В 1959 г. Эдвард Хендерсон был назначен на пост британского политического агента в Абу-Даби, а в 1960-м – переведен на службу в Иерусалим, консулом, где и встретил мисс Джозелин, на которой вскоре и женился. В 1970 г. Эдвард Хендерсон стал первым британским послом в независимом Катаре.

После ухода на пенсию, в 1974 г., его пригласил в Абу-Даби шейх Заид ибн Султан Аль Нахайан (1918–2004) – для организации Национального исторического архива, бессменным руководителем которого он являлся до конца своей жизни.

В течение года (1980–1981) Эдвард Хендерсон возглавлял Совет по развитию британо-арабских отношений со штаб квартирой в Лондоне. Затем отправился в Вашингтон для создания там аналога британского совета и чтения лекций об арабах Аравии в американских институтах.

По завершении этой работы возвратился в Абу-Даби, где и умер, в 1995 г., в возрасте 78 лет.

Супружеская пара Хендерсон (автору этой книги довелось знать их лично во время работы в российском посольстве в ОАЭ) искренне любила Абу-Даби. И местные арабы отвечали им тем же. Неслучайно, думается, с 1975 г., со времени прибытия в Абу-Даби по приглашению шейха Заида, супруги Хендерсон проживали там в качестве почетных гостей правящего семейства Аль Нахайан, людей гостеприимных и щедрых, высоко ценящих в иностранцах открытость, честность и желание понять арабов Аравии, познать их язык, обычаи,традиции и нравы.

Делясь с журналистами воспоминаниями об Абу-Даби 1970-х – 1980-х годов, Джозелин Хендерсон рассказывала, что в то время в нынешней красавице-столице ОАЭ, имелся один-единственный магазин, торговавший кое-какими импортными товарами из Европы. Но обожаемые ими «пахучие сыры из Англии» они с мужем получали с дипломатической почтой, вместе с документами и газетами. Зато морепродуктов было много, и стоили они очень дешево. Цена за один килограмм отборных свежих креветок, к примеру, не превышала трех дирхамов, что составляло около 50 центов.

Свободное время женщины английской колонии в Абу-Даби проводили в основном на территории британского посольства, где дипломаты разбили небольшой парк и обустроили теннисный корт. Англичанок нарасхват приглашали в гости местные знатные дамы, желавшие услышать что-нибудь интересное как о самой Англии, так и о принадлежавших ей колониях. Впоследствии, когда аравитянки свободно уже путешествовали по всему белу свету, говорила миссис Джозелин Хендерсон (сами англичане, к слову, величали ее Дамой Абу-Даби), прежнего интереса к британкам, их единственному некогда источнику новостей о «мире женщин в чужих землях», они уже не проявляли.

Что касается самого Эдварда Хендерсона, то во время его служебных командировок в Оман он встречался с шейхами многих племен, в том числе с племенем бану дуру, и от имени Иракской нефтяной компании вел с ними переговоры о получении согласия на поиск нефти в их землях. Участвовал даже в совместной оманско-британской операции по освобождению оазиса Эль-Бурайми от саудовцев в 1952 г.

Побывав в Эль-Батине, а также в горах и долинах Внутреннего Омана, и познакомившись с этими землями Южной Аравии, пишет Эдвард Хендерсон, он очень заинтересовался ими. О горцах-оманцах Хендерсон отзывается, как о людях гостеприимных и смышленых. Рассказывает, что большинство из них никогда в жизни не видело ни машин, ни радиоприемников, и не имело ни малейшего представления о том, что такое современная медицина или даже консервированные продукты. Их не интересовало ничто, что было «вне круга их жизни». Богатством, доставшимся им от предков, которым они, действительно, дорожили, являлись их обычаи и традиции, возделываемые ими земли и источники пресной воды⁶⁹. Образ жизни жители гор вели патриархальный. Довольствовались самым малым. Пищи, как говорили, то есть лепешек, мяса и молока, фиников, меда и кофе, им хватало. Да и все остальное их устраивало. Всем они были довольны. И ничего больше им не требовалось. Хотели только одного, – чтобы не мешали им жить спокойно.

Жителей Омана Эдвард Хендерсон называет людьми толерантными. Даже в Ибри, замечает он, в месте по отношению к чужеземцам-иноверцам неприветливом, и там их команду геологов принимали тепло. Разместили на ночлег в одном из помещений мечети, несмотря на то, что были они христианами⁷⁰.

По землям обитания племени дуру, вспоминал Эдвард Хендерсон, геологи передвигались на автомобилях. Появление чужестранцев, да еще на «железных и плюющихся дымом чудищах», как арабы тамошние называли впервые увиденные ими автомобили, они посчитали вторжением в удел племени с целью его захвата. И, ничтоже сумняшеся, стали готовиться к схлестке с незваными пришельцами. Свернули становища, и начали созывать родоплеменные кланы под знамя войны. Урегулировать ситуацию удалось благодаря имевшемуся на руках у англичан рекомендательному письму султана Маската и Омана, адресованному вождю племени⁷¹.

