Ни швейцара, ни гардеробщика в столь ранний час при входе не оказалось. Ардов скользнул взглядом по доске с портретами почетных членов клуба за разросшимся фикусом, а в пустом гардеробе приметил на крючке одинокий котелок, видимо оставленный кем-то из вчерашних посетителей.
Миновав тёмный вестибюль, чины полиции вошли в полутемную залу с бильярдными столами, над которыми на цепочках покачивались керосинки в виде корабельных фонарей. Морская тематика вообще превалировала в оформлении: в нишах, затянутых холстами с морскими пейзажами, на тумбах покоились макеты бригантин, маркерные доски были вставлены в обода штурвалов, а над небольшой сценой у дальней стены нависала стилизованная под ростр[3] деревянная фигура дующей в трубу обнаженной нимфы. Утренний свет едва пробивался в просветы меж тяжелых портьер, в кресле под клеткой с попугаем дремал старик-маркер.
На столе перед сценой в одиночестве катала шары стройная девушка, напомнившая Ардову иллюстрации американского художника Чарлза Гибсона[4] в «Кольеровском еженедельнике»: ее гибкий стан мягко облегала полосатая блузка, юбка была расклешена книзу, стеснявший движения жакет отброшен на стул. На столе имелось всего три шара, которые девушка катала туда-сюда, не стремясь положить в лузу.
– Пришли записаться на турнир? – не отвлекаясь от игры, спросила она Ардова, когда тот подошел к столу.
– Турнир? – переспросил Илья Алексеевич, хотя прекрасно помнил содержание афишки на входной двери.
– «Золотой шаръ». В это воскресенье.
– Боюсь, моего мастерства недостаточно.
– Еще есть время отработать удары. Держите!
Совершенно неожиданно девушка бросила Ардову свой кий, который тот едва не уронил.
– Ну-с, давайте посмотрим, на что вы способны.
Илья Алексеевич несколько мгновений оставался в замешательстве – уж больно раскованно вела себя красотка. Наконец он опустил кий над столом и сделал попытку прицелиться к ближайшему шару.
– Вам же неудобно! – улыбнулась девушка. – Снимите!
Все это выглядело на грани дозволительного, но Ардов решил не останавливаться. Он положил кий на стол и медленно снял сюртук. Красотка подошла к нему вплотную, насмешливо глядя прямо в глаза. Кажется, ей доставляло удовольствие сохранять молодого человека в неловком положении. Илью Алексеевича накрыла фиолетовая волна, в которой он различил ноты жасмина, флердоранжа, ириса, сандала и пачули.
Девушка взяла сюртук и не глядя отбросила на стул.
– Вы были здесь вчера вечером? – пытаясь сохранить невозмутимый вид, поинтересовался сыскной агент.
– Обычно я даю уроки по утрам, но вчера вечером была свободна, так что заглянула от скуки.
Девушка положила правую руку Ардова себе на ладонь и принялась натирать мелом между большим и указательным пальцами, куда обычно кладут кий при ударе. При этом она не отводила взгляда от глаз Ильи Алексеевича, наслаждаясь почти гипнотическим эффектом, который, вероятно, уже давно отработала на других.
– Это позволит вашему кию свободно скользить, – пояснила она проникновенным голосом. – А почему вы спрашиваете?
– Не было ли здесь вчера потасовки? Может, какая-то ссора, угрозы?
Ардову показалось, что вопрос вызвал у девушки секундное замешательство, но она быстро взяла себя в руки и, отстранившись, протянула кий.
– Бильярд не располагает к агрессии… Скорее наоборот – делает людей чуточку ближе.
С этими словами девушка развернула Илью Алексеевича к столу, а сама расположилась у него за спиной. Молодой человек незаметно одернул рукав сорочки на левой руке, чтобы скрыть закрепленную на запястье кожаную манжету с малюсенькими стеклянными колбочками, набитыми белыми пилюльками.
– Ноги следует поставить шире. Опорную – ближе к шару…
Бильярдистка бесцеремонно постучала ботиночком из белой лайки по внутренним сторонам ардовских штиблет.
– Она должна быть строго на линии удара…
Илья Алексеевич послушно раздвинул ноги, отставив правую чуть назад.
