– Но в 68-м они сопротивлялись. Не боялись советских танков. Я знавал одного чеха с пороховыми синими такими крапинами на лице, он пацаном пытался жечь русские танки. Это чехи. Но может ли наш народ понять и принять Андрея Сахарова?
– Или наш народ – Алеся Адамовича? Даже Горбачев, и то чужестранцем был.
– Так что же получается? Мы такие умные, что беремся учить свои народы?
– Я не ставлю такой сознательной цели – учить народы. Но все-таки не думаю, что должна идти на поводу у масс. Я так не думаю! Надо быть чуть-чуть впереди – насколько можешь. Все-таки я хочу сказать о том, что мир сложный. Человек – это более сложное существо, чем нам пытались внушить. Разве это называется – учить? Что ж мы – должны быть толпой? Разве мы должны разделять суеверия века? Я не считаю так…
– Вот я вас и спрашиваю, как простой журналист у вас, признанной мировой знаменитости: «Что делать? Кого и как учить?»
– Элита должна быть элитой. Должна делать свое дело.
– А кто назначает людей в элиту?
– Никто не назначает. Просто появляются люди, которые что-то новое нам могут сказать. Не наметить пути – эти слова не работают, но какие-то новые смыслы обнаружить. Ко мне иногда подходят люди, задают вопросы, признаются, что им нужен кто-то, чтоб он говорил с ними. Я не думаю, что я должна стать толпой. Я не говорю, что я великий человек, но писать – это все-таки немного просветительство. Давайте остановимся на слове «просветительство».
– Ага, то есть учить народ – это как-то неловко, а просвещать – нормально!
– Да. Учить – это значит много брать на себя. Искусство должно быть немного скромнее. Вот Достоевский – учил он народы? Учил, получается?
– Наверно, учил. Учил отношению к евреям, к примеру… «Дневник писателя».
– Да, это было ужасно. Но его литература! Он пытался писать о подпольном человеке, разобраться в этих потемках человеческих! У него каждый кричит свою правду! Вот мой главный принцип в книгах – чтоб каждый кричал свою правду. У меня не судейская роль. Но у меня есть мировоззрение, есть свой взгляд. Я даю каждому кричать о том, кто он, что он. А из этого рождается такой образ времени.
– Кстати, национализм – это хорошо или плохо?
– Ну в каких дозах смотря. Надо еще послушать, что националисты говорят!
– Французский националист де Голль же всем нравился.
– А у немцев был же тоже национализм.
– Про немецкий нас научили думать, что он плохой. А белорусский – хороший?
– Нет, не хороший. Белорусские националисты говорили, что Смоленск – белорусский город, и Вильнюс – тоже наш, и что мы должны забрать наше у литовцев. Так странно было все это слушать тогда! Я была у басков несколько лет назад и видела там, что такое национализм – когда профессор-космополит, человек широких взглядов, ходит с охранником. Иначе никак. Все так осторожны… Если там какой-то писатель хотел со мной поговорить, то он гулял со мной по улицам, якобы показывал приезжей город. Я поняла, что человек, скованный страхом, – он нерентабельный. Он как парализованный какой-то. Такое ощущение… Теперь никто никогда меня не убедит, что национализм – это хорошо.
– Вы говорили, что вы человек мира. То есть вы можете про себя сказать, что вы космополит?
– Да, вполне. Мы с вами космополиты.
– Но вот гражданином мира вас назвать нельзя. Хотя бы потому, что у вас нет американского или израильского паспорта. И вы не можете без виз разъезжать по планете.
– Я имела в виду мировоззрение.
– А вы попросите израильский паспорт, вам, небось, дадут! Хотя – да, теперь же вас и так везде пускают. Куда захотите! А если нужна виза – так и домой принесут.
– Нет, не принесут домой. За британской визой я вот поеду в Москву.
– Как так – в Москву?
– А их посольство, которое тут, – оно не дает виз. У нас есть неполноценные посольства. На Белоруссии экономят, не считают ее за страну. Чуть Израиль не ушел от нас – а то хотел закрыть у нас посольство! И это очень уязвляет нашего Лукашенку. Что вот вроде у нас неполноценное государство.
– Я кстати заметил, тут звучит тема, что Украина – богатая страна! Люди говорят: «Если уж ее отпускают в Европу, то нас тем более».