Заметную лепту в информирование европейцев о землях Омана 1960-х годов, абсолютно отрезанных тогда от внешнего мира и именуемых журналистами «аравийским Тибетом», внес английский офицер Дэвид Гвинн-Джеймс (род. 1937).

С 1957 по 1970 гг. он служил в британской армии. В составе ее подразделений находился в Кении, а затем в Радфане, что на границе тогдашнего британского Адена и Йемена. В 1963 г. со специальным заданием прибыл в Оман. О повседневной жизни оманцев тех лет, об их обычаях и нравах оставил увлекательные заметки.

Оман, повествует он, – это край приморских портовых городов, парусных судов, оазисов, финиковых рощ и, конечно же, гор и множества племен. Оман – это земля и люди, живущие жизнью, давно ушедшей в прошлое в Европе, жизнью, столетиями отстоящей от времени нынешнего, жизнью Средневековья. Взять, к примеру, Ибри, древний мегаполис с его домами и фортами, с водоводами (афладжами) и пыльной немощеной дорогой, ведущей к рыночной площади, уставленной верблюдами и ослами, все теми же и единственными у оманцев, как и у их далеких предков, «средствами» передвижения и перевозки грузов.

В городе женщины лица свои не скрывают. Паранджу надевают только тогда, когда выходят за стены города. Занимаются сбором хвороста, доставкой питьевой воды в дом, приготовлением еды и воспитанием детей. Женские встречи-посиделки в своих жилищах проводят отдельно от мужчин, в специальных женских комнатах. Там же, раздельно с мужчинами, принимают и пищу. Влияние на мужчин, вместе с тем, судя по всему, имеют большое⁷².

Поделился Гвинн-Джеймс в своих заметках и впечатлениями от посещений жилищ оманцев в губернских городах. Попотчевать гостя по-омански, пишет он, значит усадить его на разостланный на полу ковер у огромного медного подноса с рисом и мясом, вареными яйцами и даже с целыми овечьими головами. Едят исключительно руками, и только правой. Левая рука считается у них «нечистой». Ею они пользуются в отхожих местах и при совершении омовений интимных мест перед молитвами. Кусок мясо, который хозяин жилища положит на тарелку гостя, не только попробовать, но съесть надлежит непременно, будь то мозги барана или его глаза, считающиеся у арабов Аравии деликатесом. Мух, слетающихся на запах пищи, отгоняет опахалом стоящий сзади гостя слуга.

По окончании трапезы слуга подносит гостю кувшин с водой и ставит перед ним таз, дабы сполоснул он руки перед приемом кофе. Угощение кофе – это венец гостеприимства по-аравийски. Церемониал кофепитий настолько почитаем в Аравии, что нарушение его считается не просто признаком дурного тона, а оскорблением памяти предков. При разносе кофе покидать встречу ни в коем случае нельзя, так же, как и отказываться от него. Пьют кофе в Омане с финиками, халвой и медом. Подают кофе в маленьких чашечках, и наполняют их обычно по три раза. Покачивание чашечки из стороны в сторону означает, что напитком этим гость насладился⁷³. По завершении трапезы гостя окуривают благовониями и, проводив до дверей, обрызгивают при расставании духами.

Время в Омане, отмечает Гвинн-Джеймс, местные арабы не ставят ни в грош. Дни там – долгие и жаркие, жизнь – простая и размеренная. «Бог дал, Бог взял, – говорят они. – Спеши, не спеши, но что предначертано судьбой, то и сбудется!». Пунктуальности, как таковой, нет среди них и в помине. Пунктуальны они, пожалуй, только в одном – в точном соблюдении времени, установленного для молитв.

О чем бы оманцы не говорили, замечает Гвинн-Джеймс, во всем у них наблюдалась «полярность мышления», «срединных понятий» не существовало. Все они окрашивали в черный или белый цвет. Поступки соплеменников, к примеру, в их понимании, были либо благородными, либо низкими, и никакими другими. Поведение – либо честным, либо подлым, а жизнь – достойной, либо марающей честь человека, его семьи, рода и племени.

С самого детства, рассказывает Гвинн-Джеймс, полагаться оманцев учат не на удачу, а на трезвый расчет и жизненный опыт; поучают тому, чтобы «копилку знаний жизни» они пополняли непременно и постоянно. Давая такой совет, старейшины семейно-родовых кланов, часто ссылаются на популярную среди жителей Омана присказку предков, гласящую: «Имей достаточно воды и еды на все время пути, до того места, куда отправляешься».

