Заметки

11000111111000001110110011100101111100101110101011101000.

Только сейчас, пытаясь восстановить для слоя Историков и слоя Просто Любопытных хронологию событий, полностью я уверен и справедливо полагаю, что даже самые великие ученые и знаменитейшие исследователи точно не ответят на мой вопрос: где и когда, случился первый случай Помутнений? Название это принял, только позже значительно, какой-то Сведущий, имеющий отношение скорее к медицине, чем какой-либо точной науке. Перед тем, как приступить к заметкам, я дотошно опросил всех, собрав, проверив и перепроверив, еще и тысячи мнений Опытных. Вы же помните самоуверенность профессоров и докторов из прошлого. На публике они любят умный вид делать, гладить бороду и головой вам кивать, но лишь время подходит к моменту, когда дать нужно ясный и четкий ответ, многие из них ссылаться начинают на нехватку времени, или на то, что заканчивали какую-то работу срочную и пока не успели приступить к поискам ответов на ваши вопросы, или, что им требуется, что-то важное еще посмотреть и пощупать.

Зато, отличаясь от Всеведущих ученых, если не умом, то хотя бы памятью человеческой, свое собственное, первое столкновение с Помутнениями, отчего-то запомнил я отчетливо, и вспоминал не раз и не два после того уже, как произошло ужасное то, что смело не только нашу, но и всех людей привычную жизнь, прежде тихую и спокойную, превратив в кошмар и фантасмагорию, не могу удержаться от пришедшего вдруг на ум слова-анахронизма. Ознакомившись дальше с моими заметками, впоследствии вы поймете, что озаглавить иначе, не повернется то, что называли мы языком. Ведь все знакомые, кто знал меня с раннего детства, включая покойных родственников, сейчас дружно посмеялись бы надо мной, если бы назвал я не заметками их, а как-то более высокопарно, например, воспоминаниями или мемуарами. Хотя, признаться честно, и думал об этом все время, пока создавал.

Так вот, тогда, в памятный день, который бы я за Начало принял, старшеклассником, проходил я с матерью через городской парк. Не помню, откуда, но кажется, встречала она зачем-то меня после занятий в школе. Городок наш не большой, где родился я и вырос, располагался в горах, и от дома до дома добраться можно было, как говорили, «на козе». В несчетном множестве паслись они вокруг него и тут же, в скверах, на зеленых лужайках и даже, как шутили, на бронзовом городском гербе.

Помню, в тот день бедные козы сорвались с места и вприпрыжку, жалобно блея и громко звеня нашейными колокольчиками, проскакали, подпрыгивая, мимо нас, как будто, кто-то испугал их, а вслед, когда мы еще не поняли, что же напугало так мирных животных, рядом с нами с грохотом провалилось целиком под землю дерево. Был это вековой парковый дуб, стоявший себе десятки лет, и вот, просто обрушился он вниз, подняв тучи пыли. Тотчас, потерявшие вдруг насиженные места в его раскидистых ветвях, взмыли в небо птицы, кружа вокруг и недовольно, громко каркая у нас над головами. Вместо сгинувшего дуба, тут же яма огромная образовалась, но увидел я только ее на следующий день, потому что мать сильно испугалась, прижав меня к себе, а потом за руку схватила, и мы бежать домой бросились напрямик по газонам парка. Еще помню, было мне жутко неловко от того, что со мной обращается она, словно с ребенком, и все время, пока мы бежали, я оглядывался, не заметил ли меня из знакомых кто-то, чтобы потом при всех посмеяться или специально уколоть.

Как вы понимаете, только Началом это было.

Той же ночью наша каменистая горная река, как ее гордо называли некоторые местные жители, протекавшая рядом с городом, а по правде говоря, просто речушка, полноводная-то только весной, когда таял снег на вершинах, так вот, вся она покрылась ледяным панцирем, чего не случалось никогда прежде. Не только на моей памяти, но и здешних старожилов, даже в самые суровые зимние месяцы, а стоял тогда всего лишь сентябрь.

Удивленные и напуганные, невиданными прежде явлениями, встревоженные горожане утром, как черные галки облепили ее каменные берега, и некоторые, самые смелые, даже выбрались на свежий, девственный лед, который сначала был естественного, бело-голубого цвета.

