Полковник Сэмюэл Баррет Майлс, британский политический агент в Маскате, проработавший в Омане более десяти лет (1874– 1885), автор одной из лучших, на взгляд автора этой книги, работ по истории и этнографии Омана, считал лейтенанта Джеймса Уэллстеда человеком, внесшим большой вклад в пополнение знаний европейцев об этой стране. Высоко отзывался о карте Омана, составленной лейтенантом. Говорил, что в то время она была наиболее точной и полной, и заслуживавшей доверия.

Путешествуя по Оману, Джеймс Уэллстед, помимо главной задачи, поставленной перед ним руководством Английской Ост-Индской компании, по подробному описанию побережья, с акцентом на прибрежные города-порты и гавани, увлеченно интересовался обычаями и традициями коренных жителей этой страны, племенами Омана и местами их расселения. Будучи одним из немногих европейцев, кому удалось проникнуть в земли Внутреннего Омана, он первым из них подготовил карту этого района и нанес на нее практически все его важные населенные пункты.

Направляя лейтенанта Уэллстеда с поручением исследовать Оманское побережье, руководство Ост-Индской компании имело целью воспользоваться собранной им информацией и определить лучшие места для создания на том побережье угольных станций для кораблей своей специальной эскадры по контролю за судоходством на торговых путях у Южной Аравии.

Задание, порученное ему, Джеймс Уэллстед выполнял во время правления в Омане сеййида Са’ида ибн Султана. Принял он офицера английского флота тепло. Посоветовал самый безопасный, на его взгляд, путь передвижения. В память о встрече подарил ему мечь с золотой рукояткой и чистокровного арабского жеребца неджской породы. Предоставил в его распоряжение нескольких бедуинов-проводников с верблюдами и двумя борзыми, и вручил рекомендательные письма, адресованные шейхам племен, по землям которых пролегал дальнейший путь исследователя, – с обращением к ним насчет оказания помощи и содействия «отважному и любознательному инглизу».

Джеймс Уэллстед, вспоминая о своих встречах и беседах с сеййидом Са’идом, называл его «образцом цивилизованного восточного правителя». Отмечал повышенное внимание и заботу сеййида Са’ида по отношению ко всем селившимся в Маскате торговцам.

Рассказывая о самом Маскате, величал его городом многоконфессиональным, где жили, бок о бок, арабы и персы, индусы и курды, афганцы и белуджи, представители многих культур и конфессий, где все они, мусульмане и евреи, индуисты и христиане, имели свои мечети, синагоги и храмы. Упомянуд Уэллстед, повествовуя о «земле оманской», и о том, что в 1828 г. сеййид Са’ид предоставил убежище большой группе евреев, бежавших в Оман от притеснений и гонений Дауда-паши в Ираке.

Делясь впечатлениями о проживавших в Маскате «иноземных коммунах», писал, что афганцы вели замкнутый образ жизни, и держались в стороне от других. Белуджи, напротив, легко сходились со всеми, и пользовались уважением среди оманцев; служили наемниками в гвардии сеййида Са’ида. Персы занимались в основном торговлей: продавали на рынках ткани в кусках, кофе, кальяны и розовую воду. Имелись среди них и искусные кузнецы-оружейники, ковавшие мечи и изготавливавшие фитильные замки для ружей. Брачные союзы между собой, замечает Уэллстед, персы и арабы заключали крайне редко, а вот белуджи, напротив, брали арабок в жены часто. Коммуна индусов являлась в Маскате самой многочисленной. Их там жительствовало больше, чем где-либо еще в Аравии. Им разрешалось сжигать мертвых и исполнять другие обряды. Что касается евреев, то, в отличие от Египта, скажем, или Сирии, или соседнего с Оманом Йемена, никаких отличительных знаков на одеждах они не носили. Не должны были селиться в отдельных кварталах в городах, как в Йемене, и уступать мусульманам дорогу на улицах, уходя влево, как в Персии и в других землях в Аравии. В Маскате евреи занимались ювелирным делом, обменом денег и предоставлением ссуд торговцам, а также изготовлением хмельных напитков, которые сбывали втихую матросам заходивших в порт иностранных кораблей.