– Корпус наклонить вперед…
Наставница мягко надавила молодому человеку на плечи, и он подался вперед, склонившись над столом.
– Необходимо лечь как можно ниже, чтобы угол между кием и линией удара был минимальным, – продолжила она бархатистым шепотом. Ее губы оказались у самого уха Ардова, правая рука сжала кий за его рукой, а другая легла ему на левое предплечье ближе к кисти.
– Не заметили вчера мужчины лет пятидесяти? – Ардов хотел задать этот вопрос возможно более заурядным тоном, но пересохшее горло предательски засипело, выдав волнение. – В твидовом костюме с узором «гусиная лапка», с сединой… Усы в стиле Франца Иосифа[5].
– Здесь все такие – в твиде и с бакенбардами. Исключений почти не бывает.
Отвечая, наставница помогала Илье Алексеевичу выбрать правильный ритм для возвратно-поступательных движений руки с кием, чтобы он имел возможность приноровиться к цели. Она как бы прицеливалась вместе ним.
– Бейте, – наконец шепнула девушка и всем корпусом слегка подтолкнула молодого человека сзади.
Ардов ткнул кием. Удар вышел смазанным, шар нелепо откатился в сторону и замер, так и не достигнув борта. Илье Алексеевичу сделалось стыдно, как будто он не смог доставить девушке той радости, к предвкушению которой невольно дал повод. Вместе с тем он почувствовал явное облегчение – ему почудилось, что с этой милой барышней они знакомы сто лет и могут всецело доверять друг другу, как бывает между людьми, связанными общей тайной.
Бильярдистка отстранилась и перешла на другую сторону, попутно сняв для себя кий со стойки. На ее губах продолжала мерцать едва заметная улыбка.
Вообще-то Илья Алексеевич уже месяц как регулярно практиковался на бильярде, который не так давно по требованию сына выписала из Англии княгиня Баратова. Стол разместили в библиотеке, и всякий раз, когда Ардов оставался у них на ужин, Шура Баратов, его бывший сокурсник по университету и почти брат, утаскивал его после трапезы в зал с книгами и рыцарскими доспехами, где заваливал новостями о положении своих дел на многочисленных любовных фронтах.
– По какой игре будет турнир? – непринужденно спросил Ардов.
– «Трехбортовый карамболь». Слыхали?
Сыщик не успел ответить, потому что у стола возник студент в зеленоватой тужурке. В руках он теребил фуражку с бархатным околышем.
– Могу я видеть Варвару Найденову?
Оглядевшись, Илья Алексеевич заметил, что в зале стало светлей и прибавилось народу: распахнув гардины, уборщики собирали бокалы с кофейных столов и выметали окурки. Маркер в белых перчатках ходил от доски к доске и стирал результаты вчерашних финальных партий. Жарков вертелся у соседнего стола и подавал глазами неясные знаки.
– Это я, – ответила студенту бильярдистка.
– Я пришел на занятия, – смущаясь, пролепетал юноша, и румянец залил его щеки.
Голос студента походил на пудру, а во вкусе Ардов ощутил ванильную карамель.
Найденова обернулась к Илье Алексеевичу и приподняла бровь:
– Так вы не на урок?
Он кашлянул и взялся за сюртук.
– Виноват. Чиновник сыскной полиции Ардов, – представился он. – Неподалеку найден труп мужчины, я веду расследование.
Прежняя игривая приветливость барышни улетучилась. Она отложила кий и устремила на молодого человека напряженный взгляд, словно хотела вспомнить нечто важное.
– Тот самый мужчина с бакенбардами?
Ардов кивнул.
– Здесь кого-то убили? – осторожно поинтересовался карамельный студент.
Неотрывно глядя в глаза сыщику, Найденова произнесла низким бархатистым голосом:
– Здесь убивают только скуку, да и то – не насмерть.
Ардов не стал отводить взгляд, решив дождаться, чем кончится эта весьма увлекательно разыгрываемая сценка. По языку растекся горьковатый вкус миндаля и чернослива – так обычно бывало, когда Илья Алексеевич сталкивался с неискренностью или откровенной ложью. Сейчас он никак не мог отделаться от ощущения, что участвует в театральной постановке, хотя и без зрителей, если не считать розовощекого юношу в тужурке.