Прослышав в школе о происшествии с рекой, мы, конечно же, не сговариваясь, сбежали с занятий назло учителям, чтобы вместе с взрослыми посмотреть и потрогать лед необычного цвета. Потому что, когда прибежали на место, уже вовсю кипевшее от числа любопытных, цвет его сильно изменился, из голубого, стал фиолетовым. Без страха мы принялись скакать и скользить по нему, а потом кидались друг в друга мелкими ледяными кусочками, которые с трудом удавалось отколоть. Весь тот день мы весело провели на реке. К вечеру лед превратился в чернильный совсем, а за последующую ночь и вовсе растаял.

Кто же из нас мог тогда знать, чем обернется для всех событие, отмеченное беззаботным весельем на берегу нашей милой речки. Я пытаюсь только передать полное отсутствие ощущения угрозы, которая уже нависла над нами, но почему-то, никто не почувствовал глубину ее и неизбежность.

После окончания школы я успешно поступил в столичный университет, расположенный на равнине, далеко от нашего городка. Особых предпочтений по выбору будущей профессии у меня не было и я, послушав родителей, выбрал, как и многие сверстники, модную тогда финансовую стезю. Она, хоть и казалась мне скучноватой, но зато учеба представлялась заранее легкой. Не буду выделять здесь много места, чтобы подробно рассказать вам про годы учебы. Кто тогда учился, поймет, мне, удивить их, совершенно нечем, а, кто все-таки захочет узнать подробности, может войти в тот слой, но поверьте, ничего необычного и заслуживающего какого-то особого внимания, там не найти. Признаюсь, я закрыл двери в личные слои, относящиеся к тому времени, от Слишком Любопытных, но еще раз повторяю, уделять здесь место и время чувствам и событиям, не имеющим отношения к сути, посчитал избыточным.

Многие из вас, особенно из последних, близких ко мне слоев, без труда вспомнят, как незаметно и постепенно развивались дальнейшие события. Можно, по-праву, их назвать еще одним, смешным теперь словом – катаклизмы. Поэтому не все связали в единую цепочку внезапные разрушительные наводнения, аварии реакторов, свирепые ураганы и испепеляющие извержения, которые, нарастая, последовательно обрушились на нас за несколько следующих лет вслед событиям, описанным мною выше.

После окончания университета и стажировки в одной из мировых финансовых империй, я вернулся обратно в нашу столицу, где был радушно принят в местную компанию, если совсем честно, то благодаря протекции моего отца. Там и работал до того самого, Второго Начала (употреблю здесь этот термин, потому что для многих, то страшное время запомнилось особенно). Даже сейчас я улавливаю страхи, оставшиеся в вас с тех времен, когда пласты земли начали двигаться и небо навсегда закрыли черные тучи.

Нет смысла описывать и драматизировать, надвигающийся тогда полнейший хаос и то, что потом происходило со всеми, кто находится сейчас в последних слоях. Наверняка, вы давно поделились своими прошлыми переживаниями и впечатлениями с вашими Ближайшими, да и со всеми Остальными, а обращаясь к Новым Любопытным, могу предложить им проникнуть в слои, где могут популярно объяснить или даже смоделировать и показать, что тогда творилось.

Поэтому, не утомляя длинными описаниями развернувшихся катастроф и всемирных разрушений, о которых можно подробно узнать и без моей помощи, начну я, казалось бы, с произвольного места. К этому, выбранному мной моменту времени, от Второго Начала, прошло несколько лет, которые тогда мне казались десятилетиями, а сегодня – мгновениями. Я выбрал его потому, что считаю Третьим, и Последним, Началом, но уже, лично для себя.

Последнее Начало

11001111111011101111000111101011111001011110010011101101111001011110010100100

000110011011110000011110111111000001110101111101110.

Вчера еще, на многие километры вокруг наших жалких кибиток, стелилась безжизненная, каменистая равнина, а сегодня хищный и острозубый овраг уже провалил ее с севера на юг. Он пересек плоскогорье до самого горизонта, где быстро росли горбы новых холмов. С ужасом смотрел я, как стремительно поднимаются к небу, в горы превращаясь.