Такое же большое, как в Маскате, количество чужеземных общин и коммун, наличествовало, по словам Уэллстеда, еще только в двух местах в Омане – в Сухаре и Суре.

Жители Внутреннего Омана, рассказывает Джеймс Уэллстед, кочевники-бедуины и горожане, контрастно отличались друг от друга. Бедуины были людьми энергичными и жизнерадостными. Передвигались по городам, когда навещали рынки тамошние, вооруженными, с головы до ног. К въезным воротам, у которых оставляли своих верблюдов, приближались, восседая на них, гордо и величаво, непременно скрестив ноги. Именуя себя арабами истинными, свято чтили честь и достоинство их рода и племени, свою первородную, как сказывали, чистоту. Особенно, если история племени уходила корнями в седое прошлое, и рождением своим племя обязано было «арабам чистым», потомкам Кахтана, внука Сима, одного из сыновей Ноя. Оседлое население, жителей городов и поселений, называли «узниками стен», людьми несвободными.

Джеймс Уэллстед восхищался выносливостью бедуинов, которые в этом отношении, как он говорил, были сродни их верблюдам. В легких кожаных сандалиях, лишь частью предохранявших их голые ноги от раскаленного песка, они весь день спокойно могли брести по пустыне под жгучим аравийским солнцем, слепящим и валящим с ног европейца. А вечером, усевшись вокруг костра, и, потчуя себя финиками с кофе, радоваться тому, что даровал им Господь – остывшим, наконец песком, да легким дуновением свежего ветра.

С детства, делится своими наблюдениями Уэллстед, бедуины Аравии приучены к тому, чтобы подавлять в себе проявление любых эмоций, и терпеливо, со словами «Аллах велик!» на устах, преодолевать все тяготы и невзгоды жизни. Их отличает благородство и честь, мужество и отвага, гостеприимство и отзывчивость по отношению к соплеменникам. Но вот обид и оскорблений, нанесенных им, они не прощают, никогда и никому. И не успокаиваются до тех пор, пока не отомстят за них. Внимательны к детям. Терпеливо и с раннего возраста обучают их «урокам жизни». Ребятишки постигают передаваемые в племенах из поколения в поколение «правила достойной жизни» как в разговорах с отцами, так и во время традиционных для арабов Аравии маджалисов, мужских вечерних посиделок за чашечкой кофе с кальяном.

Высоко отзывался Уэллстед о гостеприимстве оманцев. Вспоминал, что во время пребывания в племени бану абу ‘али, которое некогда находилось в состоянии войны с англичанами, принимали его даже там тепло и радушно. Установили для него шатер. Забили овцу, и досыта накормили. А потом поочередно, один за другим, наведывались в шатер с кувшинами и поили его молоком, верблюжьим и козьим. Когда же он покидал племя, то провожали его, до самых границ становища, буквально все, кто там в то время был, и стар и млад, и мужчины и женщины.

Самым негостеприимным местом в Омане Уэллстед считал город Ибри, неподконтрольный тогда сеййиду Са’иду. Даже проживавшие по соседству с Ибри арабы и те, по словам Уэллстеда, сказывали ему, что, отправляясь туда, надо было быть либо вооруженным до зубов и максимально осторожным, либо притворившись нищим.

Через Ибри, город крепостей и фортов в речи историков, пролегали когда-то оживленные караванные пути, связывавшие разные части Аравийского полуострова.

Неизгладимое, судя по всему, впечатление произвело на Джеймса Уэллстеда и пребывание в племени бану абу хасан. Мужчины этого племени, сообщает он, с подчеркнутым вниманием относились к своим волосам. С рождения и до смерти ни разу их не стригли, и они отрастали у них до пояса. Во время передвижений по пустыне, располагаясь на ночлег под открытым небом, непременно лицом к звездам, вещи свои складывали в вырытую ими ямку. Засыпав ее, и расстелив сверху плащ-накидку, спокойно засыпали. При этом щит клали под голову, а меч и фитильное руже – по бокам, чтобы в случае возникновения опасности можно было сразу же воспользоваться оружием.

Путешествуя по району Джабаль-эль-Ахдар, Джеймс Уэллстед видел, как местные жители «доставляли себе удовольствие вином». Изготавливали его, и в большом количестве, из произраставшего там винограда. В оправдание говорили, что так поступали и их предки, борясь с «холодом гор».

