– Преимущество перед тем, что сопротивляется, бунтует и упрямится. Перед тем, что или кто пытается переделать мир под себя. Совершенно не учитывая при этом законы самого Мира.

– Но что может сопротивляться Природе?

– Не что, а скорее кто, – Агафья Тихоновна снова зачерпнула воду плавниками и умылась. Ее кожа, покрывшаяся водой стала блестящей и глянцевой, даже немного зеркальной. Повернувшись к ней, я увидел хоть и размытое, но все же свое отражение.

– Любая капля воды в состоянии показать нам пример, – акула наклонилась к земле и подула на траву, отчего та, затрепетав на ветру, сначала приподнялась вверх, а потом пригнулась к земле, – и любая травинка тоже.

Мы сидели на темно-фиолетовой, в этом освещении, почти черной траве, и каждый думал о своем. Один только дракон, казалось, не был обременен никакими мыслями. Вода пришлась ему по вкусу, и он лежал, окунув голову в озеро. Время от времени дракон делал большой, шумный глоток, после чего тишина опять накрывала нас плотной шапкой размышлений.

Агафья Тихоновна, повернувшись к дракону, плавниками смыла с его морды и тела дорожную пыль. Вода, послушно впитав всю грязь, крупными мутными каплями скатывалась по коже дракона вниз, к земле, где смешиваясь с озерной водой, капли избавлялись от пыли, которая тут же оседала на дно. Капельки влаги, вернув себе кристальную прозрачность, снова становились неотъемлемой частью озера.

Вода упруго колыхалась крупными, невысокими волнами. Вода была едина.

– Человечество вбило себе в голову, если возможно представить себе человечество с одной головой, что только то, что растянуто во Времени – истинно. Годы дружбы, привязанности, и даже годы Любви. Как будто штамп «проверено Временем» есть что ни на есть окончательный и заслуживающий доверия. Нет. Конечно же, нет, – Агафья Тихоновна замотала головой из стороны в сторону, что могло означать только категоричную форму несогласия и продолжила:

– Каждый фотоснимок строго индивидуален и автономен. Он лишь обманчиво связан с другим. Мы путешествуем из снимка в снимок незаметно для себя, пропуская сам момент перехода. Наш мозг предпочитает не замечать этот квантовый скачок, проигрывая в Сознании непрерывную киноленту. Но всегда, слышите, всегда, снимок, погруженный в настоящую Любовь, выпадает из тела Времени. Мало того, любой снимок, погруженный в истинную Любовь, тут же приобретает нужное нам изображение. Он перестает подчиняться выдуманным законам. Он перестает жить в иллюзии.

– И он становится реальным?

– Он становится желанным.

– Но если все что мы видим и чувствуем зародилось в Любви, то любое мгновение, любая точка нашего временного путешествия, не что иное, как воплощение наших желаний?

– И мыслей.

– Значит, то что я думаю, непременно сбудется?

– То, что вы думаете, уже сбылось. И любая ваша мысль, какой бы нелепой она не была – это энергетическое проявление уже существующей материи. Они связаны неразрывно.

– Как что?

– Как дыхание и жизнь.

– И если научиться управлять мыслями…? – я намеренно не закончил фразу.

– Вы научитесь управлять материей, – Агафья Тихоновна кивнула головой, – именно этот процесс так мучительно пытается спрятать Время.

– Ну а ему-то что?

– Время, как и любой живой организм, или организм, ставший живым, – акула многозначительно выпучила глаза, – не заинтересовано в своей преждевременной кончине.

– Время может погибнуть?

– Время и так мертво. Оно бесконечно. Оно неизменно. Оно неподвижно. А то что не изменяется – мертвое. Жизнь – это прежде всего череда изменений.

– Тогда чего оно боится?

– Оно боится умереть в головах людей, ибо только там оно живое и трепетное, только там оно имеет силу. Но развиваясь, человечество неизбежно придет к заключению, что Время – лишь выдуманная им самим иллюзия, которая на определенном этапе очень помогла познанию окружающего Мира и вывела человечество на новый виток. И в этом витке, уже за ненадобностью, Время можно отбросить. Поймите, человечество – как ребенок, играющий в кубики. К пяти годам он должен их сложить в шкаф и выйти на следующий уровень. Из кубиков, конечно, и дальше можно складывать различные слова. Но слово остается словом, и сложив слово «машина», мы не можем тут же сесть на нее и уехать. Нет, нет, – акула покачало головой, – время кубиков для человечества прошло.

