Глава 3
Здоровенный детина

– Ты зачем туда полез? – зло спросил у меня Бодриков.

Он сидел на грубом табурете возле большого соснового стола, испачканного застарелой, не до конца отшкрябанной с дерева кровью, и крутил пальцами трость, упёртую пято́й в небольшую щербинку на полу. На самом столе покоился, что естественно для мертвеца, давешний дикарь маврской внешности. В покойницкой было холодно и неуютно, так что барон надел свой сюртук заморского покроя, а сверху накинул белый халат.

На другом столе стояла старенькая керосинка, бросая трясущиеся тени на плохо побеленные кирпичные стены. От дрожащего огонька вверх подымалась дурно пахнущая нефтяной гарью струйка чёрного дыма вперемешку с редкими хлопьями копоти. А вокруг этого ручейка гари витали три духа-огнёвки, часто ныряя в него, как ласточки в рой мошкары. Огнёвки сияли угольками, не освещая стол, и не бросая блики на стекло и полированный металл.

Я старался глядеть на огонь, на лицо барона, на труп, избегая взглядом стен, чувствуя при этом биение жилки в виске.

– Боялся, что уйдёт, – ответил я, опустив взор на пули, лежащие в небольшом эмалированном медицинском судне.

Смятые кусочки свинца раньше принадлежали мне, и именно ими был застрелен дикарь. К слову сказать, пляшущие тени создавали впечатление, что покойник легонько ёжился от холода и вот-вот встанет и пойдёт, но зашитые грубой ниткой разрезы на теле говорили об обратном.

– Мда-а-а, – барон едва заметно покачал головой, размышляя, как меня пытать дальше. Он перевёл взгляд на мертвеца, снова вздохнул и тихо заговорил, видимо, размышляя вслух, – Первый раз такого вижу. Уникальнейший экземпляр. А его тут же убили.

Он ещё раз вздохнул, казалось, печальнее прежнего, и посмотрел на меня.

– Сколько раз тебе попадались пришлые в этом городе?

– Одиннадцать, – неуверенно произнёс я, а потом уточнил. – Пять пробоев.

– За семь месяцев, – произнёс Бодриков, ткнув тростью мне в грудь. Не сильно ткнул, но синяк наверняка останется. – Из них два пещерных человека, которые обгадились при виде кирасиров, старуха-кочевница с маленьким ребёнком на руках и мавр, его ты сам спровоцировал.

– А эти террористы? Они несколько человек убили, – парировал я.

– Эти изуверы – довольно редкий случай даже в масштабе империи. Хуже только та бойня под Петергофом, где ты стал непонятным выродком, – повысил голос барон. – Всё, забудь, что ты старший группы захвата! – чётко разделяя каждое слово, произнёс Бодриков, стукая тростью в пол при каждом слоге. – Ты руководитель маленького отдела в маленьком городе.

– А что я должен был делать? Ждать, покуда он кого-нибудь убьёт? – переспросил я, прикоснувшись ладонью к животу.

Именно там меня чуть не убили по-настоящему. И именно там я получил второй шанс на жизнь.

– Дурак! – вспылил барон. – Я опросил свидетелей. Он замёрз, он был испуган. Просто нужно было стоять в сторонке, дождаться полиции, а потом уже взять на измор. Думать надо было, а не стрелять.

Я не знал, что ответить. Барон вроде бы везде и всюду оказывался прав. Я молчал, а Бодриков в который раз тоскливо вздохнул и снова начал причитать вслух.

– Где тот рассудительный и здравомыслящий Евгений Тимофеевич Тернский, которого я знал раньше?

– Нет его, – огрызнулся я, не поднимая голову, так как очень не любил обсуждать эту тему. – Умер.

– Да уж. Лучше бы совсем умер, чем стал таким сорвиголовой.

– Он и так насовсем умер.

Барон опять сжал губы и потянулся за листком писчей бумаги, лежащим возле него на специальном столике, а немного поехавший табурет противно скрипнул об пол. Он словно специально пропустил мимо ушей высказывание о смерти прежнего Тернского.

– Город маленький. Всего шестьдесят тысяч душ. Поэтому о расширении штата речи быть не может. Приветливая дама, фельдшер, провидец, три смены операторов машины поиска пробоев, связистка на дневной рабочий день. Группа поддержки, караул и наряд выделяется от пехотного полка на постоянной основе. Обслугу сам нанимаешь. Точка.

