Наконец, под угрозой новых ударов, я вырвалась из рук моей мучительницы и отскочила в сторону, желая лишь одного – убежать прочь.

– Пожалуйста, подойди ко мне! – грозно произнесла в это время тётя Анна.

Я стала двигаться в её сторону, но видя, что она берет в руки плётку и не сомневаясь в том, что она намеревается с ней делать, я бросилась бежать в направлении решетчатых ворот, которые выходят на улицу. Рассвирепевшая тётка бросилась вдогонку за мной и настигнув меня, схватила рукой за платье, когда мне уже казалось, что я спаслась от её гнева.

– Ах! Вы полагаете, что всё закончилось для вас благополучно, несчастная маленькая воришка! Вы глубоко ошибаетесь. Слишком давно ваша попа не пробовала прутьев! На этот раз, по крайней мере, у неё не будет причин жаловаться, что её обделили вниманием, и она получит свою порцию наслаждения.

И так как Мадара хотела уйти, моя тётя продолжила:

– Останьтесь, Мадара, нужно, чтобы вы поприсутствовали при процессе исправления этой дрянной девчонки. Ах! Итак, вы, моя милочка, хотели убежать! Чтобы вам не удалось этого сделать, вы познакомитесь с вашей персональной плёткой, которую я приобрела специально для вас, прямо здесь, в саду, перед вашей служанкой, на глазах у всех этих простолюдинов, которые проходят по дороге мимо нашего дома, и смогут увидеть, как вы исправляетесь от вашего наиболее сильного стыда в жизни. Итак! На колени, мерзкая воришка и лгунья!

Уже второй раз за короткое время я была вынуждена становиться на колени на щебень, пронзавший насквозь кожу моих ног. Также мне следовало опустить голову до земли, и так как я отчаянно не желала оставаться в этом положении, Мадаре было приказано держать меня за руки и давать мне увесистую пощёчину всякий раз, когда я буду делать попытки подняться. Эта угроза для меня была наиболее ужасна и унизительна: получить пощёчину грязными руками неотёсанной крестьянки-служанки! От такой возможности мои щёки стали ещё более пунцовыми, чем раньше.

Между тем, тётушка в это время поместилась выше меня, и зажав своими ногами моё тело, согнулась надо мной сзади и задрала вверх моё платье и юбку своей проворной рукой, а затем уже смогла поднять и мою нижнюю рубашку. И тут её глазам предстала малоприятная картина, ведь перед этим я столь внезапно вышла из отхожего места, услышав тётины крики, что не потрудилась подтереть свою попку, в которой ещё оставались кусочки кала, так что пинок, который меня недавно наградила тётя Анна лишь углубил ткань моей рубашки внутрь между моими ягодицами и измазал её моими какашками, приклеив к промежности задика. Увидев это, моя родственница ещё более взбесилась.

– Гадкая, мерзкая, отвратительная грязнуля, – закричала она, – я вас научу, в каком виде надлежит являться передо мной. Посмотрите все на этот ужас!

Но эта грязь не помешала ей отклеить мою рубашку от тела и обнажить его сзади. О, Боже, какой удар она нанесла мне для начала, я даже не поняла, что случилось, у меня едва случилось времени, чтобы его почувствовать, поскольку я тут же получила следом второй, а затем и третий, и так непрерывно приблизительно двадцать ударов. Я при этом постоянно испускала душераздирающие крики и не могла даже дёрнуться, поскольку мои руки и плечи держала Мадара, а живот перехватила своими железными ногами тётушка, так что мои ягодицы болтались в воздухе, полностью открытые для всеобщего обозрения, и непроизвольно дёргались, испытывая такое ужасное бичевание. Я спрашивала себя, как я могла несколько дней тому назад развлекаться подобным же образом и испытывать тогда удовольствие от этого процесса, ведь сейчас я лишь могла кричать от боли и извиваться, стараясь освободиться от рук моих палачей. Мне даже удалось немного изменить положение моего тела, однако без всякой выгоды для себя. Удары, которые падали на мою левую ягодицу, стали теперь достигать и правой… и даже промежности, так что это всё, что я выиграла от своих телодвижений. В конце концов, моя тётя столь тесно зажала меня своими толстыми ножищами, настоль сильно, что я совсем не могла пошевелиться, и единственные движения, которые мне было позволено совершать, так это открывать или закрывать мой бедный зад, отодвигать или приближать бедра к моим мучителям. Стыд, к которому я вначале была столь чувствительна, исчезал на глазах перед страданием, которое выпало на мою долю, и меня охватила такое безразличие к любой форме самолюбия, что не сдержалась и выпустила прямо в нос моей тёти пару мощных струй кишечных газов. В этот момент я могла видеть только лицо Мадары, которая не смогла сдержаться и расхохоталась от звука происходящего, от мелодичного звучания этих выхлопов. Положение, в котором я была вынуждена пребывать, раздвинув ноги и промежность, из которой ветерок понуро выдувал мои газы, которые я просто физически не могла сдержать, так как тётушка с силой сжимала мой живот, не позволял мне прекратить это газоизвержение. Однако тётка была крайне возмущена такой ситуацией.

– Вонючая мусорка, – воскликнула моя родственница, – ты слишком много ешь, нельзя же доводить себя до такого состояния!

