Глава 5
Взрыв в Сестрорецке

К обер-полицмейстеру Райзнеру со срочным докладом прибыл начальник штаба отдельного корпуса жандармов генерал Мезенцев. Дело было чрезвычайное. Ночью на военном заводе в Сестрорецке произошел мощнейший взрыв, полностью разрушивший производственный корпус. Глава штаба отрядил лучших своих расследователей и лично возглавил поиск преступников.

– Взрывной заряд был размещен в подвале, – сообщил Мезенцев о первых результатах расследования.

– Революционеры? – предположил обер-полицмейстер.

Совсем недавно было завершено длившееся более двух лет расследование по делу новой антигосударственной шайки бунтарей «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», взявшей целью развращение умов рабочих и устроение стачек по фабрикам и заводам. Публика эта была фанатичная и озлобленная, никаких разумных доводов не принимавшая. Райзнер невольно вспомнил, как в декабре 1895 года в Доме предварительного заключения ему предъявили одного из застрельщиков Союза, некоего нотариуса Ульянова. Вел себя этот рыжебородый тип нагло и самоуверенно, от неугодных вопросов отказывался, ничего «не знал» и «не помнил», от связей с эмигрантами открещивался. По злому, похожему на кашель, смеху, хитрому прищуру раскосых карих глаз, изворотливому строю речи Райзнер определил в Ульянове умного и опасного бунтовщика и настоял на непременной его высылке из Петербурга под надзор полиции. Всего высочайшим повелением в Сибирь было сослано 22 участника, а к дознанию по этому делу приведено 250 человек из разных городов. Но о полном разгроме законспирированной ячейки говорить не приходилось.

– В завалах обнаружили труп одного из злоумышленников. Личность пока не установлена. Однако в кармане было обнаружено вот это. С этими словами Мезенцев извлек из папки и положил на стол измятый клочок вощеной бумаги с непонятными каракулями. – Обратите внимание на этот край, ваше превосходительство, – указал он на типографский оттиск золотой краской в самом верху листка.

Август Рейнгольдович надел пенсне, придвинул к глазам бумажку и увидел набор букв: «Ekselansları Türkiye’nin Rus İmparatorluğu Büyükelçisi Hüsni Paşa».

– Что это значит?

– Это страница из личной записной книжки турецкого посла.

Известие ошеломило сановника. Столь явное участие иностранного дипломата в беспрецедентной преступной акции могло привести к тектоническим последствиям. Причем меньше всего в этом была заинтересована сама Турция.

– Этого не может быть! – выдохнул Август Рейнгольдович.

– Естественно, посол Хусни-Паша решительно отверг любые подозрения в разрушении русского военного завода… – продолжил начальник штаба жандармов, уже успевший побывать на Дворцовой набережной, 8, где располагалось турецкое посольство. – Уверяет, что записная книжка была у него украдена неделю назад.

– Ну вот видите! – зацепился за показания посла полицмейстер. – Явная провокация.

– Заявлений о пропаже в полицейском управлении нами не обнаружено.

Обер-полицмейстер помолчал, обдумывая услышанное.

– А о чем сам текст записки?

– По всей видимости, применено шифрование, – смутился генерал, – в ближайшее время мы раскроем смысл послания.

Сановник без сил опустился за стол и обхватил голову руками.

– Но зачем? – страдальчески протянул он.

В кабинете воцарилась тишина. В поисках разгадки в голове Августа Рейнгольдовича снопами искр пошли вспыхивать связанные с Османской империей факты. За период трех последних царствований Россия и Турция дважды сталкивались на военном поле. В 1853 году Николай I начал Крымскую войну, закончившуюся спустя три года поражением русской армии. Затем была Балканская кампания 1877–1878 годов с сокрушительным реваншем, включавшим присоединение двух новых губерний – Карсской и Ардаганской. С той поры две империи избегали обострений и старались не конфликтовать на дипломатическом поле. Откровенно говоря, у каждой стороны хватало собственных забот. А у Османской империи имелись проблемы не только внутреннего порядка, но и по части территориальной целостности: не успели утихнуть армянские восстания, как турецкой армии пришлось вступить в войну с греками за остров Крит, где взбунтовалось христианское население.

Конечно, исторические отношения между государствами оставались непростыми – ни один из османских правителей не посещал России, в отличие, скажем, от Парижа и других европейских столиц, куда султан Абдул-Гамид II неоднократно наведывался с государственными и частными визитами. И все же сегодня свои геополитические устремления Российская империя предпочитала реализовывать не путем военных действий, а через налаживание добрососедских отношений. Только в прошлом году посол Хусни-Паша получил в подарок из Кабинета Его Величества золотую табакерку с бриллиантом и розами за 1514 рублей, а его советник Али-Фероу-Бей был одарен перстнем с сапфиром.