Мы замолчали. Каждый обдумывал своё.

Я же решал, что делать дальше. Ведь налицо было уже два опасных проникновения. И пусть барон говорит, что этого дикаря я сам сподвиг на стрельбу, но что-то подсказывало, он и без меня бы начал убивать. Да, если не брать в расчёт тех террористов, ранее были только мирные потеряшки, как называли пришлых, которых самих приходилось отпаивать чаем, кормить и устраивать в пансионаты. Но для уездного города слишком много трупов за эту неделю. И среди них были мои люди. Не какие-то там, а мои.

Я вздохнул. Да, этот мир мне не совсем родной, но я за эти три года начал привыкать к такому половинчатому бытию, составил новую карьеру, приобрёл новых друзей, а ведь мог кончить как некоторые – в психушке. Я был очень признателен барону, и стараюсь его не разочаровывать. Он это знал и пользовался сим моментом без зазрения совести, хитрый пройдоха.

В коридоре послышались звонкие шаги и скрип новеньких подкованных сапог, а через несколько мгновений в дверь осторожно вошёл, придерживая полагающуюся ему по должности шашку, городовой в чине старшего унтер-офицера в мокрой шинели и грязных сапогах. Полицейский окинул взглядом помещение и остановился на бароне, который молча и хмуро наблюдал за вошедшим. А из-за спины полицейского выглянул худощавый холеный адъютант начальника. Он брезгливо морщился, глядя на стол с телом. Впрочем, не он один.

– Ваше превосходительство, – почти шёпотом произнёс городовой, вытянувшись по струнке, – нашли.

– Что мямлишь? – буркнул Бодриков, – боишься, покойник проснётся?

– Никак нет, ваше превосходительство, но покойницкая всё же.

– Не тяни.

Полицейский, скрипя сапогами, подошёл к нам и осторожно, стараясь не шуметь, положил на край того стола, где горела одинокая лампа, два небольших предмета. Они в свете дрожащего огня блестели серебристым металлом.

– Спасибо. Иди, – произнёс барон, после чего сложил губы трубочкой и стал рассматривать смятые комки серебра, покрытые нагаром и небольшими крапинками кирпичной крошки.

Он медленно приподнял руку и взял эти комки, оказавшиеся на поверку серебряными пулями, сплющенными о стену проходной завода. Глаза его превосходительства заблестели, как это бывало всякий раз, когда он натыкался на интересную задачку.

– Я бы побеседовал с этим дикарём, – вымолвил Бодриков. – Я бы его специально по-русски говорить научил. Мало того, что он стрелял в тебя серебром, так ещё и в долы его ножа тоже было вчеканено серебро. Я бы мог поверить, что у них в мире серебра больше, чем остальных металлов, да только свинцовых пуль в заплечной сумке у него имелось отнюдь не мало, а в его пояс были вшиты серебряные монеты. Так делают, только если хотят спрятать ценности. Значит, он стрелял в тебя целым состоянием, и это ему показалось очень важным. Что же у них там за безобразие в мире?

Я протянул руку и принял поданные мне пули. Серебряные, они по весу лишь немногим легче свинцовых. Железные так вообще бы были в полтора раза легче. Но даже если не глядеть на свойство пули, то во всех известных нам мирах, если пойманные пришлые не врут, серебро в качестве оружия применялось лишь в трёх случаях. Это либо церемониальное, либо подарочное, либо против нечисти. Сам я нечисть ни разу не видел, но серебряное оружие в руках держал.

Барон положил на набалдашник своей трости ладони, а сверху на них водрузил подбородок, используя трость как подпорку.

– Что скажешь? – не отрывая головы от опоры, процедил он сквозь зубы, отчего уподобился старому тоскующему бульдогу, легко подбрёхивающему, лёжа на коврике.

– Не знаю, – честно ответил я. – Но в его глазах читались и страх, и лютая ненависть. Он пошёл на меня словно на чудовище, которое не было шансов победить, а отступать не имелось возможности.

