риск был необычайно велик из-за невероятного количества солнечной маны и лунной праны, составляющих энергетический потенциал Аркаима-Лукоморского, который требовался для успешной переброски разведывательно-десантных групп. Оказалось, нельзя безнаказанно манипулировать силами, способными нарушить стабильное равновесие времени и пространства.

По правде говоря, на аналитиков всегда смотрели как на специалистов широкого профиля. Попросту говоря, свысока.

В конце концов, некоторые аналитики договорились до полной ереси. Объясняя в приватной беседе складывающуюся ситуацию начальству Главка, они прибегли к аналогии. «Представьте себе,– говорили ученые,– Мироздание в виде воздушного шарика. Мы находимся в некой точке на его внутренней поверхности. Приложив значительную энергию праны-маны в определенном направлении, мы можем проткнуть в шарике крохотное отверстие и выбраться наружу к следующему шару. Если отверстие недостаточно, есть риск застрять в стенке. При избыточной деформации в шарике может возникнуть постоянное отверстие. В этом случае он либо лопнет, либо медленно опадет. Из прокола медленно вытекут пространство, материя, время. Коррекция реальностей может внести глобальное искажение пространства и времени, изменяя цепь причин и следствий Вселенной. Ветер времени от исправленных реальностей может превратиться в бурю, стирающую следы вмешательства. Мироздание будет защищаться, „закукливая“ измененные миры». Выбор у генералов оказался невелик – лопнувший или опавший детский шарик. Одна только мысль не сулила ничего приятного.

Постоянная опасность была их непременным спутником на протяжении всей службы. На нее попросту перестали обращать внимание. У людей с лампасами на штанах всегда было извращенное понятие о времени и ученых. Они мыслили линейно. А время – вещь сложная, это живая ткань, и ее, оказывается, легко порвать. Начальство никогда не вникало в долгосрочные прогнозы. Оно привыкло, не вдаваясь в подробности, указывать, какие операции следует проводить. А парни из разведки всегда считали себя всезнайками, и в половине случаев ошибались.

Руководство психануло. Уничтожение реальностей показалось делом самоубийственным. И тут, как всегда очень кстати, выяснилось, что конкуренты по коррекции реальностей сталкиваются с подобными явлениями. Начальство задумалось, а потом отправило яйцеголовых паникеров в Богом забытую реальность следить за миграциями гигантских акул-людоедов.

«Пространство исправлять – реальности терять»,– разглядывая свое отражение в штабном зеркале трюмо-связи, мрачно заметил после беседы с приятелем командир отряда. Праздничное настроение незаметно улетучилось, уступив место настороженности. Самым интересным в этой истории было то, что Владимиров никак не мог повлиять на складывающуюся ситуацию. Об этом разговоре он решил никому пока не говорить, даже Скуратову.

Садко вместе с Задовым скучали, облокотясь о помост карусели. Приятели коротали время, лузгая семечки и сплевывая шелуху на чистый асфальт плаца. Кузнецов стоял немного в стороне, чтобы не испачкать китель о пыльные доски отрядного транспорта.

Николай аккуратно набивал папиросами платиновый под алюминий портсигар. Он собирался подцепить ногтем очередную папиросу из открытой пачки, когда его внимание привлекло хлопанье крыльев. Командир группы поднял голову. На крыше карусели сидел попугай. Перья пернатого красавца переливались всеми цветами радуги. Звали попугая Пафнутием, попросту – Пашей. Паша попал в отряд случайно. Его подарили еще птенцом мэру Лукоморья Святогору на День города. Позже выяснилось, что у него аллергия на городской воздух. Попугайчик чах и хирел на глазах: оперение потускнело, хвост полинял. Птичку было жалко, и мэр передал подарок начальнику отдела боевой зооподдержки Дурову. Старый дрессировщик птенца выходил, выкармливая с ложечки. Паша пошел на поправку и незаметно вырос в здоровенного попугая с твердым черным клювом. Свой прокорм и человеческую заботу он отрабатывал на все сто процентов. Пафнутий днем облетал территорию отряда. Заметив посторонних, он на всех парусах летел к дежурному и голосом командира ядовито осведомлялся: «Спишь, зараза? А враг не дре-э-млет!» Мало того что он знал множество слов, он еще ловко складывал целые фразы. Паша научился подражать интонациям людей. Некоторым словам его никто специально не учил, хотя было сразу понятно, откуда он взял тот или иной перл.

Ночью Пашу меняли на боевом посту соседи по живому уголку. На патрулирование периметра базы выпускали стаю боевых енотов-полоскунов. Если они в темноте обнаруживали постороннего, то накидывались всем скопом, срывали с несчастного всю одежду, кроме обуви и носков, и убегали в отрядную душевую замачивать. Животные в темноте видели плохо и своих от чужих не отличали. Когда кто-то из отрядников решал привести форму в порядок, то просто шел ночью прогуляться у забора, а утром развешивал одежду на просушку.

…Пафнутий переступил когтистыми лапами по краю крыши и елейным голосом начальника склада спросил Кузнецова: «Што, шоколадку кушаешь?» Воспитанный интеллигентным дрессировщиком дореволюционной школы, попугай никогда не опускался до банального выклянчивания сладостей, до которых был большим охотником. Он внимательно смотрел на обер-лейтенанта умными глазами сверху вниз.

Николай широко улыбнулся и, отрицательно покачав головой, показал птице открытый портсигар с папиросами. Попугай прикрыл глаза и менторским голосом проинформировал: «Минздрав реальности предупреждает: курение не приносит пользы вашему здоровью».

– Семечки будешь? – спросил командир отправляемой разведгруппы.

Паша нахохлился и сделал вид, что в упор не замечает собеседника. Дулся он недолго. Птичья гордость быстро дала трещину. Семечки так семечки!

Захлопав крыльями, птица слетела на плечо офицеру, аккуратно приземлившись на витой серебристый погон обер-лейтенанта. Кузнецов отсыпал у Задова семечек из свернутого бумажного кулечка. Скоро весь плац был заплеван шелухой. Стоит отметить, что Паша в отличие от людей аккуратно сплевывал лузгу в подставленную Николаем ладонь. Мощный изогнутый клюв щелкал семечки с пулеметной скоростью, и скоро бумажный кулек показал дно. Попугай недовольно заглянул внутрь сначала одним глазом, потом другим. Убедившись, что семечки кончились, Паша осторожно почистил клюв о лакированный козырек фуражки, потом повернул голову к уху разведчика и доверительно сообщил голосом Фурманова: «Грязная фашистская свинья!» Садко от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Задов присвистнул и покачал головой. Кузнецов, опешивший от такого обвинения, вслух сказал: «Да я, честно говоря, даже и не немец». Он на всякий случай осмотрел форму. Все было в полном порядке, никакого свинства. Сапоги, начищенные до зеркального блеска, пускали в разные стороны солнечных зайчиков. Новый, с иголочки, мундир, полученный взамен просоленного океаном и испачканного масляной краской, отутюжен.

– Никак ему неймется, матерому человечищу,– заметил Лева, имея в виду заместителя по политчасти и, мстительно ухмыльнувшись, добавил: – Запомни, Паша: «комиссар». Повтори!

– Комиссар-р-р,– исполнительно повторил попугай, смешно раскрывая клюв. Учеником он был способным. Все схватывал на лету.

Лева подошел вплотную и начал что-то нашептывать Пафнутию. Николай криво улыбался, прислушиваясь к тихому говорку Задова, а потом и сам подключился к созданию ответного звукового послания. Птица смешно кивала клювом в такт человеческим голосам. Закончив, разведчики весело перемигнулись.