На следующей репетиции, когда по обыкновению за НЕКТО тенью стояла Йоко, ВСЁ не смеялся от души:

– Йоко – САМЫЙ БОГАТЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ…

– Богатый? – переспросил НЕКТО.

– Богатый!.. Она даже голая может что-то дать!..

Лицо Йоко стало пунцовым. Лицо НЕКТО пунцовым не стало. Йоко ничего не сказала. НЕКТО тоже не произнёс ни слова. Репетиция продолжилась…

(«ДЕВИЦЫ ВООБЩЕ ПОДОБНЫ ШАШКАМ: не всякой удаётся, но всякой желается попасть в дамки». Козьма Прутков.)

Все обязательные песни – такие, как «Сувениры» и другие модности! – они играли следующим образом: основной вокал и барабаны – ВСЁ, гитара, гитарные соло, а также вокал – НЕКТО, бас-гитара – НИКТО. Всё без особенных изысков и новшеств.

Что касается своих и несвоих композиций (например, Эмерсона) они играли иначе. На клавишах, вместе с гитарной импровизацией НЕКТО, мог начать играть НИКТО, а потом пересесть за барабаны. В это время за пианино садился ВСЁ, а бас в руки брал НЕКТО. Так они легко менялись инструментами, что не портило звучания, наоборот – делало его живее, разнообразнее, а визуально – зрелищнее. И это ещё не все придумки: на половине любой песни музыка могла – вдруг! – оборваться, и НИКТО, НЕКТО и ВСЁ о чём-то обыденно, запальчиво или уныло говорили – что приходило сию секунду им на ум и к слову! – предполагая, что вот таким может на предстоящем концерте стать диалог с веселящейся аудиторией! (Эта безумная тарабарщина потом выстрелила, и попала точно в десятку.) Про хронометраж: для одной песни он мог равняться и десяти, и пятнадцати минутам, до тех пор, пока тема не исчерпывалась до конца, до самого донышка: и в композиции, и в содержании текста.

– А кто у нас будет определять эту исчерпанность? – поставила вопрос ребром Йоко.

– У меня, в принципе, тот же вопрос: кто? – форте ударил по струнам НЕКТО.

– Мы! – ответил ВСЁ. – Кто же ещё?

– Кто конкретно? – настаивала на прямом ответе на прямой вопрос Йоко.

– Никто, – сказал НИКТО.

– Намёк понят… – НЕКТО потянулся рукой к своему микрофону…

(«ПОЧЕМУ все дуры ТАКИЕ ЖЕНЩИНЫ?!.» Ф. Раневская.)

– Объясняю для особо понятливых… – спокойным голосом, но через акустику, произнёс ВСЁ, – в «НИКТО, НЕКТО И ВСЁ» нет главных! Мы не симфонический оркестр, где главный дирижер – царь и бог.

– Дорогуша, такого не бывает! – встала на дыбы Йоко. – Главный должен быть главным!.. ВСЁ должен быть ВСЁ! НИКТО должен быть НИКТО! НЕКТО должен быть НЕКТО!

– Всё должно быть по правилам, – согласился ласково НЕКТО.

– Всё, что творится здесь, творится не по правилам, – сказал НИКТО.

– Значит, и итог будет соответствующим! – Йоко скомкала листок партитуры и яростно швырнула его в угол.

– Я и говорю: зачем изобретать велосипеды? – спросил НЕКТО. – Все они давно изобретены.

– Если мы пойдём по пути «велосипеда»… – НИКТО подождал, пока в репетиционной не установится тишина, – то проект «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» можно завершить: смело, без обсуждений. И предновогоднего концерта не будет, и не будет ничего.

– Я – против! – заявила категорично Йоко. – Концерту быть!

– Быть или не быть – вот в чём вопрос! – сострил ВСЁ.

– К лешему твоего Шекспира, – уклончиво произнёс НЕКТО. – Я – за то, чтобы мы – как это выразиться? – звучали…

– А сейчас мы звучали? – спросил НИКТО.

– Ну, вроде бы… И что?

– Звучали не как все?

– Ну, не как все… – ответил осторожно НЕКТО. – И что?

– Или это выглядело жутко плохо?

– Не плохо… И не жутко…

– Тогда включаем мозги и отвечаем: если состоялось звучание – значит, состоялись в этом звучании и мы?

– Вроде бы… – согласился неуверенно НЕКТО. – Как будто всё состоялось…

– А я вот этого не вижу! – ответила твёрдо Йоко.

И репетиция продолжилась.

Были улажены последние шероховатости с техникой, когда и в каких моментах звук должен быть громче, а когда – глубже, а когда надо было дать ему больше воздуха, чтобы слышалось дыхание музыки.

Через пару дней они впервые выступили для публики….

17. Послевкусие праздника, который не должен был состояться.

17 – 1 +7, где «единица» – это олицетворение нового цикла, мотивация, прогресс,

стремление к цели и успеху; «семёрка» – это открытие, пробуждение сверхспособностей.

Планировалось, что концерт 31 декабря начнётся в 18.00, и закончится в 19.00.