Барон прикрыл глаза. Казалось, что уснул, но именно в такие моменты он размышлял плодотворнее всего. А я ещё раз оглядел вещи дикаря. Обычная матерчатая сумка из светло-серого холста на лямке, расшитая при этом чёрной шерстяной нитью. Узоры непривычные, дикие. Пояс с грубыми деревянными ножнами для большого стального кинжала, перетянутыми кожей. Серебряная вставка не была украшением, а сам клинок имел бритвенную обоюдоострую заточку, а на навершии имелось большое медное яблоко с какими-то мелкими письменами. Сталь клинка на удивление хорошая. В сумке лежали сухари, копчённое до деревянного состояния мясо и мелко струганный, тоже копчённый до ужаса сыр, такой же, как делали горцы на Кавказе. Я сначала его принял за порох. Порох, впрочем, тоже имелся в небольших сушёных тыковках. В большие лопухи были завёрнуты свинцовые пули и войлочные пыжи. Там же нашлись шомпол и мягкая ветошь. Два больших пистолета отличались от семилинейных дуэльных времён императора Александра Первого только узором на деревянной рукояти, изображавшем диковинных зверей.

А еще пробковая маска.

– Знаешь, – вдруг произнёс Бодриков, – добавлю тебе в штат телохранителя. Ты же просил должность громилы для запугивания, сам ты больше на дворянина в сотом поколении похож. Дерзкий, высокий, статный, лицом ладный. Но с дикарями это не сладится. Тобой только барышень соблазнять. Кстати, с человеком на должность провидца тоже помогу. Есть у меня на примете заведение, где можно попытаться поискать в первую очередь. Да, и ещё об одной должности подумаю. Прогресс бежит семимильными шагами, и негоже, если отстанем от него.

– Спасибо.

– Ладно, иди, – скривился Бодриков.

– А оружие и маску? – с надеждой на очередной трофей спросил я.

Барон ухмыльнулся и тихо хохотнул, всё так же не отрывая головы от опоры. От этого он ещё больше стал похож на брешущего бульдога. Такого старого и немного плешивого, с большими серыми бакенбардами.

– Кто о чём, а вшивый о бане. Ладно, забирай.

Я подхватил сумку, маску, пистолеты и нож, и направился к выходу. Выйдя из этого мрачного до ужаса подземелья на свет, я облегчённо вздохнул и задрал голову к серому небу. Не любил тёмные и замкнутые помещения. Ещё в детстве упал в старый колодец и просидел в нём три дня. Если бы не случайно пришедшие к нему отпрыски рыбаков, то так бы и потерял жизнь, оставив на память белые мальчишеские косточки, обглоданные мышами. Никогда не забуду тьму, холод, давящие каменные стены, безнадёжную тоску в ожидании мучительной голодной смерти и лишь маленькое пятнышко ночного неба с бриллиантами звёзд над головой. С тех пор стоит оказаться в тесноте, как на меня она начинала давить, да так, что виски гудели. Даже пришедших в усадьбу вопреки указаниям встречал не в каменном мешке проходной, а в просторном парадном зале. И обязательно чтоб много света было. Лишь в своём кабинете мог сидеть, обхватив руками лампу, словно спасательный круг.

Я не боялся пуль – приходилось стреляться с десяти шагов. Не боялся холодной стали – умел фехтовать и ходил в бой на ощетинившийся штыками или пиками строй пехоты. Не боялся высоты и глубокой воды – нырял с реи в морскую пучину. А вот тесный камень боялся. Бывало даже, кровь носом шла, так сильно билось сердце.

Странно, но страхи обоих моих жизней не смягчались, как горькая водка сладкой настойкой, а добавлялись один к другому.

Но барон об этом знать не должен.

Я сел в электрический автомобиль и кинул трофеи на сиденье справа от меня, а потом откинулся на своём месте, и лишь спустя четверть часа включил электричество небольшим рубильником на приборной доске.

Авто почти беззвучно, если не считать едва заметное гудение обмотки двигателя и шуршание каучуковых колёс, покатилось по улочкам, подпрыгивая на брусчатке, добавляя иногда звуки бряцающего инструмента в багажнике. Брезентовая крыша защищала от дождя, а ветровое стекло собственно от ветра. Красота. Всплыли воспоминая моей скрытой личины, в очередной раз смешивая образы этого и чужого миров в причудливый коктейль. В том параллельном прошлом о подобном удобстве даже мечтать было нельзя. Там мы электричества не знали, и нефти, кстати, тоже. Мелькнула мысль, что дешёвые и надёжные графеновые батареи напрочь убили бензиновые двигатели.