Буквально неделю назад великий князь Сергей Александрович отправил в турецкую армию целый санитарный отряд Иверской общины из двадцати человек, чтобы лечить и выхаживать пострадавших в стычках с повстанцами. Это вызвало заметное раздражение в обществе, поэтому следом Главное управление Российского Отделения Красного Креста снарядило другой отряд – в греческую армию: если официально Россия и не могла поддержать авантюру полковника Вассоса^[3], то симпатии простого народа традиционно оставались на стороне православных братьев, угнетаемых Портой.

«Кто? – недоумевал обер-полицмейстер. – Кому понадобилось раздувать в Петербурге международный скандал, явно грозящий дальнейшей экзальтацией общественного сочувствия? Кому и какая выгода с этого?»

– Разрушения значительные, – помолчав, вступил начальник штаба жандармов.

Август Рейнгольдович оставил свои размышления и обратил взор к генералу.

– По нашим расчетам, на восстановление потребуется месяца три, не менее, – продолжил Мезенцев. – На Ижевском и Тульском заводах производственные мощности сравнительно невелики. Я не сторонник резких высказываний, но программа перевооружения под угрозой срыва.

Жандармский генерал имел в виду план перевооружения армии трехлинейками образца 1891 года, принятый Советом по обороне империи. К середине следующего года предполагалось поставить в войска 2 миллиона новых винтовок, для чего из бюджета Военного ведомства было ассигновано свыше тридцати миллионов рублей, включая расходы на производство патронов и пороха.

– Турецкий след, говорите? – задумчиво произнес обер-полицмейстер.

Он подошел к генералу.

– Анатолий Францевич, заклинаю: ищите настоящих преступников. Верить в участие турков в Сестрорецком взрыве я решительно отказываюсь. Есть в этом деле какая-то другая сила. Цели ее нам пока неясны, но уверен – скоро они проявятся. Нельзя терять ни минуты.

В это время в квартиру убитого Лундышева вернулся возбужденный Жарков. Мебель в гостиной была сдвинута, дворники сворачивали испачканный кровью ковер. Вдова находилась здесь же. Не касаясь спинки венского стула, она сидела с безупречно прямой спиной и неотрывно смотрела в окно, пережидая, пока комнату не освободят от следов убийства.

Жарков велел работникам обождать в передней.

– Сударыня, где портфель вашего мужа? – спросил криминалист без лишних вступлений.

– Портфель? Какой портфель?..

Вдова медленно обернула лицо к Жаркову. Казалось, мыслями она была далеко отсюда, и вопрос вынудил ее вернуться в горькую действительность.

– Зачем вы мучаете меня? – Подбородок женщины дрогнул, и из глаза капнула слеза.

– Понятно, – нетерпеливо проворчал Петр Павлович и указал на дверь в соседнюю комнату: – Кабинет?

Вдова, как завороженная, проследила за направлением руки недоумевающим взглядом. Не дожидаясь ответа, Жарков распахнул дверь.

Осмотр ничего не дал. Петр Павлович вернулся в гостиную.

– Ваш муж пришел со службы с портфелем. Где он?

– Его убили, – тихо произнесла женщина.

– Портфель! – возвысил голос криминалист, не в силах побороть охватившее его волнение.

Лундышева замолчала, с удивлением глядя на разгоряченного господина.

Жарков отправился в столовую, потом побывал в спальне.

– В квартире есть сейф? – спросил он, не сумев обнаружить нужной вещи. – Может быть, тайник? Думайте, сударыня! Это очень важно.

– Александр Петрович не посвящал меня в служебные дела, – наконец подала голос вдова и опять оборотилась к окну.

Глава 6
В редакции

Ардов не удивился, застав главного редактора «Санкт-Петербургских ведомостей» за обновлением художественной экспозиции, которую он разместил в стенах редакции. Года три назад Клотов всерьез увлекся современным искусством и с той поры все доходы от издательской деятельности пускал на пополнение коллекции. Он был воинственным апологетом новых форм, и потому стены редакции украшали весьма экстравагантные полотна, которые нередко вызывали возмущение посетителей, приносивших в газету частные объявления. В конце концов Клотов выделил для приема визитеров отдельный закуток, куда определил наиболее традиционные по сюжету произведения, исключив обнаженную натуру и прочие вольности.