Закончился он в 22.00. Причём, учёное сообщество, войдя во вкус веселья, потребовало продолжения банкета, и потребовало твёрдо и упрямо. Директор НИИ, взяв в руку микрофон, объявил, как на партсобрании, что праздник закончен, потому что он и так «затянулся» на целых три часа лишнего времени.

– Вы что забыли, что в полночь мы всё должны сидеть за домашним столом? – сказал он в завершении своей речи. – Что с вами: вы все с ума посходили?..

(Пресс-конференция с Битлз. Репортёр: Какова ваша реакция на психиатра из Сиэтла, который сказал, что Битлз – это угроза? Джордж: ЭТО ПСИХИАТРЫ – УГРОЗА…)

Кто-то из сотрудников крикнул в ответ:

– А мы не хотим дома! Мы хотим здесь!

Перечащего директору поддержали, но не очень громогласно. И скоро зал опустел.

Последней ушла улыбчивая, миловидная зампредпрофкома НИИ в модном джинсовом платье, которая напоследок, без комментариев, вручила НЕКТО простой почтовый конвертик с надписью от руки «Гонорар музыкантам». Йоко обнаружила в нём семьдесят рублей.

– Эта дамочка тоже не сильно спешила к семейному очагу, – улыбнулся НЕКТО. – Это было заметно.

– Если бы не наши девчонки, она бы точно ещё задержалась! – заметил ВСЁ, и получил звонкую затрещину от Мари.

Пат, Йоко и Мари были здесь, с начала и до конца концерта.

Ещё зампредпрофкома перед уходом сообщила, что НИКТО, НЕКТО и ВСЁ могут здесь пировать, хоть до утра: заслуженно! И принять это, как маленький знак внимания от НИИ: директор в курсе, и охрана – тоже.

Из сейфа для аппаратуры ВСЁ принёс, закупленные заранее, минералку, сок и пару бутылок «Таласа».

Салатики и фрукты, которые были приготовлены благодарными сотрудниками НИИ, они расставили на акустических колонках.

– Ну, и будем пировать до утра! – ВСЁ подбросил барабанные палочки вверх: одна из них застряла между стекляшками в люстре под потолком, вторая – угодила прямиком в Йоко. – Потому что праздник состоялся!

– Который не должен был состояться… – сказал НИКТО.

– Почему? – спросила Мари. – Потому что не должен был состояться никогда?..

(«САМО НАШЕ существование ПРОХОДИТ В АТМОСФЕРЕ НЕСУЩЕСТВОВАНИЯ…» Бхагават Гита.)

В зале, когда они остались одни, стало пронзительно тихо, как бывает после грозы: стихия утихла – наступило волшебное умиротворение и покой во всём.

За гранью настоящего остались экспрессивные импровизации НЕКТО в сопровождении барабанов ВСЁ и мощной основы баса НИКТО. За гранью настоящего остались хулигански-жёсткие басовые соло НИКТО в сопровождении ударных и гитары НЕКТО. За гранью настоящего остались импровизации ударных ВСЁ с непредсказуемыми штрихами—вставками гитары НЕКТО. Гроза прекратилась, и в зале ощущался запах озона, которым хотелось дышать и дышать, и которым нельзя было надышаться.

НИКТО покопался в своем портфеле, достал «Фиесту» Хемингуэя, полистал книжку и, найдя нужную страничку, процитировал:

– « – Выпейте ещё коньяку, – сказал граф.

– Там выпьем, – сказала Брет.

– Нет. Выпьем здесь, здесь тихо.

– Подите вы с вашей тишиной… Что это мужчины вечно ищут тишину?

– Мы любим тишину, – сказал граф, – как вы, дорогая, любите шум…»

– И к чему здесь сей глубокоумный диалог? – с насмешкой спросила Йоко. – Про тишину – прямо-таки оглушающая мудрость: мудрее не придумать! Вот тоже мне – проблема на пустом месте.

– А «вы, дорогая, любите шум»? – спросил ВСЁ, обращаясь к Йоко.

– Да, я люблю шум! И веселье! И праздник!..

НЕКТО суетился с наполнением стаканов портвейном.

Когда все выпили, кто – по глотку, а кто – до дна, и ажиотаж прошёл, НИКТО сказал:

– А он, праздник, точно состоялся?.. Может, это была иллюзия?.. Мираж?.. Сумасшествие сумасшедших?

– Состоялся! – ответила Йоко.

– Без вопросов, – подтвердил НЕКТО.

– Я в восторге! – захлопала в ладоши Мари. – От сумасшествия сумасшедших.

Пат не сказала ничего. Она сидела на коленях НИКТО, обняв его одной рукой, во второй руке она держала большое красное яблоко, и была похожа на домашнего котёнка. Критически короткое платьице тигровой расцветки и светло-коричневые ботфорты органично дополняли этот образ.

НИКТО на ухо шепнул Пат:

– А твой наряд мог быть и подлиннее.