Мою кибитку так набили вещами и провизией, что внутри было нечем дышать, снаружи распирало, как шарик c водой, и во все стороны болтало. Только то, что составил я удачно, широкими гранями вместе два ящика, консервами забитых, позволило прилечь и удобно растянуться. Совсем не так, как прошлой ночью, когда караван от извержения спасался за Огненной грядой, засыпаемый серым пеплом, а огромные бомбы-угли раскаленные, две кибитки сожгли полностью.

Рано утром из разведки прискакал с плохой вестью Нир. Конь под ним хрипел и весь взмылился. Не отдохнувшие после извержения, разбуженные криками, нехотя люди из кибиток на дорогу выползали, прислушиваясь тревожно.

Рассказывая, а точнее, выкрикивая сипло мрачные новости, Нир судорожно вытирал грязь с лица. Закончил он выводами, для каравана страшными:

– Проскакал два часа. На востоке вода отступила, вместо нее горы новые возникают и сразу растут. Думал взобраться на одну вершину, но рвутся вверх быстро так, что мой конь струсил. Животное дрожало все и упрямо обратно неслось. По приметам, через день вокруг гор овраги провалятся, затем фиолетовый лед в глубине нарастет, а когда зажжется Оранжевый Свет…

Нир замолчал многозначительно. Что дальше происходит, окружавшие его люди не знали.

Старший наш, Реас, вначале Нира слушал терпеливо, но вскоре озираться стал в задумчивости по всем частям света. Пока с тревогой не застыл, задрав бороду в небо.

Под серыми тяжелыми тучами парили лишь редкие птицы, а утреннюю, звенящую тишину равнины нарушал скрипучий, тяжелый звук. Недалеко от стоянки двигалась неторопливо земляная «река», на себе валуны неся, деревья с корнями, вывороченными наружу и кучи мусора, похожие на городские развалины.

В людской толпе нарастал тревожный гул, предчувствие новой беды. Чтобы предотвратить ее, следовало двигаться куда-то немедленно. Пока новообразованные горы или льды не загнали караван в ловушку и не появились смертельные зеленые поля. Поэтому на совместном совете между кибитками, бурно решался жизни и смерти вопрос: дальше, в какую сторону идти безопаснее?

Старый и седой Пэл за южное направление ратовал. Кричал старик громко, но бессвязно:

– …Юг только! Кого-то пугают новые холмы? Что с них!.. Сегодня горы, равнина завтра, потом море… Привыкли мы. Пока не в Помутнении солнце, юг всегда теплый будет… – добавил, но не уверенно уже.

Слова его тонули в шуме от возгласов остальных. Особенно сильно Вив возмущался – инвалид слепой.

– Почему, вдруг на юг потянуло Пэла?! Чем, слаще севера или востока? Помутнением стороны света перемешаны давно и неизвестно, прятаться где, надежнее…

После Вива, слово Эльва взяла – суровая и решительная женщина в обветшалой, зеленой когда-то кофте с большими пуговицами. Бывшая преподаватель физики и доктор наук. К ее мнению прислушивались всегда. Вышла она решительно и лицом повернулась к спорящим ожесточенно людям. Под умными, ввалившимися глазами синяки темнели от постоянного недосыпания.

– …На севере и востоке – горизонт пугающе-розовый! Цвет вас не страшит, уважаемый Вив? Возможно, в атмосфере это отблески Оранжевого Света – близкого по спектру. Где зажигается он, жизнь заканчивается… – взглядом доктор Эльва обвела изможденных людей. – Идти туда, нельзя. Именно с севера и востока разрушение ползет и смерть! Дождь или град врасплох застать могут, но погоды смена или местности окружающей, холод, жара, горы внезапные или моря – не смертельны. От Помутнений многие близкие наши погибли, но можно спрятаться или убежать. От Света Оранжевого, спасения нет! Поэтому – север! Вот, нужный вектор. Надеюсь, убедила аудиторию?!..

Эльва свое мнение высказала, вызвав волну одобрения. Дальнейшее обсуждение превратилось в неровный гул, напомнив мне с ностальгией о театральных антрактах. Внятно обосновать, спорщики не могли, двигаться куда, а вернее – бежать.

Заключительное слово решительно Реас взял.