– Но если все неизменное – мертво, а Пространство и Время – лишь иллюзии, на изменчивость которых можно не обращать внимание, ибо они, эти изменения, сами иллюзорны, то в каких параметрах тогда изменяется сама Жизнь? Ведь сама Жизнь не может быть мертвой, по своему определению?

– Не может, – Агафья Тихоновна весело кивнула головой, – не может. Но почему вы так уверены что живете?

Она встала с песка и по воздуху подплыла к черной, матовой воде. Немного помолчав, она протянула мне плавник:

– Только идущий осилит дорогу. Пора в путь.

Дракон, лежащий у моих ног, встрепенулся и привстал. Изнутри он продолжал переливаться солнечным светом, и это ему совсем не мешало, скорее подпитывало. Казалось, он чувствовал себя великолепно.

– Кстати, надо дать ему имя, – Агафья Тихоновна смотрела на огромную рептилию, и под ее взглядом, а может и независимо от него, дракон начал уменьшаться, пока не стал размером с небольшую, в метр или полтора, ящерицу. Его внутренний свет сконцентрировался, сжался, и ослепительно просвечивал кожу. С непривычки он резал глаза и мы с Агафьей Тихоновной щурились, но продолжали смотреть.

– Что с ним? – я вышел к воде, на черный берег, придвинулся к акуле и говорил полголоса.

– Ничего особенного. Готовится в путешествие, – Агафья Тихоновна стояла спиной к озеру, вполоборота ко мне, и показывая на дракона плавником, вдруг тихо произнесла:

– В каком-то смысле, он и есть сама Любовь. В чистом виде. Яркий, мощный и непобедимый. И его надо назвать. Дать имя. Тогда он станет еще и настоящий.

– А сейчас он не настоящий?

– Он столь же реален, как и все мы. Но если в дороге вы, совершенно вдруг повстречаете тысячу драконов, то легко отыщете своего, – акула улыбнулась, – а не повстречаете – невелика беда. Имя важно, но суть важнее.

На какое-то мгновение задумавшись, я повернулся к дракону и почти прокричал в пустое пространство:

– Я назову тебя Артак!

Дракон услышал, привстал, оттолкнулся от черной, в инфракрасном свете, планеты, и на секунду затмив своим телом весь небосвод, приземлился мне на плечи, обернувшись вокруг шеи. Он был теплым, этот дракон, мягким и шелковистым.

– Он – твой путь на свою страницу, – Агафья Тихоновна развела плавниками в сторону, охватывая все вокруг, – Когда решишь вернуться – он поможет. Все фотокарточки, связанные с домом и вырванные из твоего альбома Времени внутри него и стоит только пожелать…

– Нет, нет. Еще рано, – я решительно встал и взял акулу за плавник, – ведь зачем-то мы здесь. Надо выяснить зачем, а там уже будет видно. Правильно, Артак?

Где-то в области сердца, драконья голова, свешенная с моего плеча, издала нечто наподобие рыка, что могло означать только решительное и полное, безоговорочное согласие. Я не мог посмотреть ему в глаза, но шеей чувствовал тепло всей Вселенной, вырванной у Времени и заключенной в его мягком и жгучем теле.

Мы молча продолжали стоять на берегу темного пруда, словно в ожидании чего-то важного и настоящего, я держал акулу за плавник, а на моих плечах, словно невесомая шаль, лежала вся человеческая Любовь, весь страх, все действия и бездействия, все мысли и намерения, вся наша Планета с ее единственным, таким ярким и горячим Солнцем. Вся наша Вселенная. Все уже открытое и неизвестное, все изданное и неопубликованное, все прочитанное и продуманное, все идеи и озарения, все поступки и проступки человечества. Все страницы, все фотокарточки из альманаха Времени, длиной в почти 14 миллиардов лет, сейчас имели лишь одну опору – мой скелет, мои мышцы и моя решимость действовать. Мог ли я их подвести?