– Да у нас ничего нету, с нашей точки зрения Украина – богатая страна! Там есть что брать.
– И она выглядит отсюда более значительной.
– Да, конечно. 60 миллионов (в действительности на 01.01.2016 г. около 43 млн, на 01.01.2014 – 45,5 млн. – Ред.) и 10 миллионов населения – как вы думаете, есть разница?
– Господи, как это трогательно… Вы говорили, что за три дня можно любого превратить в животное.
– Я хочу вам сказать, что свидетели событий в Донбассе – как с той, так и с другой стороны – рассказывали мне, что в каких-то ситуациях мгновенно слетает культурный слой. Не все же там как Моторола, некоторые же шли за идею. Или русские войска в Чечне? Я там не была, но мне рассказывали. А в Афганистане я была. Я там, когда разговаривала с ребятами, поняла: им важно было опустить афганцев ниже себя, вот как немцы это делали. Вот почему фашисты так легко убивали? Потому что они славян опускали ниже себя. В животный мир. Вот убивают же курицу – ну и славянина можно убить, где-то так происходило. Наши ребята в Афганистане смеялись над местными: «Вот у них туалетов нет!» Я им напоминала: «Про твою бабку немцы тоже говорили, что она ходила в «лёпухи», так немцы произносили «лопухи».
– А они, солдатики, что на это говорили?
– Да ничего. Хлопали глазами эти дети. Они таких вопросов даже не задавали себе. Пропаганда, политруки… «Да у них даже время другое!» – такой аргумент.
– Опоздавшие. Как мы. Так если можно любого за три дня превратить в животное, то, получается, культуру легко уничтожить при помощи силы? Р-раз – и нету. А?
– Иногда так кажется. Особенно – сегодня. Люди теперь боятся будущего…
– А кто вам ровня из писателей в России?
– Да я про это и не думала. Не ставлю так вопрос. Могу сказать, кто мне интересен: только Ольга Седакова. Мы общаемся. Во-первых, таких образованных людей, как она, почти нет в литературе. Во-вторых, ее поэзия, да и любое ее интервью, – это просветительская работа! Вот это – разговор писателя! Тонкий, глубокий. Не самодеятельность какая-то банальная. А то, бывает, банальностями обмениваемся…
– Светлана, а вас никогда не удивляло, что вот Лев Толстой придумывал, придумывал, сочинял из головы, – а потом понял, что это все глупости и надо писать все как есть. Non-fiction.
– Вот это мне нравится! Он говорил, что когда-нибудь людям станет стыдно придумывать.
– А как вы миновали этот этап придумывания из головы? Почему вы сразу занялись описанием жизни? Вышли на позицию зрелого Льва Толстого?
– Ну не так чтобы… Я [сначала] пыталась сочинять! Писала какие-то стихи по молодости. Было, было! Я выросла в деревне среди голосов. Когда увидела книгу «Я из огненной деревни» – поняла, что литература может быть и такой. Поняла, что и я так вижу.
– А что за стихи вы писали?
– Всякую чепуху. И про любовь, и гражданская лирика. Ничего уже не помню.
– Пардон, не могу уйти от параллелей с яснополянским старцем. Он хотел отказаться от авторских прав, чтоб его книги были доступны всем… Вот и вы какие-то свои книги разрешили бесплатно вывесить в инете, как Лев Толстой.
– На русском – да. В основном потому, что есть проблема с доставкой книг.
– А на белорусском – за деньги?
– На белорусском меня вообще никто не издает. Вот подпольно ребята издали…
– А, и напечатали в Литве. Известная ситуация!
– Да, да. А те мои книги, что выходят на Западе… Там по закону нельзя, чтоб они были в сети бесплатно. Я беру деньги, я же не птичка. Я просто спокойно и – повторяю – одиноко работающий человек.
– В чем-то вы Толстого даже превзошли. Вот он рассорился с официальной церковью, а вы к ней вообще не приближались. Вы, как известно, атеист.
– Абсолютно! Такого у вас нельзя произнести в России. Попробуй скажи в России: «Я – атеистка!»
– Я никому это про вас не скажу.
– Да говорите. Я верую так, как может верить художник. Увидишь цветущий сад – и, конечно, подумаешь, что…
– Вы думаете, что человек произошел от амебы и от обезьяны?
– Что-то мне не очень в это верится.
