ГЛАВА II

Немного ранее, едва выйдя из особняка мадам д’Орсо, Гастон Дарки спустился вниз по бульвару Малешербе, словно заключённый, только что сбежавший из тюрьмы и опасающийся, что его поймают и снова туда вернут. Он пришел к Джулии озабоченный поиском более безболезненного способа разрыва с любовницей, а уходил с лёгким сердцем и благословлял случай, который привёл поляка к д’Орсо.

– Эти богемные иностранцы могут показать себя и с хорошей стороны, – радостно говорил себе Дарки. – Без сцены, которую он устроил Джулии, я думаю, что у меня не хватило бы мужества разорвать наши с ней отношения. И, однако, она не должна быть в обиде на меня. Наш любовный роман длился целый год и обошёлся мне в сто тысяч, принимая во внимание чек, который я пошлю ей завтра утром, чтобы Джулия не слишком расстраивалась. Она мне сказала, что не примет его, но держу пари, что немного поартачившись про себя, она его обналичит. Но я… я не ошибся, бросив Джулию. Она меня уводила бы и дальше чересчур далеко от моей главной цели в жизни. Мой дядя мне бросится на шею, когда я ему скажу завтра: «Всё закончено…», как это случилось в водевиле «Шляпка из итальянской соломки» Эжена Лабиша и Марк-Мишеля.

Мадам д’Орсо действительно увела бы очень далеко Гастона Дарки от жизни, к которой он стремился, но следует, к его чести, признать, что точно не страх потратить на Джулию всё вплоть до последнего луидора и непременное при этом элегантное банкротство блестящего парижского кавалера с последующей нищетой заставили его совершить этот шаг. И это не было даже следование наставлениям его дяди, который последовательно проявлял свою мудрость в советах своему непутёвому племяннику и ради его будущей судейской карьеры настоятельно просившего прекратить эту связь с куртизанкой, пусть и лучшей из этого племени.

Гастон Дарки действительно намеревался попасть в магистратуру, а для этого ему нужно было распрягать свой дьявольский экипаж, отказываясь от кутежей, ужинов до утра и модных девушек. Но эти прекрасные помыслы и советы, вероятно, никогда бы не привели к нужному результату, если бы чувства к Джулии не были задушены более серьёзным чувством, предметом которого была отнюдь не она.

Джулия ошибалась только наполовину, считая, что Гастон бросает её, чтобы жениться на другой. Да, Гастон действительно любил другую женщину, или, скорее, собирался её полюбить, так как ещё не видел ясно её, эту любовь, не ощущал в собственном сердце.

Дарки был восхищён тем, как легко и быстро он завоевал свободу и испытывал потребность поделиться с кем-нибудь своей радостью. Спать ему совершенно не хотелось, и если бы он знал, где находится его дядя, то не отсрочил бы на следующий день визит, который намеревался ему нанести, чтобы обрадовать хорошей новостью уже сегодня. Но дядюшка ежевечерне выходил в свет, так что Дарки не стал разыскивать его в салонах парижского пригорода Сен-Оноре, а остановил первый же фиакр, который проезжал мимо, и отправился в свой клуб в Сен-Мишель, где частенько коротал вечера за приятной беседой, бокалом шампанского, игрой в карты и бильярд.

Гастон точно знал, что в этот час он там встретит своих друзей, и между прочим, того самого капитана Нуантэля, которого мадам д’Орсо так возненавидела, не будучи даже знакома с ним. Женщинам присущ врождённый чудесный инстинкт чувствовать и угадывать людей, настроенных по отношению к ним враждебно.

Клуб, членом которого Гастон состоял, не был самым аристократическим в Париже, но, возможно, был наиболее популярным, поскольку он был тем самым клубом, где рисковали в карточной игре больше и крупнее, чем в других, тем, который посещали, преимущественно, молодые кутилы и большие игроки. Дарки там очень ценили, так как он обладал всеми теми качествами, чтобы нравиться людям, живущим ради удовольствия. Он был разумен, не рассказывал длинных историй, и… не выигрывал слишком часто.