Небольшой, непонятно откуда взявшийся рюкзак, вместивший все бутылочки с красками, лежавшими на берегу, подлетел ко мне, обхватив за плечи, и застегнулся на большую медную защелку на моей груди. Краски внутри него вели себя тихо и не отсвечивали.

Агафья Тихоновна, наблюдая мое удивление, объяснила:

– Это ваш багаж, – она сделала ударение на слове «ваш», – и вам его нести. Иногда он будет помогать, иногда тяготить, но избавиться от него можно лишь заменив на настоящий луч настоящего Света. Сейчас в рюкзаке эрзац-свет, свет-заменитель. Можно даже сказать – это проекция живого Света, его составные части. Они необходимы до тех пор, пока вы не обнаружите источник Истины, место, где все сделанное и подуманное обретает смысл. Место, где Мысль дружит со Светом. Место где любой вопрос уже отвечен, похоронен и забыт. Место, где Пространство и Время склонятся перед вами в почтительном реверансе, после чего исчезнут навсегда.

– И где это?

– Где? Я не знаю. Но думаю где-то внутри вас, – Агафья Тихоновна замолчала на мгновение, – ведь иногда чтобы дойти до искомой точки внутри необходимо пройти длинную дорогу снаружи.

– Я понимаю.

– Еще бы вы понимаете, – Агафья Тихоновна хмыкнула, – иначе бы вас здесь не было, – она продолжала держать меня под руку и смотреть вперед, в озерную даль, подернутую туманом, затем повернулась и посмотрела прямо в мои глаза. Я выдержал ее взгляд молча, как бы ожидая продолжения. Но ничего не последовало, акула отвернулась и сохраняя молчание кивнула в сторону озера.

– Вы уверены что эта дорога верна? – в воду лезть совсем не хотелось.

– Любая дорога верна. Много дорог ведут на вершину горы, но вид с нее один, – акула подплыла вплотную к озеру и ударила хвостом по водной глади. Вода вздулась и рассыпалась мелкими, матовыми, не пропускающими свет, черными брызгами, – но вы не бойтесь, вам ничего не угрожает. Времени здесь нет, а одна вода, без Времени, никак не сможет вам навредить. Она бессильна. Не бойтесь, – уже мягче повторила Агафья Тихоновна, – человеческий страх иллюзорен, и пока вы не начинаете его испытывать – его нет. Только вы сами способны пустить его в свое сердце. Или закрыть перед ним дверь. Вы и только вы есть его единственный и полноправный хозяин.

– И что же делать?

– Всего лишь сделать выбор. Стать ветром, гнущим траву. Или травой, гнущейся от ветра.

Я молча кивнул головой и постоял еще мгновение прислушиваясь к внутреннему противоборству, после чего дернул головой, что могло означать лишь принятие решения и сделал первый шаг в воду:

– В путь, – мои слова гулко разнеслись над озерной гладью и вода подернулась мелкой рябью.

Внезапно, одновременно с моим первым шагом, в землю ударила радуга. Внезапно, без всякого дождя и солнца. Без всего того что мы привыкли считать необходимым для образования этого удивительного феномена Природы и человеческого зрения – радуги. Ударила вертикально вниз, как будто кто-то невидимый сверху направил на нас светящий полным спектром мощный фонарик.

Мы с Агафьей Тихоновной, словно повинуясь неслышной команде, подняли головы и застыли наслаждаясь этим неожиданным светом, питались им, глотали его, словно голодный дракон, только что покинувший свой зонт, и наполнялись силой, так необходимой нам для путешествия. Радуга была мощной и плотной, наполненной живой субстанцией – вибрацией еще полностью неизвестного человеку, но уже названного им электромагнитным, поля. Отдельные ее цвета переливались, появлялись и исчезали, вновь исчезали и вновь появлялись, словно невидимый композитор исполнял цветовую симфонию, пользуясь Светом, как музыкальными нотами. Радуга практически не рассеивалась, била вертикальным лучом, впитывалась в наше Сознание, рождала светлые мысли, а в голове звучала музыка. Даже не звучала. Рождалась. Такая реальная и живая. Музыка Света.