– А откуда же он взялся, человек? Раз Бога, по-вашему, нет? Это очень важный вопрос… Я весь внимание. Вот пододвинул к вам поближе оба диктофона.
– Не знаю откуда. Не знаю. Но что-то мне насчет обезьяны – не очень верится…
– Но что ж тогда?
– Вы смотрели этот фильм – «Воспоминания о будущем»?
– Давно, мало что помню. Осыпает мозги алкоголь.
– Там есть очень хорошие идеи. Что какие-то высшие цивилизации принесли нас сюда. Мы же хотим переселиться на другую планету…
– Какую?
– Не знаю, но куда-то же отправляют космические корабли. Если мы отправляем, то почему и другие не могли этого сделать? Раньше нас?
– А откуда ж, в свою очередь, взялись инопланетяне?
– Ну не знаю, не знаю. Вы так меня спрашиваете, как будто я Лев Толстой. Откуда я знаю?
– Вы должны понимать, что мы ждем от вас ответа и на этот вопрос – о происхождении человека.
– Я не такая сумасшедшая, чтоб давать ответы на такие вопросы. Никто в мире не дал ответа на этот вопрос!
– Тут или-или. Или человека Бог создал – или он сам взял и произошел от обезьяны, это атеистическая версия. Надо что-то выбрать.
– Перестаньте шутить.
– Да я как раз не шучу. Я серьезно. Вот у меня нет сомнения в существовании Бога.
– А мне иногда кажется, что есть ангелы, и они такие хорошие…
– А души нет, по-вашему?
– Душа – есть. Ее, говорят, даже взвесили: пять грамм.
– По новым уточненным данным, вес души – 21 грамм. Так, кстати, называется фильм на эту тему. Еще про Льва Толстого. Тема опрощения. Вы ведь тоже живете в деревне, как он?
– Нет, это не опрощение вовсе, у меня дача! Там цивилизованно все устроено.
– Но одеваетесь вы, как он, просто. На вас – тоже крестьянская одежда.
– Это не крестьянская! Скорее – студенческая такая.
– Ну крестьянская – в том смысле, что вы носите обычную одежду, как все мы, не вижу на вас ни «Версаче», ни лабутенов, ни часов на вас золотых, ни перстней, ни брильянтов. Нет у вас в доме и прислуги.
– У меня есть девушка, которая помогает мне по хозяйству, чего греха таить.
– Ну я просто пытаюсь подтасовать фактуру, подогнать под готовый ответ. Живете просто, без роскоши. Много работаете.
– Толстой говорил жене: «Какая любовь, если ты не можешь рожать?» Он не понимал, как можно жить с женщиной, если она больше не способна рожать. Вообще старик он был достаточно такой…
– Сумасшедший?
– Сумасшедший, да.
– Насчет Бога и веры – здесь-то ладно, а ну как на Западе спросят?
– Запад еще более атеистический, чем мы. Религия там – это не более чем ритуал.
– А те деньги, 5000 рублей, которые вы брали в долг при советской еще власти, – вы вернули?
– Да. С гонораров, с премий – например, Ленинского комсомола.
– А теперь на «Нобеля» вы купили еще больше свободы. И будете писать, что захотите.
– Да я всегда пишу, что хочу. Я давно уже в этом плане счастливый человек.
– То есть в этом плане ничего в вашей жизни не изменилось.
– Ну вот я смогла купить квартиру новую. Сейчас там ремонт доделывают. И дом в деревне – получше, чем тот, который у меня раньше был.
– И теперь к вам кто-то может прийти и попросить 5000, чтоб написать некую книгу.
– Да, я дам без возврата. Если увижу, что это умный человек.
– Вы уже объявили какой-то конкурс на лучшую заявку?
– Нет. Я помогла людям, которым действительно плохо, – у нас сейчас интеллигенция в тяжелом состоянии. Мы создадим интеллектуальный клуб, чтоб туда приглашать со всего мира интересных людей – я буду доплачивать им. Надо, чтоб приезжали люди и шевелили наше болото.
– Ну и вам не нужно много денег – вы ж не тратитесь на водку, на женщин…
– Но я могу помогать близким. Да и денег нет таких прям громадных, у меня ж нет миллиардов.
– Да и миллиардеры иногда жалуются, что им не хватает… Вы, кстати, про деньги не думаете написать книгу? (В дополнение к анонсированным книгам про старость и про любовь.)