Продолжая повествование о запретных для мусульман хмельных напитках, Уэллстед упоминает о том, как, будучи в Низве, хозяин жилища, где он останавливался на ночлег, потчевал своего гостя непонятно откуда взявшимся у него бренди; и сам пил его вместе с ним без стеснения. Крепкие хмельные напитки, пишет Уэллстед, попадали в земли Внутреннего Омана из Маската, куда их, в свою очередь, завозили контрабандой, и в большом количестве, на судах из Индии. Рассказывает, что в тех городах Омана, в окрестностях которых произрастал сахарный тростник, оманцы гнали из его отходов дововольно посредственный ром, но и он находил сбыт.

Ведя речь об оманских женщинах, Уэллстед замечает, что лиц своих, за исключением жительниц Маската, они в большинстве своем не скрывали. Что же касается Маската, то и там носили черные тонкие вуали, закрывавшие лишь нижнюю часть лица. Маски (бурги) и чадры, как в соседнем, к примеру, Хадрамауте, не надевали. В целом отзывется о женщинах Омана как о созданиях стройных, рослых и хорошо сложенных. С восхищением говорит о бедуинках, с большими, как он их рисует, сверкающими и живыми глазами, орлиными носами, ртами правильной формы и белоснежно-жемчужными зубами. Называет бедуинок Омана красивейшими из женщин Южной Аравии. В обычае у них, пишет он, было украшать части тела, кисти рук и стопни ног рисунками хной.

Женщины в Омане, свидетельствует Уэллстед, принимали активное участие в жизни их семейно-родовых и родоплеменных кланов, а во времена межплеменных розней и войн проявляли завидные мужество и отвагу. Наравне с мужчинами участвовали в защите своих земель, в обороне фортов и крепостей. Приводит, в связи с этим, интересные сведения об упоминавшемся уже нами выше племени бану бу ‘али, которым в отсутствие вождя управли его жена и сестра.

Отмечает, что бедуинки-оманки проявляли нескрываемое любопытство по отношению к странникам-чужеземцам, торговцам и путешественникам. Так, находясь в Ибри, в гостях у одного из тамошних шейхов, и возвратившись после встречи с ним в свой шатер, он неожиданно обнаружил, что в нем – полным-полно любознательных женщин. Все сундуки с его личными вещами они пооткрывали и тщательно, по его выражению, исследовали. Были увлечены настолько, что когда он попытался сказать им что-то, то несколько женщин подошли к нему и прикрыли его рот руками, дабы помолчал гость и не мешал им знакомиться с мужскими аксессуарами европейца. Ближе к вечеру «дамы» удалились, но тут же их место заняли старейшины племени и сопровождавшие их молодые люди, буквально засыпавшие его вопросами.

Наблюдая за торговыми сделками на рынках Омана, Уэллстед взял на заметку «один интересный восточный обычай», как он его называет, который часто пускали в ход торговцы-оманцы в переговорах с купцами-иноземцами, а именно: ведение двух-трехчасовых ценовых схваток. Выстоять в них мог только хорошо натренированный в этом деле хитрый и лукавый араб, заключает Уэллстед.

В землях Аш-Шамал (нынешние ОАЭ), где также побывал лейтенант Уэллстед, первым приютило его у себя племя бану абу амр. Несмотря на то, что и оно в свое время пострадало от действий англичан (вследствие предпринятой ими карательной экспедиции против племен кавасим), встретили там чужеземца приветливо. Немалую роль в этом сыграло то, что на руках у него имелось рекомендательное письмо правителя Омана. Надо сказать, что и сам Уэллстед умел находить общий язык с арабами Аравии. Искренне интересовался их обычаями, что, конечно же, не могло остаться ими незамеченным. Для гостя разбили шатер. Даже поставили почетный караул у входа, а вечером устроили дийафу, то есть празднество (высший у бедуинов знак внимания к чужеземцу). Неизгладимое, судя по всему, впечатление произвел на лейтенанта мужской военный танец – с «подбрасыванием в воздух обоюдоострых мечей, длиной не менее трех футов» (около 92 см.).