Спустя какое-то время радуга начала терять густоту, насыщенность, и достигнув края своего существования, растворилась в Пространстве, но оставшись навеки в наших головах, она продолжала питать воображение, формируя тем самым все наши последующие мысли. Мысли, а значит и действия.

– Вот теперь точно в путь, – я повторил свои же слова, сказанные минуту назад, сжал акулий плавник, который не выпускал все это время и мысленно поблагодарив неизвестного мне создателя радуги, сделал второй шаг в воду.

5

Вода обняла меня за щиколотки, пробежав холодком по коже. Сотни красных, а точнее инфракрасных солнц освещали матовую поверхность озера, но этот Свет не освещал, а грел. Лучи не могли проникнуть сквозь толщу воды и она переливалась всеми оттенками темного. Черный и фиолетовый преобладали.

Первый шаг, нарушивший покой воды, и одновременно с моими словами покрывший рябью все озеро, разорвал водную гладь в разных местах. Разорвал в прямом смысле этого слова. Разорвал глубокой пропастью, отвесной скалой, бездной. Вода рвано расступалась то здесь, то там, и над ее поверхностью появлялись молчаливые фигуры. Фигуры мужчины с рюкзаком на спине и драконом на шее. Мужчины, держащего за плавник большую белую акулу, которая говорила ему что-то, склонившись прямо к его голове.

– Здесь все существует одновременно, помните, – Агафья Тихоновна наклонилась к моему уху и объясняла шепотом, еле слышно, едва касаясь меня губами, – а значит мы уже были и там и там, – она указывала на темные тени по очереди, – или будем, или есть, здесь это совершенно неважно.

– Они реальны?

– Так же как мы с вами.

– А мы реальны?

– Это решать только вам, – Агафья Тихоновна улыбнулась, – реальность – вопрос относительный и вы сами наделены властью назначать реальных и выдуманных персонажей.

Второй шаг скрыл наши ноги, третий разрезал тело по пояс, а четвертый полностью погрузил наши тела в мир, не пропускавший в себя ни единого луча никаких из известных человечеству электромагнитных полей, а попросту говоря – не пропускавший Свет. Только Артак на моей шее продолжал светиться, но как-то тускло – внутренним, матовым, скрытым от других глаз свечением. Еще бы, внутри него была целая Вселенная, целый пожар энергий, включая такое родное и любимое, наше земное, привычное Солнце. Но сейчас Пространство вокруг нас все было новым и непонятным.

Мы медленно продвигались вперед. Шаг. Еще шаг. Свет, исходящий из Артака пробивал толщу воды на расстояние вытянутой руки, но не более того. Агафья Тихоновна, как и подобает рыбе, отпустив мою руку, приняла горизонтальное положение и стала похожа на тысячи других акул. Она немного заплывала вперед, на разведку, и возвращаясь, кивала головой на глубину, оповещая меня о безопасности и приглашая двигаться дальше.

Акулы, в живой природе, не полагаются преимущественно на зрение, они с успехом могут охотиться и выживать и в мутной воде, улавливая вибрации в диапазоне, недоступном человеку, и Агафья Тихоновна использовала свои уникальные для человека рыбьи возможности чтобы помочь нам продвигаться в вязкой и теплой, как кисель, жидкости. Мы шли вперед уже достаточно долго. Дно, такое пологое у берега, здесь, на глубине, иногда резко уходило вниз, образуя впадины, обрывы и сопутствующие им водовороты.

– Это озеро поглощает весь видимый свет, – Агафья Тихоновна в очередной раз подплыла ко мне, – впрочем оно поглощает также и невидимый нам спектр – инфракрасный и ультрафиолетовый, радиоволны и гамма излучение. Поглощая, впитывает их энергию и от этого нагревается, – Агафья Тихоновна, между делом, решила объяснить мне высокую температуру жидкости, обволакивающей наши тела.

– Конечно, в мире с сотней солнц, вода не может быть холодной, – я был полностью согласен с акулой, и судя по всему, мое согласие распространялось не только на вопросы, касающиеся температуры озера.

Как ни странно, но вода не препятствовала произношению слов и разговаривать можно было совершенно свободно. Звук акульего голоса доходил до меня без искажений, и отсутствие дыхания никак не сказывалось на моей способности говорить.