Яркий портрет Омана времен сеййида Са’ида ибн Таймура оставил в своих заметках об этой стране Ян Скитт. Также, как и Уилкинсон, он сказывал о том, что сеййид Са’ид ибн Таймур не просто отрезал страну от внешнего мира, а наглуго запечатал ее, и притом надолго – на целых 36 лет⁷⁴. Самого этого правителя Ян Скитт называл властелином жестким и прямолинейным, упорным в достижении поставленной перед собой цели и абсолютно уверенным в том, что только он, и никто другой, точно знал, что и когда надлежало делать в интересах его народа. На подданных своих, сообщает Ян Скитт, сеййид Са’ид Таймур взирал как на детей, обязанных повиноваться ему во всем и всегда⁷⁵.

О наличии начального школьного образование в Омане, даже в конце 1960-х годов, свидетельствует Ян Скитт, можно было говорить с большой натяжкой. В стране насчитывалось только три школы. Лучшая из них, «Са’идиййа», построенная еще в 1940 г., представляла собой в 1968 г. жалкое зрелище – невзрачное здание с покосившимися оконными рамами, разбитыми стеклами и слоем песка на полу. Начальное образование во всех этих школах за годы их существования получили только 640 учеников. Дело в том, объясняет Ян Скитт, что сеййид Са’ид ибн Таймур опасался, как черт ладана, того, что с привнесением образования в массы могут последовать «непоправимые», по его выражению, трудности. Ведь единственными учителями в то время в Аравии, за неимением местных, как он пояснял, были египтяне и палестинцы, которых сеййид Са’ид называл «бешеной стаей революционеров-националистов».

Однажды, пишет Ян Скитт, советник султана, полковник Хью Бустед, попытался, было, убедить сеййида Са’ида ибн Таймура открыть начальные школы во всех провинциях Омана, дабы позволить получить образование сыновьям шейхов племен и губернаторов провинций, которые со временем могли бы принять деятельное участие в управлении делами на местах. На что султан заметил: «Вы, англичане, потеряли Индию именно потому, что дали образование людям»⁷⁶.

Рассказывают, что в 1970 г., накануне дворцового переворота, сеййид Са’ид ибн Таймур решил закрыть в Омане и те три начальных школы, что там имелись, ибо они, по его мнению, превратились в ничто иное, как в «центры-рассадники коммунизма»⁷⁷.

Единственным медицинским учреждением в землях Омана в конце 1960-х годов был, по воспоминаниям работавших там англичан, небольшой госпиталь Аравийской миссии Датской реформаторской церкви Америки, располагавшийся в Матрахе. Оманцы называли его Домом милосердия. Население Омана повсеместно болело трахомой, а в стране, как информировала своих читателей газета «Таймс», имелся тогда лишь один доктор. Об отсутствии элементарного медицинского обеспечения в Омане упоминал, к слову, и Дэвид Холден, который посещал Оман десятью годами ранее Яна Скитта, то есть в конце 1950-х годов. Кроме повсеместной среди населения Омана трахомы, отмечал он, широкое распространение там имели также малярия, туберкулез, ревматизм и гниение зубов⁷⁸.

Подход сеййида Са’ида ибн Таймура к здравоохранению англичане деликатно называли странным. По словам полковника Дэвида Смайли (1916–2009), британского спецназовца и офицера разведки, командовавшего с 1958 по 1961 гг. армией султана, во время одной из их встреч, тот высказывался на эту тему так. Госпитали нам ни к чему. Мы – страна бедная, и ресурсы наши в состоянии поддержать только немногочисленное население. Сейчас, говорил он, много детишек умирает еще в младенчестве, и численность населения не увеличивается. Если же мы построим клиники, то ситуация изменится, и многие из них выживут. Но, спрашивается, зачем? Чтобы умереть с голода?⁷⁹.

Карательная система в Омане во времена сеййида Са’ида ибн Таймура была, по мнению тех же англичан, одной из самых жестких в Аравии. Заключенных в тюрьмах содержали в нечеловеческих условиях, тяжелых даже для зверей, практически без воды и пищи. Тех, к примеру, кто попадал в темницы крепости Джалали, приковывали цепями к стенам. Спали они на голых камнях. И, как правило, там и заканчивали свой жизненный путь. Умирали от обезвоживания, истощения и болезней⁸⁰.

Жители Омана времен сеййида Са’ида ибн Таймура, рассказывает Ян Скитт, страдали от множества введенных им ограничений. Без разрешения султана никто из оманцев не мог выехать за границу. Режим выдачи въездных и выездных виз находился под его личным присмотром. Действовали жесткие правила на ввоз в страну не только автомобилей, но даже мотоциклов и велосипедов, и радиоприемников. Тех, у кого в конце 1960-х годов имелись в Маскате мотоциклы, можно было пересчитать на пальцах одной руки. Обладателями их становились только с личного разрешения султана⁸¹. У водителей грузовиков английской компании, занимавшихся доставкой грузов, притом только из Матраха в Маскат, имелись специальные на то разрешения, опять-таки лично утвержденные султаном.