Когда Дарки вошёл в большой салон, окрашенный в багровые тона, семь или восемь собеседников собрались вокруг камина. Именно такой кружок вокруг неяркого пламени, вырывающегося из дубовых дров, был информационным центром клуба, и каждый участник этих посиделок приносил туда между полуночью и часом ночи последние вечерние новости. Разумеется, наиболее востребованными были скандальные анекдоты, и не было недостатка в комментариях по поводу наиболее свежих.

Первая фраза, которую Дарки поймал на лету, была такой:

– Знали ли вы, что Голимин был её любовником, и что он творил всяческие безумства ради неё? Представляете, сколько требуется сил и обаяния, чтобы вытянуть так много денег из поляка… правда, говорят, он не стеснялся в средствах на женщин… даже напротив….

Тот персонаж, кто держал эту речь, был высоким статным господином, этаким смуглым донжуаном, который специализировался на поисках удачи в женской части иностранной колонии Парижа. Более узкой направленностью его деятельности на этой ниве любовных обольщений были русские и американки.

Он прервал своё словоизлияние внезапно, заметив Дарки, который уловил, что настал удачный момент, чтобы выступить с принципиальным заявлением.

Все в клубе знали о его связи с Джулией, и он не был рассержен тем, если бы публично обсуждался его разрыв с ней. Это был один из способов сжигать за собой мосты и корабли, отрезая путь к возвращению. Дарки ещё опасался своей слабости, и не был уверен, что вдруг, внезапно, под влиянием воспоминаний о Джулии, он может к ней вернуться с покаянными словами.

– Речь идёт именно о мадам д’Орсо? – Спросил он.

– Нет, – ответил один милосердный собеседник. – Пребор говорил о прекрасном поляке, которого здесь склоняли во всех временах прекрасного французского языка.

– И который в былые времена имел связь с Джулией д’Орсо, как это известно каждому в Париже… но то, чего вы не знаете, так это то, что я больше не нуждаюсь в милостях этой прелестной персоны.

– Как, ты с этим покончил…?! – Хором воскликнули клубмены.

– Абсолютно верно. Ничего нет прелестней кратковременного сумасшествия.

– Не столь уж короткого. Мне кажется, дорогой друг, что эта связь длилась несколько сезонов. И разрыв, он произошёл полюбовно?

– Да. Мы же не присягали друг другу на вечную верность.

– Блажен, кто верует! И я полагаю, мой дорогой, что у вас была веская причина объявить о выходе из игры, ведь Джулия очень красива, а разума у неё на четверых, хотя она и не светская дама. Расспросите побольше об этом Пребора.

– Или графа Голимина. Она их хорошо знает.

– По поводу этого графа, или «так называемого графа»… Вы знаете, что с ним стало? – спросил Дарки молодой финансист, один из самых крупных и заядлых игроков Клуба.

– Эка честь для него, интересоваться мне его судьбой! Я полагаю, что он на грани разорения. Поляк больше нигде не появляется, а это плохой знак.

– Почему вы мне сказали этого раньше, ведь я имел глупость одолжить ему пять тысяч.

– Следовательно, вы будете сегодня хмуриться весь день?

– Нет, но я совершил эту глупость в вечер игры в баккара у маркизы де Брезе. Видя, что его принимают в этом доме, я подумал, что ничем не рискую.

– Маркиза принимала Голимина ещё совсем недавно, но с недавних пор закрыла перед ним двери своего особняка. Когда он прибыл в Париж, его повсюду принимали за вельможу. Надо сказать, что он был великолепен… вокруг него буквально благоухал воздух настоящего славянского принца.

– И у Голимина было много денег. Я лично видел, как он потерял три тысячи луидоров на спор, после ужина в английском кафе. И он их оплатил следующим днём ещё до полудня, всю сумму до единого сантима

– Да, это было время, когда все женщины Парижа страстно любили его. У него была особая манера одеваться и быть ведущим в тандеме…. и затем, он не пасовал перед ударом шпаги. Поляк даже врезал брутальному красавчику де Моверу, который его намеренно толкнул локтём в фойе Оперы.

– Побойтесь бога, господа! – воскликнул красавчик Пребор, – послушать вас, так этот потрёпанный жизнью боярин был совершенным дворянином. Вы немного подзабыли, что он всегда бежал впереди плохих слухов о состоянии своего счета.