Пат – тоже на ухо НИКТО – ответила:

– Короткими должны быть две вещи на свете: юбки и… афоризмы! Зачем моему платью быть длиннее? Нет, оно никак не может быть другим.

– Почему?

– Потому что такая длина, какая есть, нравится тебе – это главное. Что подумают обо мне другие, меня не интересует. Эту тигровую шкурку… – Пат одёрнула платье, – мамка к этому концерту специально подарила мне.

– Я думаю, что больше – мне.

– Я ей это тоже сказала.

– А она?

– Она согласилась… – Пат рассмеялась. – И потом – если я с тобой, то мне позволена любая длина моих юбок и платьев…

(«СЧАСТЬЕ СИДЕЛО В НЕЙ пушистым КОТЕНКОМ…» А. Грин.)

– Опять двадцать пять! – гневно выговорил ВСЁ. – Пат и НИКТО, кажется, категорически игнорируют нашу компанию. Может, мы мешаем им на этом празднике жизни? Мы здесь, часом, не лишние?

– Что ты говоришь? – сказала Пат. – Вы не можете быть лишними. А нам разве нельзя посекретничать: чуть-чуть?

– Только чуть-чуть! – предупредила сурово Мари.

– Я буду за этим строго следить, – добавила Йоко.

НЕКТО, тем временем, обнаружил почти полную бутылку армянского коньяка, стоявшую около акустической колонки, забытую по недоразумению ученой публикой.

– Приятный сюрприз! – сообщил ликующе он, разглядывая этикетку на бутылке. – Для каждого приличного пьяницы!

– А ты пьяница – приличный? – спросила Мари.

– Более чем! – ответила Йоко. – Хотя он и коньяк такой никогда не пил. Это я знаю.

– Да, не пил. И что? Это не мешает мне быть приличным пьяницей! Все музыканты – немного пьяницы.

– Все ли? – спросила Пат.

– Все до одного! – подтвердила Йоко. – Как и художники. Это я вам говорю.

– Всё великолепно, только наливать коньяк куда: в гранёные стаканы? – потешно нахмурил брови ВСЁ.

Ни одной рюмки под рукой не было. Решили пить по очереди из горлышка. Начала Йоко, за ней – остальные.

– Прайс отдыхает, – сказала Пат.

– Точно-точно! – согласилась Мари. – Вторую серию «О, счастливчика» я сегодня увидела воочию. Слушайте, а как здорово ВСЁ сказал про брюлики, которыми пусть трясут те, у кого они есть! Я знаю – это слова Леннона, но, судя по реакции зала, многие об этом вряд ли догадались. А как здорово вы придумали прерываться на полуфразе и говорить с залом, и потом продолжать играть!

– Я думаю – искушённый Запад был бы в шоке – приятном! – если бы увидел такое! – тоном знатока шоу-бизнеса проговорила Йоко. – Без вопросов!

– Да уж, да уж, – степенно произнёс НЕКТО, – НИКТО сегодня отличился…

– Отличился! – подхватила Йоко. – И не отличился… Его хлебом не корми – дай только вволю позабавиться в логично-алогичном трёпе по любому поводу: ему нужны уши, сотни ушей, направленных в его сторону! Он их нашёл.

– А мне понравилось про интервью битлов, – заметила Мари. – И зал был в полном отпаде: «Музыка не была для нас работой. Мы стали музыкантами как раз для того, чтобы не работать»! А эта цитата от битлов: «ЕСЛИ БЫ НА МЯСОКОМБИНАТАХ БЫЛИ СТЕКЛЯННЫЕ СТЕНЫ, ВСЕ СТАЛИ БЫ ВЕГЕТАРИАНЦАМИ»!

– Конечно, Битлз – это Битлз! – просиял ВСЁ. – «МЫ НИКОГДА НЕ ИСЧЕЗАЛИ ИЗ ПРЕССЫ, но интересное дело: КОГДА МЫ НЕ ДАВАЛИ ИНТЕРВЬЮ, О НАС ПИСАЛИ БОЛЬШЕ, ЧЕМ КОГДА ДАВАЛИ…» Джон Леннон. Было бы ещё неплохо (плюс ко всем плюсам!), если бы то, что они говорили, было услышано.

– Это было бы славно, – сказала Пат.

– Да, про мясокомбинаты – это было не в бровь! – Йоко постучала барабанной палочкой по пустому стакану. – А сами они себя слышали?

– Телеинтервью Beatles в Далласе, 1964 год! – объявил НИКТО, как со сцены. – Репортер: Вас не волнует тот факт, что вы не слышите то, что поете во время концертов? Джон: Нет, у нас есть наши пластинки дома…

(«В СОЧИНЕНИИ НА ТЕМУ «Кем я хочу стать» Я НАПИСАЛ: СЧАСТЛИВЫМ. Мне сказали, что я не понял задание. Я ИМ СКАЗАЛ: «ВЫ НЕ ПОНЯЛИ ЖИЗНЬ». Джон Леннон.)

– А про длинные волосы я бы ещё раз послушала… – Мари подчёркнуто-умилительно посмотрела на НИКТО. – Это можно повторить?