Сейчас глава редакции был охвачен поиском подходящего места для двух мраморных голов, которые предполагалось установить на выкрашенных белой краской подставках в виде невысоких античных колонн. Одна голова лежала в опилках в открытом ящике на полу, а вторую, обливаясь потом, таскал по залу щуплый длинноволосый юноша – помощник редактора Арсений Карлович. Столы в зале были сдвинуты, и рабочие носили колонны с места на место, приставляя к стене в разных местах по приказу начальника. Арсений Карлович водружал мраморную голову на подставку, а Клотов принимался кружить между столами, оценивая с разных точек местоположение; признав его недостаточно выразительным, он кричал «Нет!» и требовал освоения нового пространства.

Многочисленные сотрудники, привыкшие к бурному темпераменту руководителя, продолжали невозмутимо работать в самых невероятных местах и позах: один вел беседу по телефону, взгромоздившись на подоконник рядом с фикусом; другой поставил пишущую машинку на стул и печатал, опустившись перед ней на колени; третий вообще забрался под стол, где красным карандашом правил гранки, разложившись прямо на полу.

Вокруг Клотова стайкой перемещалась группа редакторов, поскольку одновременно с преображением пространства глава издания проводил летучку, выбирая наиболее эффектные новости в утренний выпуск.

– С датского острова Шпицберген запустили наполненный водородом воздушный шар, – пробубнил красноносый редактор с обвислыми усами. – Цель экспедиции – впервые достигнуть Северного полюса по воздуху. Экспедицию возглавил шведский воздухоплаватель Саломон Август Андре.

– Это ж сколько на эту блажь денег изведут? – прикинул Клотов, продолжая следить за перемещением головы.

– Организация экспедиции обошлась в 130 тысяч крон, – невозмутимо продолжил доклад красноносый редактор, – из которых 65 внес фабрикант Нобель, а еще по 30 тысяч пожертвовали король Швеции и барон Диксон.

– Арсений Карлович, нос к окну разверните! – крикнул Клотов ассистенту, который все никак не мог уловить оптимальное положение скульптуры. – А еще пять тысяч кто дал? – повернулся Клотов к вислоусому репортеру; тот растерялся. – Нет! – отверг новость редактор. – Когда разобьются – тогда напишем. У вас что? – повернулся он к седовласому старичку в пенсне с острой бородкой.

Старичок перелистнул несколько страниц блокнота и зачитал:

– В Лондоне установили газовые фонари, которые не только освещают улицы, но и работают как автоматы, предлагая горячий кофе, чай и какао.

– Ого! – оценил изобретательность англичан Клотов.

– Помимо этого, в фонарях можно купить сигареты и почтовые открытки. А одна из моделей также снабжена телеграфом, по которому можно передать сообщение напрямую в Скотланд-Ярд.

– И все это на газу?

Старичок кивнул.

– Нет! – возвысил голос Клотов.

Седобородый редактор хотел было перелистнуть блокнот в поисках нового сообщения, но понял, что возглас относился не к новости про газовые чудо-фонари «Pluto Lamp», а к очередной неудаче с многострадальной мраморной головой.

– Давайте сюда, – указал редактор на стеклянную дверь в собственный кабинет. – Ставьте здесь, по бокам.

Рабочие принялись раздвигать столы, чтобы очистить путь к новому месту. Сотрудники редакции опять пустились в движение.

– Про фонари ставим в номер, – согласился Клотов. – С добавкой, что у нас, к сожалению, такое приживется не скоро ввиду низкой культуры населения: начнут совать всякую дрянь вместо денег. Или сдачу требовать с двугривенного. С автомата – сдачу! Чем это закончится? Верно, разгромом и крушением. К каждому фонарю городового не приставишь.

Третий редактор, лощеный молодой человек в клетчатом костюме с напомаженными волосами, сообщил об инаугурации 25-го президента Северо-Американских Соединенных штатов Уильяма Мак-Кинли.

– Выступил с речью. Обещает ввести «золотой стандарт».

– Хм… – задумался Клотов. – Неужели банкиры разрешат ему набросить ошейник на ничем не ограниченную эмиссию? Как бы его не хлопнули вслед за Линкольном. Тот, помнится, тоже сделал невыгодным выпуск денег для банкиров… Да! Да! Ну, конечно!

Последние возгласы ознаменовали найденное наконец-то местоположение мраморных голов – по сторонам от дверей в кабинет.