– Нет. Эта материя мне совсем не понятна. Я не могу понять время, и еще – что такое кровь (жизнь же там). И – деньги.
– Карбована воля!
– Да. Это же интересно! Там скрыто столько всего. Об этом надо думать! Но я просто не думала об этом. Вот зачем Абрамовичу столько денег?
– Ну может, они не ему принадлежат…
– Я тоже про такое слышала.
– Когда мне задают такие вопросы [как ваши] в лоб, я считаю, что это непрофессионально. Я никогда так впритык не спрашиваю. Ответы можно соткать из общего мироощущения человека. «Любовь – что это такое?» Представляете, вот такое спросить?
– Почему нет? Я легко вам могу ответить на этот вопрос.
– «А вы любили?» – представляете, вот так спросить?
– Я? Конечно, любил. Разумеется.
– Нет, я так не разговариваю. Я более вкрадчиво спрашиваю.
– Ну, вы же женщина.
– Человек рассказывает свою судьбу. Какие-то вещи меня цепляют, а значит, думаю, и моих современников тоже. Но напрямую я вопросов не задаю. Это несерьезно. Непрофессионально!
– Ну так смотрите, где вы – и где я! Я – простой репортер, которого повыгоняли из всех СМИ, а вы – классик, признанный во всем мире. Так что правота, как мы видим, на вашей стороне…
– Нет, просто я знаю, что есть вопросы, на которые нет ответов. Во всяком случае, современное человечество не обладает этим знанием. Я долго думала над Чернобылем – это же новый мир, новые отношения со временем, с пространством. И с животными – вторым миром. У нас нет знаний, чтоб дать ответы на эти вопросы. Я помню, как на острове Хоккайдо японцы говорили мне про мою книгу «Чернобыльская молитва»: «Да что вы, такого не может быть у нас! Это у вас, у русских, безалаберность, а у нас все просчитано!» Но я видела, что наше знание мгновенно стало кучей мусора. А потом я видела кадр из Японии, там пароход висит на чем-то, его выбросило на берег.
– А вот есть версия, что мы знаем гениев максимум второго ряда – Христос, Будда. Но есть еще мудрецы первого ряда. Они настолько умны, что им не о чем с нами разговаривать. Понимают, что бесполезно. Они жалеют Христа, который стал что-то объяснять, а его не поняли – судя по тому, как люди живут. Храмов настроили, а что толку? Короче, верховные мудрецы держат свое понимание – при себе.
– Их знание уходит в высшие миры? Вы любитель таких теорий. Вот была работа одного физика, там храмы описываются как центры дальней космической связи. Есть люди, которые считывают информацию, – несомненно. Я несколько раз с ясновидящими разговаривала, и мне показалось, что они знают что-то. Некое высшее знание им дано. Меня интересуют эти вещи… В моих книгах много иррационального. В «Цинковых мальчиках» есть рассказ одной матери. В тот момент, когда сына убили (ей потом его друзья рассказали все подробно, с точностью до секунды), ей показалось, что кто-то звонит в дверь. Она выскакивает – никого нету. У женщины умер по-настоящему любимый муж – а она в этот момент взяла в руку стакан – он ни с того ни с сего рассыпался. Почему-то раскололся горшок с цветами. Вот такие вещи… Меня интересуют эти знаки. Но – не в конспирологическом смысле.
– Значит, если к вам придет некая еще более высокая мудрость, вы перестанете публиковаться?
– Нет, нет. У меня такого никогда не будет. Потому что у меня хорошая крестьянская закваска!
– А Сэлинджер? Помните, как он перестал публиковаться? Имея славу и деньги? Как вы это понимаете?
– Я этого не понимаю. Мне кажется, это одиночество человека, пресыщение какое-то. Недоверие к обычной инерции жизни. А мне нравится просто жить!
Итого
– Видите, Светлана, я пытался вас расспрашивать, – хотя это вы – спец по разговорам с людьми. Наверно, я неправильно вас спрашивал, уж не обессудьте.
– Ну, вы серьезно подготовились к интервью, у вас вон вопросы записаны на бумажках… А вот я прихожу к людям без плана.
– Так с кем вы говорите – и с кем я! Вы простых людей с улицы расспрашиваете, кого попало, – а я-то к мировой звезде пришел, к нобелиатке!
– Да, да, да.
Смеемся.
О проекте
О подписке