– Дышать будете потом, – Агафья Тихоновна рассмеялась, – мы сейчас в отдельном измерении мира, – чувственном, здесь другие правила. Судя по цвету окружающей нас субстанции, а точнее по его отсутствию (ведь черный цвет – это отсутствие Света, не более), мы как раз и проходим человеческие неведение и невежество, игнорирование, тупость, гнев, страсть, злость, привязанности и зависимости, отвращения, чувства мести. Ощущаете, насколько вода густая и вязкая? Она пытается вас остановить чтобы поглотить и растворить.

– Растворить? – я остановился на мгновение и попытался взглянуть акуле прямо в глаза.

– Да, да, конечно, растворить, – Агафья Тихоновна подплыла вплотную ко мне, – именно растворить и оставить здесь навечно. В поглощающих, вязких и плотно укутывающих чувствах. Просто сейчас, в этом озере, все эти разрушающие, я не побоюсь этого слова – уничтожающие чувства приобрели свойства материи. И эта материя обволакивает вас пытаясь оставить здесь навсегда. Так что чего тут не надо делать точно – это останавливаться.

Она посмотрела на меня в упор и повторила уже настойчивее:

– Не останавливаться ни на мгновение.

Я пошевелил ногой и понял что имела в виду Агафья Тихоновна. Дно, незаметно, но уже начало втягивать меня, и мои ноги погрузились в илистую почву почти по щиколотки.

– Что же делать? – я почти кричал, злясь на себя за остановку, – что делать?

– Идти. Не останавливаться ни на секунду. Ни на мгновение. Просто продолжать идти, – акула махнула хвостом, погнав тугую волну и отрезвляющий поток моей же злости ударил меня в лицо, – вы же видите – я двигаюсь постоянно. И это совсем не просто так, потому что мне хочется двигаться. Это по совсем другим причинам, впрочем я только что их озвучила.

– А он? – мой взгляд опустился на Артака, который, не замечая ничего вокруг, пребывал в полном блаженстве, ему тоже надо двигаться?

– Артак в полной безопасности, где бы он не находился. Артак везде дома и везде счастлив, – Агафья Тихоновна торопливо, немного суетясь плыла рядом со мной и вдруг горячо зашептала на ухо, – еще неизвестно что внутри чего. Мы в озере или озеро в нас.

– Как называется это место?

– Никак.

– Никак?

– Не надо называть то что пройдено. Это озеро уже в прошлом. Пусть оно само схоронит своих мертвецов, не давайте им имя. Никогда не называйте то, чего хотите избежать, – Агафья Тихоновна помолчала и добавила, – дав имя этому месту, впрочем, как и любому другому, вы вновь пустите его в свою жизнь.

– Я понимаю, – немного ускорив шаг я вскоре почувствовал небольшую усталость, вода была болотная, трясинная, тягучая и густая, – а отдыхать? Мы не остановимся на привал?

– Нет.

– А если оно бесконечно, это озеро?

– Не бойтесь и не торопитесь. Просто не спеша идите рядом. Знаете, – акула усмехнулась, – человек может идти без конца, если не будет торопиться и напрягаться. Но здесь конец все же будет. И что-то мне подсказывает что уже скоро.

Мы продвигались вперед. Медленно, неторопливо, но смело и уверенно. Дно иногда вздыбливалось и на поверхность поднимались большие круги какого-то газа, как в лавовой лампе, включенной в розетку.

– Что это?

– Ваши чувства и ощущения, – акула была спокойна, – такие как просвет в гневе, или знания из открытой книги, или побеждённая привязанность. Им здесь не место. Они поднимаются вверх.

– И это мои чувства? – я опять чуть было не остановился в изумлении. До меня только сейчас дошло то, о чем мне говорила акула уже битый час.

– Конечно, ваши. А чьи же еще? Это же ваше озеро.

Насколько мог охватить глаз – то здесь то там в ил погружались молчаливые фигуры мужчины с рюкзаком на спине и драконом на шее, держащего за плавник акулу, которая что-то ему говорила.

– В чувственных измерениях свои черные дыры… – только и произнесла Агафья Тихоновна, подплыв сзади к моему уху.

Я оглянулся на нее и увидел что она смотрит в ту же сторону что и я.