Сопроводив Уэллстеда до границ своих земель, начальник почетного эскорта из племени бану абу амр передал его под опеку бедуинов из племени бану джанаба. Воинов в нем насчитывалось, по оценке лейтенанта, не менее 3500 человек. Состояло оно из двух крупных родоплеменных кланов, один из которых занимался рыболовством, а другой – сопровождением торговых караванов. Кланы эти, что абсолютно не характерно для крепко спаянных внутри себя аравийских племен, друг с другом практически не общались. «Сыны пустыни», то есть бедуины-кочевники, «людей, живших морем», сторонились. Браков между собой не заключали. Совместных маджалисов (встреч) и гуляний не устраивали. Объединялись и сливались воедино лишь тогда, когда надо было противостоять нависавшей над ними угрозе со стороны тех или иных несоюзных с ними племен.

Владения Омана, рассказывает лейтенант Уэллстед простирались тогда вдоль побережья от Дофара до нынешнего эмирата Абу-Даби. Коренное население страны представляли два крупных межплеменных союза – гафири и хинави.

Побывал Джеймс Уэллстед и в оазисе Эль-Бурайми, где располагался в то время форпост ваххабитов. Исследовал и описал Хисн-эль-Гураб (Воронье гнездо), крупный некогда торговый центр Оманского побережья. В 1835 г. в одном из городов Омана столкнулся на улице с лейтенантом Уайтлаком, еще одной яркой личностью из списка исследователей земель Южной Аравии.

Крупным открытием, сделанным лейтенантом Уэллстедом в Южной Аравии, стали обнаруженные им в соседних с Оманом землях Хадрамаута, принадлежащих Йемену, развалины древнего замка (Накаб-эль-Хаджр). Камни в окружавшей его мощной защитной стене с двумя сторожевыми башнями были уложены так плотно, что между ними не проходило даже лезвие ножа. Так вот, на стенах этого руинированного замка он увидел и скопировал старинные письмена. Буквы неизвестного ему алфавита (химйаритского, как потом выяснилось), величиной в 8 инчей (20 см), позволили ему воспроизвести их с абсолютной точностью²⁷.

Весомый вклад в описание земель Омана внесли экспедиции английского брига «Palinurus», исследовавшего в 1833–1846 гг. южное и юго-восточное побережья Аравии. Одним из участников этих экспедиций был капитан Стаффорд Хэйнс, назначенный впоследствии первым политическим агентом Англии в колонизованном британцами Адене (проработал на этой должности 15 лет, с 1839 по 1854 гг.).

В своих заметках о Южной Аравии капитан Хэйнс рассказал, в частности, о Дофаре, крае плодородном и богатом, издревле известном торговлей благовониями. О мужчинах Дофара он отзывается как о людях невероятно смелых и отважных, умевших обращаться с оружием и хорошо подготовленных для схваток с противником на мечах и кинжалах. Пишет, что внешне они привлекательны и хорошо сложены, а женщины их – стройны и красивы. Отмечает, что, в отличие от жителей гор, обитатели долин в Дофаре робки и боязливы, и заядлые курильщики.

Упомянул он и об острове Халланиййа, единственном в его время обитаемом острове группы островов Куриа-Муриа (Джузур Хурийа Мурийа). О жителях тамошних С. Хэйнс сообщает, что были они мирными и безобидными, и очень бедными. Многие из них называли себя слугами пророка (наби) Салиха ибн Худа, и жили за счет подаяний гостей порта, торговцев и мореходов²⁸. Согласно сказаниям, далекие предки этих людей поселились на островах Куриа-Муриа в незапамятные времена. Перебрались туда из Хадрамаута, куда пришли вместе с пророком Худой, которого Господь посылал к ‘адитам, «арабам первородным» или «арабам утерянным», автохтонам Аравии, дабы наставить их на путь истинный. Те из них, кто внял проповедям пророка Худа и уверовал в Бога Единого, спаслись. Все другие погибли. Истребил их, говорится в Коране, ураган страшный и «крик ужасный, коим Бог разразился с небес».