– Да, это правда, – подтвердил один кавалерийский офицер, – такие типы чрезвычайно распространены в том мире, где мы развлекаемся, и я всегда спрашивал себя, как он смог найти поручителей, которые дали ему рекомендации для вступления в члены нашего Клуба.

– И поручителей очень респектабельных. Это генерал Ласко и доктор Сен-Труа. Держитесь! Стоит заговорить о волке, как… вот и доктор, который маневрирует по залу, чтобы приблизиться к камину…! Кажется, что он хочет здесь приземлиться… И там же виден наш дорогой Ласко, который, по-видимому, ищет четвёртого партнёра для игры в вист.

– Они мне оба не нравятся, ни тот, ни другой, ни ваш доктор, ни ваш генерал. Генерал откуда… из какой страны и каких войск? А доктор? Интересно, с какого факультета?

– Ласко – генерал вооружённых сил Перу. Что касается его превосходительства Сен-Труа, то он получил степень на факультете в Квебеке. Он из старинной нормандской семьи, эмигрировавшей в Канаду. Если они и согласились поддержать Голимина, то это только потому, что в то время, когда они его представили нам, никто не сомневался в его кредитоспособности. Но они уже давно прекратили давать ему рекомендации.

– Откуда вам это известно…? Что касается меня, то я ненавижу всех этих иностранцев. Всегда задаёшься вопросом, на что они живут в нашей стране?

– Ну вот! И вы поддались той же самой страстишке, что и наш друг Лолиф, который всегда и повсюду видит тайны. Он накануне вообразил, что этот Голимин – самый настоящий атаман банды разбойников, занимающейся ночными разбоями, о которых сейчас столько пишут в газетах! У нашего доброго приятеля Лолифа есть приятная мания придумывать судебные романы.

– Ну, разбои, пожалуй, не он придумал. Позавчера бандиты ограбили и почти задушили малыша Шарна, который выходил из Императорского Клуба с семнадцатью тысячами франков, выигранными в карты в экарте.

– Чёрт возьми! Если эти разбойники принялись обирать выигравших в карты в частных клубах, то, кажется, отныне будет не так уж огорчительно больше не выигрывать, – воскликнул молодой финансист, который делал это часто и успешно.

Дарки сказал о том, что он хотел сказать, и то, что он услышал только что о графе Голимине, не добавило ровным счётом ничего нового к уже известному ему, так что этот разговор его больше не интересовал, и он пошёл искать своего друга Нуантеля, но пересекая красный салон, мимоходом был перехвачен генералом-перуанцем.

– Дорогой господин, – сказал ему воинственный трансатлантический полководец, – только вы и вы являетесь тем самым человеком, который мог бы спасти нас в нашем затруднительном положении. К моему великому сожалению нас только трое, тех, кто умирает от желания сыграть в вист по одному луидору за фишку. Не хотели бы вы присоединиться к нашему столу? О…! Пожалуйста, хотя бы только до тех пор, пока к нам не вернётся наш отлучившийся партнёр.

Дарки попросил его извинить и дать ему маленькую паузу для принятия решения, после чего справился у камердинера, не прибыл ли капитан Нуантэль.

– Нет. Капитан ещё не появлялся в клубе, – ответил слуга.

Гастон не хотел уходить прежде, чем не увидит его, и он знал, что разумеется, Нуантэль обязательно придёт сегодня, а поскольку болтовня у камина начинала становиться ему неприятной и в то же время нельзя было сказать, что он ненавидел вист, Дарки счёл возможным принять предложение генерала, хотя этот персонаж и был ему мало симпатичен.

Господин Ласко был человеком с приятным лицом и хорошими манерами, и Дарки поддерживал с ним внешне приятельские отношения, которые, впрочем, абсолютно ни к чему не обязывают в их кругу.

В тот вечер будущее казалось Гастону довольно радужным, и он охотно забыл о своих антипатиях.

Стол, за который он присел на стул левее генерала, находился недалеко от камина и расположившихся там собеседников, но их непринуждённый разговор иссяк к тому времени, и молчаливые любители игры в вист смогли спокойно предаться своему самому излюбленному развлечению в мире.

Доктор Сен-Труа с Квебекского факультета не участвовал в игре. Он предпочёл присоединиться к группе, которая сидела перед тлеющим очагом.