Где искать громилу, я уже знал. А раз так, то можно сразу этим и заняться.

Полк стоял на берегу реки Каменки, впадающей в широкую и медленную Обь. Ухабистая дорога с плескающейся под колёсами грязью луж далась достаточно быстро, и вскорости я подъехал к расположению полка. Двухэтажные казармы с толстыми стенами из красного кирпича и двускатными крышами соседствовали с одноэтажными домиками мирных обывателей. Над ними возвышались трёхэтажные многоквартирные дома для офицеров полка. Уже у самой караулки на въезде в часть пришлось разминуться с телегой, запряжённой чёрным понурым мерином. Полученные от попаданцев знания двигали научный прогресс, но экономика и промышленность не успевали за ним, посему электрические гоночные автомобили соседствовали с гужевыми повозками, газоразрядные лампы с керосинками, теплородные турбинные генераторы и паровозы с могучими теплородными котлами жили бок о бок со старинными чугунными печками. И если в центре даже такого маленького городка прогресс был налицо, то на окраинах его присутствие ощущалось едва-едва, а в дальних деревнях так и вовсе, кажется, придёт через сто лет.

Я вышел из машины, и старательно обходя небольшие грязные лужи, дабы не намочить новые лакированные штиблеты, направился к караулке. Беда России вечна, и даже если на Луне появится колония Российской империи, там тоже будут разбитые грязные дороги.

Представившись дневальному коллежским асессором Тернским, коим, впрочем, я и был, и сунув солдату пятнадцать копеек серебром на махорку, чтоб приглядывал за машиной вдвое лучше приказного порядку, я пошёл в кирасирскую роту, единственную на весь большой гарнизон. Рота только прибыла с обеда, и солдаты, косясь на меня, занимались своими нуждами. А я внимательно наблюдал за ними. Набирать помощника из полиции не хотелось из-за большего доверия служивым. А если уж решил набрать из простых, то лучше сразу подготовленного.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие, – раздался рядом голос. Молодой поручик, наглухо застегнув новенькую гимнастёрку с тщательно начищенными медными пуговицами, щёлкнул каблуками сапог и представился. – Поручик Рыбкин!

Я улыбнулся. В отличие от линейной, то бишь, строевой роты, механизированными кирасирскими взводами командовали не унтер-офицеры, а поручики или подпоручики. У меня самого статский чин коллежского асессора был равен майорскому, а служба в тайной канцелярии добавляла вес.

– Где ротный? – спросил я без предисловий и представлений.

Кирасиры прекрасно знали меня, так как именно от них я брал капрала с полувзводом.

– В отлучке, – тут же ответил поручик.

– Строй роту.

Взводный бросил взгляд на дневального, который стоял за моей спиной, ожидая указаний, и по помещению разнеся возглас: «Рота, становись!»

Я аж поморщился, так как дневальный прокричал это почти у самого уха.

Солдаты в спешке начали наматывать портянки на ноги, обувать кирзовые сапоги и застёгивать ремни поверх гимнастёрок. Они ходили туда-сюда, скрипя досками тщательно намастиченного аж до зеркального блеска пола. Через пять минут все уже стояли, с любопытством разглядывая меня. Я пробежался взглядом по людям. Некоторых раньше видел, некоторых нет. Новенькие, наверное, прибыли вместо погибших в последнем инциденте.

– Чего изволите? – осведомился поручик.

– Побеседовать хочу, – ответил я. – Вон с тем бойцом, и вон с тем.

Мои пальцы указали на двух рослых детин, которые сразу приглянулись. Лица благообразные, но хмурые. Сами ладно скроены. Форма опрятная.

– Где угодно побеседовать?

– В канцелярии, – ответил я.

– Хорошо, ваше высокоблагородие.

– Нет, даже не думайте, Евгений Тимофеевич! – раздался громкий голос со входа, и все повернули головы.

Я не был исключением. Ротный, а это был он, быстро подошёл ко мне и протянул руку, а когда я поприветствовал его рукопожатием, продолжил.

– Никого я вам не отдам. Вот при всём уважении, не отдам.

Я криво ухмыльнулся.

– А чем такой отказ рождён в вашем рассудке?

– Не надо сарказма. Сами знаете, кирасиры – это не просто пехота. Они требуют долгой подготовки. Каждый боец на счету. А я из-за вас серьёзное взыскание от командира получил. К тому же указание пришло из столицы, что в преддверии манёвров никого не выделять. Так что нет.