И раздвинув мои ягодицы, она стала яростно хлестать моё тело, в виноватом, с её точки зрения, месте, но непроизвольно задевая при этом внутренние стеночки моей нескромной дырочки. Я взвыла от боли, непроизвольно извиваясь, словно угорь на сковородке, ведь выдержать удары плёткой в этой чувствительной части моих ягодиц было совершенно невозможно обыкновенному человеку. Кровь текла потоком, плётка была разлохмачена, и, наконец, моя тётя утомилась от экзекуции и закончила процесс моего исправления, но, прежде чем позволить мне уйти, она приказала принести ей пиалу, заполненную уксусом, и вытерла смоченной в ней тряпочкой мой искрошенный кожанной плёткой задик, и тут я почувствовала ужасное жжение, мой круп в этот момент внезапно непроизвольно дёрнулся, настолько сильно, что пиала с уксусом выпала из рук тётки, и я смогла вскочить и убежать прочь под раскаты гогота толпы деревенских жителей, пришедших к ограде сада, чтобы поприсутствовать на спектакле моего наказания и исправления, а заодно и развлечься. Я скрылась в моей комнате, забежав в которую сразу бросилась плашмя животом на мою постель и заплакала. Сидеть я не могла, потому что это положение тела причиняло мне сильную боль. Однако, несмотря на мои страдания, красные от слёз глаза, и то, что я была осуждена тётушкой на хлеб и воду на целую неделю, я была обязана присутствовать на ужине. Тётя Анна позаботилась о том, чтобы в деталях рассказать всем своим гостям, как я была наказана плетьми, и мне было стыдно видеть все эти насмешливые взгляды, устремлённые на меня, и это меня мучило почти так же, как наказание, полученное днём. Чтобы увеличить степень моего унижения, в конце ужина тётушка, почувствовав вдруг донёсшееся до неё зловоние и подумав, что это я не поменяла рубашку и не вымыла свой зад, вдруг задрала вверх мою юбку прямо перед всеми её гостями, чтобы они смогли увидеть, таким образом, мой задик, багровый и исполосованный плетью.

– У неё прекрасные ягодицы, – стали говорить все вокруг меня. Других слов утешения я не услышала.

Утром следующего дня, когда я ещё не отошла от порки кнутом, который накануне мне учинила моя тётя, и лежала в постели, она пришла опять с плёткой в руке, и заявив, что в это время я уже должна была подняться и заниматься полезным для домашнего хозяйства трудом, заставила меня лечь на живот, задрала вверх мою ночную рубашку и затем, не думая о моем бедном, страдающем от предыдуших побоев задике, нанесла мне семь или восемь ударов плёткой, которые основательно усилили мои мучения.

– Так как у вас в вашей в голове нет никаких правильных мыслей, нужно, чтобы они у вас появились хотя бы в вашей заднице, – воскликнула эта истязательница. – Ваши исхлёстанные ягодицы непременно напомнят вам о вашем долге.

Я встала, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, будучи буквально уничтоженной её словами и не осмеливаясь поднять на неё ни глаза, ни голову, опасаясь, что тётя заметит, что я плакала.

– Ах! – Говорила я про себя, – если бы моя мама была здесь!

Сегодня к нам приходила Кати, но я ей ничего не рассказала о том, что со мной произошло, ведь мне было так стыдно. И хотя она заметила мои красные заплаканные глаза, подруга всё равно столь мало подозревала о том, что со мной произошло в действительности, что попросила меня сыграть с ней в нашу любимую игру в школьную учительницу. Естественно, я отклонила это предложение, ведь я не могла больше развлекаться таким образом, потому что мне приходилось опасаться, как бы это моё увлечение не было раскрыто, что непременно повлекло бы за собой экзекуцию плёткой. Но поскольку Кати была удивлена моим крайне стеснительным выражением лица и нежданным для неё отказом, она потребовала, чтобы Мадара, которая в этот момент зашла в комнату, рассказала ей о причине моего такого состояния. Мадера, и это меня страшно взбесило, принялась смеяться над моим несчастьем, и рассказала ей о казусе с персиками.

– Так, значит, твоя тётя сделала шлеп-шлеп твоей поп-поп, – весело воскликнула Кати. – Давайте посмотрим, какой порядок она навела в ягодицах малышки Лилии.

И, прежде, чем я успела ей в этом помешать, Кати уже сидела на коленях за мной и поднимала вверх мои юбки, смотря на моё тело. Тотчас же, увидев следы ударов плётки, она поднялась и нежно обняла меня.

– Моя бедняжка! – Прошептала мне нежно на ушко Кати.

Я её поцеловала в ответ, и вот какой разговор у нас тогда состоялся:

– А тебя никогда раньше не хлестали плёткой?

– Никогда, – ответила Кати.

– Ах! Как тебе повезло, ты счастливый человек… Но, возможно, что однажды и тебе придётся испытать такое.

– Я не верю, что такое может случиться со мной, моя мать не любит бить по попе, она мне об этом говорила ещё буквально вчера.

– Но моя тётя меня тоже никогда раньше не хлестала меня плёткой до прошлой недели.

– O! Неужели?

– Это – правда!

– Что касается меня, то я не допустила бы, чтобы меня отхлестали плёткой, я кусалась бы, пиналась ногами, мочилась, отпустила бы даже парочку газовых струй, и даже больше того, я…

В этот момент я посмотрела на Кати. Я её очень люблю, но она столь тщеславна и наивна, что мне захотелось в это мгновение, чтобы её отхлестали так же, как меня, да…! И тогда я посмотрела бы на выражение её лица, и это меня, несомненно, развлекло бы.