В это время в салон вошёл чрезвычайно упитанный и толстощёкий молодой человек – почти точная копия прусских снарядов, что врезались в парижские мансарды во время бомбардировок французской столицы.

У этой вновь прибывшей персоны было красное лицо и волосы в полном беспорядке, он надувался, как тюлень и точно также, как это животное, громко пыхтел, а посему и был замечен всеми присутствующими ещё в то время, пока поднимался по лестнице.

Десять восклицаний прозвучали одновременно:

– Лолиф! А вот и сам Лолиф! Господа, это тот самый человек, кто нам расскажет всё о последних парижских преступлениях. Давайте, сюда, идите к нам Лолиф, поведайте нам о каком-нибудь уголовном деле. Где труп, в каком месте его обнаружили, расчленили и спрятали?

– Всё шутите господа, – высокопарно произнёс Лолиф, вытягиваясь во фронт. – Посмотрим, как вы будете шутить сейчас и как вытянутся ваши лица, когда я вам расскажу о том, что видел только что.

– Так говорите же, не тяните.

– Приготовьтесь к тому, что вы услышите наиболее удивительную, наиболее сногсшибательную новость, более того… невероятную…

– Достаточно прилагательных! К делу!

– Я не могу говорить до тех пор, пока не буду уверен, что вы меня внимательно слушаете.

– Начинайте же уже, рассказывайте Лолиф! Мы – сплошное внимание.

– Итак! Вообразите себе, что этим вечером я ужинал у моей кузины, которая виновата уже даже в том, что живёт в конце проспекта Ваграм…

– Он что, собирается нам зачитать меню ужина у своей кузины?

– Господа, не прерывайте римского оратора.

– Так вот, отужинав, я вышел из дома кузины ещё до полуночи и возвращался пешком, куря сигару, когда у входа на бульвар Малешербе я заметил скопление народа на пороге одного дома… особняка… и угадайте с трёх раз, чьего…? Вы правы, на пороге особняка Джулии д’Орсо!

– Полноте! У неё что, был пожар?

– Нет, не пожар. Это была полиция.

– Давайте по порядку! Вероятно, Джулия устроила тайный заговор против правительства. Не зря её видели в Сен-Огюстене… в годовщину…

– Вы не там ищете решение загадки, мои маленькие друзья. Послушайте, я стараюсь обратить ваше внимание на то, что там стояло с полдюжины полицейских на тротуаре и два агента службы безопасности в вестибюле и на первом этаже и, наконец, сам комиссар, занятый составлением протокола.

Лолиф говорил так громко, что вистёры не имели никакой возможности пропустить ни одного слова из его повествования, и этот рассказ начинал интересовать Гастона Дарки, да настолько, что он забыл, что пришел его черёд сдавать карты.

– Ваша очередь, – вежливо напомнил ему генерал.

– Да, господа, – повторил Лолиф, – сам комиссар. И знаете ли Вы, что он делал у Джулии?

– К черту недомолвки, Лолиф, вы же знаете, что, несомненно, нам это не известно.

– Так вот, месье, он пришел для того, чтобы заняться выносом тела господина, который покончил жизнь самоубийством в особняке этой самой д’Орсо.

– От отчаянной любви к ней, вероятно? Это… это вершина… вершина невезения, так как Джулия никогда и никого в этой жизни не огорчала, – иронично заметил кто-то.

– Подождите! – воскликнул Лолиф, принимая позу актёра, собирающегося бросить в зал эффектную реплику. – Это было тело господина, которого вы все знаете… графа Голимина!

– Это невозможно! Люди закалки Голимина не убивают себя из-за женщины.

– Что бы там ни было… сделал он это из-за женщины или был другой мотив этого его решения, я вам утверждаю, что Голимин повесился в галерее её особняка, на шпингалете окна библиотеки.

– Как! Вы бьёте моего короля девяткой, – воскликнул партнёр Дарки.

– А вы, генерал, вы положили только что вашу даму на мой валет, когда у вас ещё семь и восемь на руках, – рассерженно сказал партнёр месье Ласко.

Новость, только что провозглашённая пронзительным, как звук охотничьего рожка, голосом Лолифа, очевидно весьма расстроила двух игроков в вист, и их партнёры безжалостно использовали ошибки обоих потерявших внимание в игре игроков.