– Может, передумаете, Семён Николаевич?

Капитан легонько коснулся моего плеча.

– Евгений Тимофеевич, хотите чаю? Или чего-нибудь покрепче?

– Я вас понял. Пожалуй, приму приглашение в другой раз.

– Ну, полноте вам обижаться. Вы взрослый человек, должны понимать. Служба есть служба.

Я усмехнулся.

– Я не обижаюсь. Я лучше пойду. И так много чего случилось.

Ротный облегчённо выдохнул, видимо, настроенный изначально на долгий и упорный разговор, в котором должен был стоять на своём до последнего. Тем более попав между быстрым на кары полковником и тайной канцелярией.

Я ещё раз попрощался и покинул казарму. Быстро и почти незаметно для себя дошёл до электромобиля, где долго сидел, уронив голову на руль. Нет, сегодня явно не мой день. Нужно отоспаться и завтра со свежей головой думать о поисках.

Автомобиль неспешно понёс меня по тем же улочкам, что ранее. Деревянные домики кончились, как и грязная разбитая дорога, сменившаяся брусчаткой. Мелькали люди, мелькали вывески магазинчиков и реклама услуг. Вот только я этого не замечал, тоска по неудачному дню и усталость делали своё дело.

Остановился я только у мясного магазинчика, где имел обыкновение брать горячие колбаски с пылу с жару. Руки сами отключили батарею, подхватили сумку с трофеями.

Я вышел из машины, потянулся, разминая затёкшие мышцы, а потом замер. В ста шагах от меня посередине улицы стоял громила в доспехах ландскнехта. Правой рукой он придерживал двуручный меч, лежащий на плече. Громила удивлённо озирался на вывески, дома и людей.

Попаданец. Голову даю на отсечение. Попаданец.

Я достал из кобуры револьвер и неспешно начал двигаться к нему, спрятав за спину оружие и помня совет Бодрикова.

А детина, видимо, заметил вывеску с булкой и пошёл в пекарню. Пришлось ускорить шаг и тоже нырнуть внутрь, звякнув при этом колокольчиком. Детина осторожно поставил меч у прилавка и снова с подозрением, любопытством и растерянностью начал глядеть. На этот раз на полки со сдобой.

Я уловил испуганный взгляд продавца, быстро достал револьвер так, чтоб бедолага его увидел, и снова убрал за спину. Булочник стоял, замерев и, казалось, не дышал. Я положил в углу сумку и изготовился к неприятностям. Ландскнехты были весьма мрачными личностями. Им человека убить легче лёгкого, а потом они запросто могли ограбить всё заведение.

– Извините, – вдруг заговорил громила с лёгким непривычным говором. – У вас по безналу рассчитаться можно? Я наличку дома забыл. А у вас тут кино снимают?

Продавец бросил на меня растерянный взгляд. А я немного бочком, чтоб здоровяк не увидел оружия, подошёл к прилавку, положил свободной рукой несколько монет, какие в кармане попались.

– Мне шесть кренделей с маком и печатный пряник, – буркнул я первое, что в голову пришло, рассматривая при этом попаданца.

Тот вёл себя тихо и прилично, хоть и выглядел хмуро. Продавец, даже не глядя на деньги, положил весь заказ и небольшую корзинку впридачу, а я собрался духом и осторожно начал.

– Вы верно заблудились.

– Да мы с пацанами решили ролевуху забацать. Я искал, где они палатки разбили, немного не там вышел. Вы не подскажете, как к ближайшей остановке пройти? А я ещё сотик потерял, без связи остался.

Я ухмыльнулся. Точно попаданец. Теперь буду объяснять ему про другие миры. Главное, чтоб истерику не начал.

– Знаете, тут такая оказия. Не думаю, что вы обратно вернётесь. Есть теория, что существует множество миров. И между мирами порой происходят случайные перемещения. Я не знаю, как вам объяснить…

Детина молча обвёл взглядом помещение булочной, оглядел с ног до головы меня и хмуро улыбнулся.

– А что, алименты уже можно не платить?

Я опешил от такого вопроса, а потом улыбнулся. Мне начинал нравиться этот парень.

– Наверное, нет. Впрочем, извольте со мной. Я вам всё объясню. Да и у меня к вам столько вопросов…