– По праву Старшего, решение принимаю: на юго-запад идем, за птицами! Туда лишь, они стремятся, выжившие, – ткнул он вверх пальцем. – Видите! Верю, их природный инстинкт караван в безопасное место приведет, если осталось такое…

Реаса выбрали Старшим вместо предшественника, пропавшего месяц назад. В тот злополучный день ускакал с двумя помощниками на обычную разведку, но в караван не вернулись. С тех пор, как осторожного и предусмотрительного Реаса выбрали Старшим, людские потери каравана уменьшились. За последний месяц потеряли мы десятерых только. На пять человек меньше, чем в ужасном предыдущем, а неделю назад возле Мертвого озера к каравану четыре женщины со смуглой кожей прибились. Так что общий счет, всего, минус шесть составил.

Одна из новеньких, толстая Али в теплом платке на голове и цветном, разорванном на локтях длинном платье, держала сейчас на руках маленькую обезьянку. Подобрали ее, когда мы из снегов Дикого леса выбирались. Тогда не предполагал, что забавная мартышка скоро жизнь мне спасет.

– Несколько часов по равнине… – продолжал Реас устало, и громко хрипя, – …караван по земляной реке «проплывет». На сборы даю полчаса, чтобы от гор Гнилых отдалиться быстрее! С крыши кибитки я новые холмы обнаружил – у подножья ближайшей гряды. Уже, расти начали. Если не уйдем сегодня, завтра догонят. Моя кибитка выходит первой, слепой Вив – за мной, следом, старики-Пэлы. Выстраиваемся, как обычно… Только Нир с отцом Бениктом меняются, тыл он охранял все прошлые сутки…

Нир понимающе кивнул. Отец Беникт, худой мужчина с редкими волосами – единственный наш «всех религий священник», удовлетворенно передал ему тяжелый автомат. Старший окинул разношерстную толпу взглядом, еще раз.

– Святой отец, благословите перед смертельным переходом очередным, страждущих! Бог в помощь нам, пусть! Веруем, что чад своих, так же Он любит трепетно, легко грехи прощает и в ад опускает справедливо только, как раньше…

Реас, эмоционально, пробормотал еще что-то, больше на ругательство похожее, на родном своем языке и решительно направился в «генеральскую» кибитку с истрепанным флагом на флагштоке, уступая место священнику.

Отец Беникт в потрепанном шерстяном костюме и с шарфом толстым на шее, несмотря на жару, осуждающе головой покачал. Дерзкий смысл слов Реаса понимая. Затем поправил очки треснутые и, воздев руки, торжественно стал молитву произносить, обращаясь в серое небо.

– Всевышний заботится о людях всегда! Даже, если насылает страшные испытания, то пройдя их….

Я не слушал Беникта, проповедующего каждый раз одинаково: про смирение, веру и что-то, по латыни. Зато, с тоской вспомнил контору с непременными кофейными автоматами, куда еще несколько лет назад, каждый день тащился с утра на работу, а по воскресеньям выл в столичной каморке-студии от неизбежности понедельника. Теперь конторы, ненавистной когда-то, «мусорника», так, называли сотрудники здание, на раскрытый мусорный бак похожее, где размещалась на тридцатом этаже, и столицы, давно не существовало. На месте том озеро давно, а может, горы или море – пейзаж окружающий Помутнение иногда за день стереть могло и заново переписать.

Вспомнился мне тот обычный рабочий день, когда снова фиолетовый лед пришел, но не как в первый раз, когда в школе учился. Вначале, ручейками тонкими, вода появилась и медленно, а потом, быстрее все, потоком, высотой с дом десятиэтажный, надвигаться стала на город со стороны гор. Кто-то, из отчаянных самых горожан, еще пытался остановить ее, укрепляя подступы мешками с песком, но скоро гигантскими волнами город захлестнуло.

Только успел я до каморки добраться, кинуть в машину из вещей что-то, и вместе с паникующей толпой выехать пытался, но в первой же в пробке застрял. Тогда, прихватив из брошенной машины лишь рюкзак, по щиколотку в воде, пешком направился через перевал в горы на другую сторону города, примкнув к колонне беженцев, катастрофой потрясенных и таких же растерянных.