К сведению читателя, капитан Стаффорд Хэйнс, став губернатором Адена, сделал немало, чтобы превратить этот древний город на морском пути в Индию в хорошо укрепленный военно-сторожевой пост Британской империи в Южной Аравии. Особо преуспел, на что обращает внимание Гордон Вотерфилд в своей увлекательной книге «Султаны Адена», в налаживании широкой сети агентов-осведомителей. Использовал в этих целях еврейские коммуны, разбросанные по всей территории Йемена и портам соседнего с ним Омана. Личный интерес многих из этих агентов, сообщавшим своим соотечественникам в Аден, на непонятном арабам иврите, обо всем, что происходило в местах их проживания, заключался в гарантированной им Хэйнсом защите их собственности, которую они приобретали в Адене.

За те годы, что он управлял Аденом, город сделался местом бойкой морской торговли. Будучи, однако, морским офицером, а не градоначальником, и не имея влиятельных друзей в английской администрации в Индии, Хэйнс регулярно выслушивал обвинения в свой адрес в расточительстве и небережливости. Чиновники в Бомбее, взирали на Аден, как на некое «бремя», ежемесячно обходившееся казне в 150 тыс. фунтов стерлингов. И хотя деньги эти шли в основном на содержание базировавшегося в Адене военного гарнизона, вопросов к Хэйнсу с их стороны имелось немало. Когда же очередная проверка финансов Адена выявила нехватку средств в размере 28 198 фунтов стерлингов, то Хэйнса отозвали в Бомбей, отдали под суд и посадили в тюрьму. Провел он в ней долгие шесть лет. Позже выяснилось, что деньги были потрачены на приобретение лояльности шейхов племен, дабы они не препятствовали каравнной торговле Адена с Йеменом, Хадрамаутом и Дофаром. По распоряжению нового генерал-губернатора Бомбея Стаффорда Хэйнса освободили. Вышел он на свободу 9 июня 1860 г. Подхватил дизентерию, и умер (16.06.1860), в возрасте 58 лет, на боту торгового английского судна, стоявшего на рейде в порту Бомбея и готовившегося к отплытию в Англию. Похоронили С. Хэйнса в Бомбее. На надгробной плите, пишет Горден Вотерфилд, указаны только имя и дата смерти. Но истинным «мемориалом» С. Хэйнса стало его наследие в Адене²⁹.

Оставили воспоминанмя об Омане и три других участника английских экспедиций к берегам Южной Аравии на бриге «Palinurus» – топографы Чарльз Краттенден и Чарльз Коул, и хирург Генри Джон Картер.

Первый из них, Краттенден, во время стоянки судна в Мирбате, старинной столице Омана, известной в IX в. своим рынком лошадей, благовоний и невольников, проследовал в сопровождении двух бедуинов из племени бану кара в район Дхариз, что в провинции Салала. Познакомившись с жизнью и бытом жителей того края, был весьма удивлен и тронут их гостеприимством. Ибо до поездки туда слышал о них много дурного. На деле же все оказалось иначе. Выяснилось, что те слухи, что гуляли о них, в том числе о враждебном отношении к чужеземцам, они распускали сами – в целях самозащиты. В поселении Сагха, рассказывает Краттенден, местный вождь поселил его в своем жилище. Предложил сытный и вкусный обед, состоявший из вареной баранины и риса, и напоил кофе с финиками и медом³⁰.

Лейтенант Коул прошел в 1845 г. от Эль-Ашхары (небольшой городок в провинции Эль-Шаркийа) до Маската. Побывал в Эль-Бидиййа, Манахе, Низве, Джабаль-эль-Ахдаре и Сумаиле. Путешествовал инкогнито, выдавая себя за араба Салима. В Джалане чуть было не задохнулся, поперхнувшись молоком, которым его угостил хозяин дома, где он остановился на ночлег. Многие оманцы, свидетельствует Коул, владели тогда рабами, но относились к ним по-доброму. Жители Джабаль-эль-Ахдара употребляли с пищей изготавливаемое ими виноградное вино.

По пути из Низвы в Маскат лейтенант провел ночь в барасти (хижине из пальмовых ветвей), располагавшейся в окрестностях села Митти. В большинстве населенных пунктов Омана, замечает он, имелись в то время специальные, отдельно стоявшие, строения для путников, где те могли бы останавливаться на отдых³¹.