– Я не знаю, что со мной происходит сегодня вечером, – сказал будущий судья. – Я не в форме. Прошу меня извинить, господа и, чтобы вы не стали жертвой моей рассеянности, я вас покину. Я должен девять фишек, так что вот, пожалуйста, девять луидоров.

Генерал получил золото и тоже встал, одновременно с Дарки.

– Должно быть, здесь ужасно жарко, я себя что-то не очень хорошо чувствую, – негромко извинился он перед другими игроками, оставляя стол.

Гастон совсем не удивился внезапному недомоганию Перуанца, впрочем, оно его мало интересовало. Сам же он приблизился к камину, чтобы услышать продолжение рассказа, начало которого его очень расстроило, ведь Голимин, обнаруженный мёртвым у Джулии, этот поляк, который должен был выйти из её дома задолго до него… в это что-то не очень верилось.

Прилично взволнованный и довольно обеспокоенный этой новостью, Дарки смешался с группой, обсуждавшей произошедшее.

– Что бы вы сделали на моем месте, господа? – продолжал говорить Лолиф. – Я хотел получить информацию, и я её получил, гарантирую вам.

– Но вы ведь родились не для того, чтобы стать репортёром.

– Нет… а для того, чтобы стать следователем. Весь Париж будет завтра судачить об этом деле, но я лично в состоянии рассказать вам о том, как всё произошло. У меня информация непосредственно от комиссара.

– Он вас скоро возьмёт на работу агентом безопасности.

– Нет, мне это не нужно, мне и без того всё известно. Я знаю всех комиссаров и даже их секретарей. Итак, господа, допрос подозреваемой уже закончен, и он полностью оправдал Джулию д’Орсо

– Значит, её всё-таки подозревали в том, что это она убила Голимина?

– Мой дорогой, в этих случаях всегда подозревают кого-нибудь. И потом, есть замечательная аксиома: «Шерше ля фам» – ищите женщину. Но, ещё раз хочу вам сказать, что мадам д’Орсо была очень убедительной в своих объяснениях. Она рассказала, что этот поляк по собственной инициативе пришел к ней, даже несмотря на её запрет посещения её особняка, что подтвердили слуги мадам д’Орсо, и устроил ей сцену. Можете себе представить… он требовал, чтобы она последовала за ним в Америку, и всё потому, что она якобы любила его раньше!

Внезапно, заметив Гастона, который стоял позади него, Лолиф пробормотал:

– Простите, мой дорогой, я вас не заметил.

– О! Не чувствуйте себя стеснённым из-за меня, – произнёс Дарки, стараясь улыбаться. – Мадемуазель д’Орсо больше не смотрит в мою сторону. Я порвал с ней… вчера.

– На самом деле? Это здорово для вас, просто удачное стечение обстоятельств, так как в конце концов, вас также могли бы допросить в связи с произошедшим, а это всегда неприятно. Итак, на чём это стало быть я остановился? Ах! Как я вам говорил, Голимин, основательно поиздержавшийся и решивший перебраться за моря, мечтал уехать не в одиночку. Он остановил свой выбор на Джулии, ведь у неё есть ценные бумаги, рента, великолепный особняк и картины, которые могли бы украсить любой музей мира. Честное слово, эти славяне не упустят ничего. Как говорится, что наше, то наше, а что ваше, так это мы ещё посмотрим! Ах! Если бы Джулия согласилась на это предложение, её бы ожидала приятная жизнь в Польше! Какой там у них самый крупный городок… Варшава? Или это русская колония? Извините, но в политике и географии я не такой крупный знаток, как в криминалистике! Да, несомненно, некоторое время она провела бы достаточно приятно! Но мадам д’Орсо не столь глупа! Она без всяких обиняков отказалась от этого предложения и выставила графа за дверь, в связи с чем наш Голимин, вместо того, чтобы уйти прочь из её особняка и отправиться восвояси в свою Польшу, пошёл в библиотеку-галерею Джулии и не нашёл ничего лучшего, кроме как повеситься между картинами Коро и Диаза. Неплохой, между прочим, выбор для поляка. Несомненно, у него был неплохой вкус!