О том, что перед ним артистка, Ардов подумал сразу, как только увидел девушку в бильярдном клубе – для обычной демимонденки[6] она была слишком уверена в себе. Оказаться в компании заводчиков и предпринимателей, стекавшихся по вечерам в подобные клубы подальше от семьи в поисках развлечений, приличной барышне было решительно невозможно, но к артисткам это правило не прикладывалось – они были желанными гостьями даже в великосветских кругах; знакомства с ними, не стесняясь, искали весьма знатные господа, а богатые подношения ради хотя бы единственного взгляда считались делом самым обычным – так публика поощряла талант, исключая его носителя из обычной системы норм и приличий. И хотя женитьба на артистке для мужчины с родословной не приветствовалась, исключения все же случались, а уж на романтические отношения вне официальных уз общество смотрело вполне благосклонно – чего стоил один только роман цесаревича с артисткой императорского балета, о котором некоторое время назад судачил весь Петербург.
– Снимите вашу тужурку, – наконец обратилась Найденова к новому ученику, отвернувшись от Ардова.
Поклонившись, Илья Алексеевич устремился к выходу, на ходу надевая сюртук.
Увидав, что приятель наконец бросил несвоевременный и явно затянувшийся флирт, Жарков, изнывавший у дверей в нетерпении, поторопился через вестибюль на улицу.
– Что маркер? – спросил сыщик, найдя криминалиста на крыльце перед синей дверью. Во время урока бильярдного мастерства он приметил, что Петр Павлович учинил допрос седовласому старику в перчатках.
– Тетеря сонная! – досадливо отозвался криминалист. – «Ничего не видел, ничего не слышал», – перекривил он губы, изображая бесполезного старика.
Петр Павлович развернул носовой платок и показал бильярдный шар.
– Вот, захватил на всякий случай. Кажется, есть подозрительные следы.
Оказалось, Жарков успел с лупой изучить все шары в бильярдной, за исключением, разумеется, стола, где Найденова давала уроки начинающему бильярдисту.
– Вполне мог послужить орудием убийства… – Криминалист указал на темные щербинки на гладкой поверхности костяной сферы. – А у вас что?
– Чернослив и миндаль, – пробормотал Илья Алексеевич, отправив за губу маленькую пилюльку из колбочки, вынутой из чехольчика в кожаной манжете на левом запястье.
Ощутив во рту освежающий малиновый вкус, он, спохватившись, поправился:
– Я хотел сказать, госпожа артистка, возможно, что-то знает, но предпочитает помалкивать.
Жарков понимающе кивнул.
Пилюльки, корректирующие неконтролируемые приливы вкусовых галлюцинаций, разработал доктор Лунц из швейцарской клиники, где Ардов провел некоторое время после одного трагического обстоятельства в своей жизни. Профессор был чрезвычайно вдохновлен изучением феномена, при котором раздражение в одной сенсорной системе у пациента приводило к непроизвольному отклику в другой. Но ни раскопать истоки этого сбоя, ни разработать механизмы управления спонтанными реакциями доктору так и не удалось: какой-нибудь случайный лай дворняги за окном все так же легко мог испортить Ардову завтрак, превратив кофе в куриный бульон.
Белые горошинки были распределены по трем колбочкам и помогали уравновесить приливы кислоты, горечи или соли.
– И вот еще…
Ардов протянул котелок, который захватил из гардеробной при выходе.
– Не наш ли покойник оставил?
– Проверим.
Жарков раскрыл и подставил саквояж.
– Странная борода, не находите? – задумчиво произнес Ардов.
Жарков поднял недоуменный взгляд и понял, что Илья Алексеевич смотрит куда-то в сторону. У угла дома околачивался нелепого вида человек в старом кафтане и с косматой бородой, которая явно не шла к его щуплой фигуре. Заметив, что его рассматривают, бородач резко отвернулся и изобразил, будто чистит прутиком подошву сапога.
Петр Павлович сделал шаг и обратился к незнакомцу, возвысив голос:
– Любезный, можно вас на минуточку?
Вздрогнув, бородатый прохожий как-то боком попятился к углу дома, за которым и скрылся.
О проекте
О подписке