– Доставайте вторую, Арсений Карлович, – указал Клотов на ящик с опилками. – А в криминальную хронику что-нибудь есть?

– Убит репортер Чептокральский.

Это прозвучал голос Ардова, который некоторое время наблюдал за происходящим и наконец решил обнаружить себя. В зале воцарилась тишина, дюжина голов обернулась в сторону чиновника сыскного отделения. Чептокральский был фигурой если и не легендарной, то уж точно всем известной.

Сыщик следил за реакцией главного редактора. Тот на мгновение замер, потом распростер руки навстречу гостю, словно собирался обнять, и расплылся в улыбке.

– Илья Алексеевич, – радостно протянул хозяин «Санкт-Петербургских ведомостей», – наконец-то вы к нам заглянули!

Редакторский улей продолжил привычное свое гудение, словно тут же позабыл про только что объявленную смерть коллеги.

– Полюбуйтесь!

Клотов отскочил в сторону и указал на мраморные головы, наконец-то нашедшие покой на подставках.

– Работа Макса Клингера^[4], – похвастался он. – А? Каково?

Ардов подошел ближе. Головы сизого мрамора с желтоватыми прожилками производили впечатление натуральных, слегка оплывших, только что срезанных с плеч утопленников. Глазницы были заполнены пастой красного цвета, отчего мертвенные лица походили на демонов преисподней со светящимися адским пламенем глазами.

– Подумываю, не пора ли учредить глиптотеку^[5], – хохотнул главный редактор. – Вы слыхали? В Копенгагене только что открыл такую Карл Якобсен, сын пивного магната Карлсберга. Там одного Родена около тридцати работ… У меня, конечно, пивоварен нет, но кое-чем удивить публику смогу…

Илья Алексеевич ощутил запах грибов и привкус тины во рту; голос Клотова ложился на лоб, щеки и губы бурой липкой паутиной. Ардову стоило больших трудов не начать убирать эту воображаемую паутину с лица.

– Он гений, не находите? – ворковал газетчик, принявшись исполнять вокруг гостя какой-то замысловатый пластический этюд. – Истинный enfant du siecle^[6], завороженный тенями мистических глубин. Если Бердслей – жрец Астарты, то Клингер – мистик из братства Дюрера и Гольбейна. Оцените эту скорбную вдумчивость, драматический пафос… Вот эта складка… – он ткнул мизинцем в насупленную бровь мраморной головы. – С этими символами, окутанными чарами пантеизма, надо вступить в интимную близость, сродниться, чтобы ощутить скрытую страсть и душевную муку.

– Мне надо задать вам несколько вопросов, – сказал Ардов, зная, что этот бессмысленный словесный поток может исторгаться из Клотова часами, если не сутками.

– Прошу! – мгновенно переключился газетный магнат и распахнул двери кабинета.

– Когда вы видели Чептокральского в последний раз? – спросил Илья Алексеевич, когда Клотов устроился у себя за столом.

– C утра был. В невероятно возбужденном состоянии. Пообещал разоблачения в вопросах вооружения русской армии.

– Разве это его тема?

– В том-то и дело, что нет! Да вы сами прекрасно знаете.

Не усидев, Клотов опять вскочил, обошел стол и нагнулся к уху сыщика.

– Но с недавнего времени он стал приносить материалы о перевооружении армии.

Многозначительно помолчав, главный редактор отложил в сторону лежавший на столе свежий номер газеты, под которым открылась стопка каких-то эскизов. Он принялся задумчиво перебирать листы с рисунками.

– Разве это интересно читателю? – поинтересовался Илья Алексеевич.

– Конечно! Это же колоссальные подряды! Взятки, коррупция, нити тянутся на самый верх! Посмотрите! – он показал Ардову картон с гуашью. – Между прочим, это Мозер! А это – Штер… А вот сам Климт!

Илья Алексеевич бросил взгляд на наброски, залитые пятнами краски.

– Я только что из Вены, – доверительно сообщил Клотов. – Они задумали учредить сецессион^[7], чтобы наконец-то порвать с господствующим в венском Доме художников консерватизмом. Я предложил им издание собственного журнала – «Ver Sacrum»^[8]. Как вам название?

Постучав, в кабинет заглянул Арсений Карлович и показал гранки.

– Пора в печать, – извиняющимся голосом сообщил он.

Клотов жестом велел положить листы на стол, обмакнул перо и, взглянув на хронограф из жилетного кармана, проставил в выходных данных время отправки номера в печать.

– Откуда у Чептокральского были сведения? – спросил Ардов, дождавшись, пока помощник оставит кабинет.