Цитаты из книг автора «Игорь Кон»

Возврат к идеалам стабильного брака и семьи казался отступлением от первоначальной коммунистической идеологии, и некоторые западные ученые громко торжествовали по этому поводу. На самом деле апелляция к стабильности брака и возрождение «семейной» идеологии были не столько отступлением от принципов, сколько проявлением растущего общего консерватизма советского общества. А главное – речь шла уже о совершенно другой семье. Лишенная частной собственности «новая советская семья», все доходы и жизнь которой зависели от государства, не только не могла быть независимой от него, но сама становилась эффективной ячейкой социального контроля над личностью. Государство укрепляло зависимость индивида, будь то ребенок или супруг, от семейного коллектива прежде всего потому, что этот коллектив сам был зависим от государства и помогал ему контролировать своих членов.

Буржуазная и крестьянская семья, имевшая частную собственность, была автономна от государства, поэтому большевики всячески пытались ее разрушить или хотя бы ослабить путем обобществления быта и воспитания детей. В 1920-х годах проводилось активное «рассемейнивание» быта, формально направленное на то, чтобы «спасти домохозяек из кухонного рабства»(Stites, 1985. P. 201). Строились дома нового быта, домовые коммуны, в которых не было индивидуальных кухонь, этого «сильнейшего символа нуклеарной семьи». Однако эта политика обанкротилась – общественное питание и воспитание, в любых формах, оказались гораздо хуже семейно-домашних.

В середине 1930-х годов начинается постепенная, но глубокая и радикальная смена коммунистической фразеологии. Если сексофобия 1920-х подкреплялась доводами «классовой целесообразности» и механистическими теориями о возможности и необходимости переключения «половой энергии» на более возвышенные социальные цели, то теперь на первый план выступает морализация, закамуфлированная под заботу об укреплении брака и семьи.

Однако все это облегчало советской власти контроль за частной жизнью и давало тотальной слежке псевдоморальное обоснование.

Гендерная сегрегация и «забота о нравственности» в советских общежитиях также не была чем-то уникальным: сходные правила вплоть до середины XX в. существовали в американских и западноевропейских университетах и послужили

Вопрос «где?» был самым трудным вопросом советско-русского секса

Сексуальные практики и привычки советских людей больше всего зависели от жилищных условий

Культурная и кадровая революция, в сочетании с массовыми репрессиями против специалистов, сопровождалась общим ростом антиинтеллектуализма. Для вчерашних крестьян антисексуальные аргументы были гораздо убедительнее, чем для предыдущих правящих элит, поскольку они опирались на их старые, осмеянные и оплеванные, но не исчезнувшие, религиозные запреты. В глазах этих людей секс действительно был грязным, а любые разговоры о нем – непристойными. Отказываться от реального секса они, разумеется, не собирались, но вычеркнуть его из (чужой) культуры им было легко, они делали это искренне и с удовольствием.

В результате индустриализации и коллективизации страны, а также политических репрессий в начале 30-х социальный состав руководящих кадров партии и государства изменился. Место интеллигентов и выходцев из рабочей среды сплошь и рядом занимают вчерашние крестьяне, происходит своего рода «одеревенщивание городов»

Каковы бы ни были психодинамические истоки большевистской сексофобии, политически она способствовала утверждению всеобъемлющего социального контроля над личностью и фанатического культа Государства и Вождя. Вот как выразила это героиня романа Оруэлла: