Русалка

-Не ехал бы ты, богатырь, неспокойно больно на лугах, да полях, – седой старик обернулся на иконы и широко перекрестился, – русальная седмица наступает. В седмицу эту русалки из воды выходят, да любого мужчину, будь то старик али юнец безусый, в себя влюбляют. И в воду утаскивают. Так и губят. Никто устоять от чар этих не может.

– Слово я дал, – Василий, богатырь муромский опоясался мечом, – потому и идти должен. А тебя, старче, благодарю за доброту твою, прощай, коли что не так.

– Погоди, ужо – старик потянулся за холщовым мешочком, – вот, полынь возьми, от русалок, говорят, защищает.

…

– Сказали мне, что тебе, князь, заступник в деле важном нужен, – Василий стоял в горнице служилого князя Андрея, осматриваясь по сторонам. (Служилыми князьями (вотчинниками или подручниками) на Руси называли князей, которые вынуждены были служить у более владетельных князей, что бы сохранить свои земли – вотчину. Прим. автора). В княжьей горнице творилось запустение. Пыль да паутина по углам, будто и не жилой терем, а лачуга заброшенная.

– Слыхивал и я о тебе, Василий Ильич, от князя Муромского, – князь Андрей, немолодой уже тучный мужчина тяжело поднялся из кресла навстречу богатырю, – говаривал он, что человек ты верный. Потому и помощи твоей прошу.

Князь Андрей подошел к окну, выглянул во двор и дрогнувшим голосом начал:

– Десять зим тому, овдовел я, жена моя простудилась, заболела, да ушла в мир иной. Только доченька моя, Аленушка, и осталась мне на радость да на старость. Да правду говорят, седина в бороду – бес в ребро. Встретил я женщину приезжую. Красотой нездешней, тонкими бровьми, да волосами рыжими, грудью своей высокой покорила она меня враз. Травень (месяц, когда цветет трава – май, прим. автора) не успел минуть, как сыграли свадебку. Все бы хорошо, да, видать Аленушка моя, стала мачехе поперек горла. А я, дурак старый, возьми, да и выгони дочку. Пропала с тех пор Аленушка. Да и радость вся с ней ушла.

Только чую я, недолго мне уже на земле этой хаживать. Жена всю дворню выгнала, все со свитками какими-то да свечьми в светелке запирается. Все мечтает, как хозяйством после смерти моей распорядится. Ни наследника, ни памяти доброй по себе не оставил. Разыщи, Василий Ильич, Аленушку, очень тебя прошу. Говаривают люди, что у озера лесного ее видели. Ночью. Ничего не пожалею в благодарность.

…

На темный лес спускался влажный вечер. Что-то шуршало и потрескивало в придорожных кустах. От лесного озера пополз клочьями густой зябкий туман. Луна, выглянув из-за облаков, засеребрила и зарябила стоячую, как зеркало, воду. Справа от тропинки послышался легкий вздох. Василий резко обернулся.

На берегу, опустив босые ступни в воду, сидела девушка. Бледная и грустная. В длинной белой рубахе.

– Не меня ли ищешь, богатырь, – томным грудным голосом спросила она, бросив взгляд, полный обещаний.

– А может нас? – послышались сзади задорные голоса. На тропинке, по которой только что проехал Василий, прислонившись к березке, стояли две смазливых девушки. Красные юбки, пшеничные косы. Сестренки загадочно улыбаясь, шагнули вперед и взяли коня под уздцы. Конь послушно потянулся за предложенной горбушкой.

– Нет, девоньки, не серчайте, простите за беспокойство, Аленушку мне сыскать надобно, – Василий пытался говорить дружески, да ласково.

Вмиг все кругом изменилось. На луну наползли черные тучи, засвистел злой ветер, деревья зашуршали и застучали сухими ветками. Пошел ливень. Ударила молния и в ее свете Василий увидел вкруг себя десятки призрачных силуэтов.

– Слазь с коня, князь, побеседуем, – раздался жесткий голос и несколько влажных сильных рук резко стащили Василия с лошади, бросив на прибрежный мох. Над ним склонилось бледное безглазое лицо, и закапала тухлая вода – пришел твой час, ответ держать будешь за поступки твои непотребные.

Влажные мягкие руки на горле вдруг стали сухими и твердыми. Острые когти впились в шею богатырскую.

– Стой, не папенька это, – не убивай без нужды – раздался нежный голос.

Василий почувствовал, что холодные руки уже не держат его. Встал, отряхиваясь.

– Зачем искал? – юная девушка была прекрасна той истинно русской красотой, которая заставляет из века сгорать от любви наших русских мужчин, – о, и букетик сушеный принес, – повертела она в руках мешочек с полынью и отбросила в сторону.

– Князь найти тебя просил, жалеет, что выгнал, – Василий грустно проводил взглядом полынь-оберег.

– Выгнал? – вспылила Аленушка, – да он проклял меня!

…

–Ты соврал мне князь, а ну, говори все, как на духу, а то, не погляжу, что князь, за вранье душу из тебя и выну – Василий склонился над старым князем.

Князь вздохнул.

– Прости богатырь, не было сил признаваться, в глупости, да грехе своем, – миловались мы с женой молодой, и входит Аленушка. Корить меня начинает, что, мол, година смерти матушки сегодня, а я непотребством занимаюсь.

Осерчал я дюже, ногами топать начал, выгнал то дочку. Да проклятие вслед прокричал. А жена то нахваливает меня, мол, правильно, детей в почтении к родителям держать надобно.

– И впрямь непотребен ты, князь, да невежествен, – Василий горько вздохнул, – али не знаешь, что коли родители девицу невинную проклянут, русалкой она становится, к утопленницам жить уходит? Хватит у тебя духу да силы исправить все али, как басурман, на погост пойдешь непрощенным?

…

Озеро манило к себе черно-зеленоватой глубиной. Луна разливала липко белесый сироп тумана. Пахло сладковатой ряской и мокрой землей.

– Дочка, прости меня, – князь Андрей с помощью Василия слез с коня и бухнулся на колени. Руки погрузились по локоть в вязкую воду, – хочешь, прокляни меня в ответ, только не серчай на отца.

– Будет тебе, – призрачная рука опустилась на голову князя, – к жизни меня это не вернет, но душу освободит.

– Ты что это удумал, муженек, – сзади у сосны, хищно усмехаясь, стояла рыжеволосая зеленоглазая женщина. К девкам по ночам бегаешь, хрыч старый? Ну, раз уж пришел к озеру, мне же легче, тут и сдохнешь.

Василий, выхватив меч, шагнул вперед, загораживая князя. Ведьма махнула рукой и отбросила богатыря в воду. Тяжелая кольчуга тут же потянула на дно. Меч выпал из руки и серебряной рыбкой пошел на глубину. Обеими руками ведьма подняла князя за горло в воздух. В этот миг озеро вспенилось зеленоватыми силуэтами. Они облепили рыжеволосую женщину, как саван и потащили к воде. Ведьма начала дергаться всем телом и истошно закричала.

…

Мокрый, до нитки, богатырь сидел на берегу озера, поддерживая кашляющего князя. Меч, обернутый тиной, как ножнами, аккуратно лежал рядом.

– Я прощаю тебя, живи без боли, – Аленушка присела перед отцом, держа его руку в своей, – а твое прощение освобождает мою душу от этого озера.

Девушка начала таять, растворяться в воздухе и легким дымком поднялась вверх, прямо к освещенным луной облакам.

– Вот тебе наука, княже, на старости лет, – проговорил Василий, – слово проклятия, сказанное чаду твоему в сердцах, всю жизнь ему погубить может, да душу навечно ранит. Дети твои – плоть от плоти твоя, рода твоего продолжатели. Любить их надобно. Прости их, и прощенье к тебе любовью вернется.

Час волка

С треском разорвалось сплетенное кружево зелени кустов и огромный медведь, встав на дыбы и оскалив клыкастую пасть, рванулся к повозке княжны. Ударом мощной лапы он отбросил в сторону впряженную лошадь и повернул свирепую морду к девушке. Княжна Елена, в ужасе закрыла глаза и обреченно замерла, прикрыв голову руками. Василий выхватил меч и прямо из седла прыгнул в объятия «хозяина».

…

– Василий Ильич, ты ужо сбереги дочку, ей только шестнадцать минуло, возьми с собой троих лучших богатырей и езжайте с княжной в Новгород, за стенами укроетесь – князь Муромский, Юрий Ярославович, – поднял усталое лицо на богатыря, – эх, чую, это расплата за грех мой давний.

Минувшая седмица нелегко далась князю. Закрытые городские ворота, усиленная стража, вооруженное войско, не смогли защитить жителей. Издали очевидцы видели огромную черную волчицу, лютующую на улицах да дворах. И с каждой ночью жертвы находили все ближе к княжьему терему. И было их все больше. Будто терем был центром, притягивающим злость и ненависть черной гостьи.

…

– Как же я оставлю тебя, даже для охоты, ладушка, – молодой князь Муромский нежно взял в руки ладонь жены, – ты ж вот- вот родишь мне наследника-богатыря, али дочь красавицу.

– Поезжай ужо, сокол мой ясный, – княгиня тепло улыбнулась, приложив руки князя к своему большому животу, – добудь мне оленя али вепря трудом охотницким.

…

– Спускай, – крикнул князь выжлятникам (охотники, ведущие на поводках свору гончих псов Прим. автора) – вишь, как разлаялись, вепрь видать матерый в кустах засел.

Собаки сорвались со сворки и исчезли в лесу. Внезапно раздался дикий визг. Лай усилился. Охотники бросились в кусты. На небольшой полянке, спиной к вырытой под корнями огромного дуба норе, стояла крупная волчица. Шерсть вздыбилась на загривке. С оскаленных клыков капала слюна, желтые глаза глядели яростно и одновременно отчаянно. Три лучших гончих лежали поодаль в последнем издыхании.

– Ах, ты ж падаль, – взвился от злобы князь, и выхватил охотничий топор – лучших гончаков мне погубила.

– Постой, княже, негоже эдак. Велес (древнеславянский бог – покровитель животных Прим. автора)) не простит. Погляди – придержал за руку его выжлятник. Позади волчицы выползли из норки на свет божий несколько малых волчат. Голубые глазки смотрели на гостей доверчиво и удивленно.

– Не перечь, – выдернул руку князь, – все едино – убью.

Охота не удалась. На оставленной княжьей свитой полянке, рядом с убитой волчицей лежали шесть серых комочков. Будто сок лесной земляники густо запятнал пушистую шерстку.

…

Богатыри втроем с трудом стянули с Василия застывшего медведя. Меч прошел насквозь, пробив густую шкуру на спине. Но и Василию досталось. Удар мощной лапы разорвал на плече кольчугу и располосовал плечо. Кровь из рассеченной клыком щеки уже начала подсыхать. Княжна спрыгнула с повозки и, поднявшись на цыпочки, чмокнула богатыря в щеку.

– Спасибо тебе, сердечное, дядька Василий, вовек службы твоей не забуду, – и тут же рванулась обратно к повозке, ковыряясь в тряпках, – дозволь рану твою перевязать.

– Не пойму, зачем «сам» на княжну то бросился, – покрутил ус Василий, – никогда ранее на людей не нападал, мирно с нами жил. Нападает он, только когда лес свой защищает.

Где-то в невдалеке раздался тоскливый волчий вой. Ему вторил другой, от реки. В глубине чащи, в полосах густеющего вечернего тумана, мелькнули серые тени.

На лес падала вечерняя сырость. Потянуло зябким низовым ветерком. Тревожно шуршал сосновыми кронами недобрый лес.

– Живее, – подгонял всех Василий, – здесь избушка есть недалеко, там на ночь укроемся.

…

Ленивый огонек скупо освещал толстые бревенчатые стены небольшой избушки. Снаружи что-то тихонько потрескивало. В небольшое окно любопытно заглядывала бледная луна. Богатыри сидели в полном снаряжении, с мечами в руках.

– Поспала бы, княжна, а богатыри сон твой охранять тут будут, глаз не сомкнут, а я – Василий глянул в окошко на луну, – снаружи посторожу. Час Волка приближается.

Все приумолкли.

– Дядька Василий, а что это за Час Волка? – спросила княжна Елена, укрываясь плащом.

– Самое злое время в ночи, княжна, – ответил Василий, – серые сумерки не дают в этот час человеку пса от волка отличить. И тут вот и вылазит наружу вся нечисть, что в лесу густом живет, да добычу себе ищет, теплого тела жаждет, значит.

…

Василий вышел в ночь и прижал дверь спиной. Зябко повел плечами. В ближайших кустах что-то треснуло. Край полной луны начало заволакивать тучами. Серо-черный бархат тьмы стал вязко разливаться между сосен. Пришел Час Волка. Снова раздался волчий вой. Тоскливый, заунывный. Прямо за ближайшими деревьями. Ему отвечали звериные голоса за хижиной и где-то сбоку. Василий выдохнул и поднял меч.

Внезапно в хижине раздался жуткий крик, шум борьбы. В дверь изнутри заколотили и все затихло. Василий рванул на себя дверь и отшатнулся. На пороге, на задних лапах, стояла огромная черная волчица. Из пасти капала свежая кровь. Вот только глаза у нее были не звериные, а зеленые, как у Елены. Страшный оборотень наклонил мощную голову к повязке на плече Василия, понюхал. И рванул прямо через лес в сторону Мурома. За ним, обтекая хижину серым грозным потоком, ринулись волки.

…

Посмотри в себя. Ты ведь не совершал неправых дел? За твоим окном сгущается ночь. Что там шуршит? Наступает Час Волка.

Подкова

– Ой, тятька, гляди – подкова!– маленькая Танюшка вьюном соскочила с телеги и побежала вперед лошади.

Аким задумчиво почесал бороду, но запрещать не стал. Уж больно любил он младшенькую. А Танюшка уже радостно забиралась на телегу, почти не измазавшись в дорожной грязи и довольная, протягивала отцу найденное сокровище.

– Мамка говорит, что подкова в доме – к счастью, а эта – очень красивая, можно нам ее взять? В горнице повесим, над входом.

Подкова и впрямь была необычной. Меньше лошадиной, изящная, мастерски сделанная, почти не стертая, из какого-то матового металла. Аким, как и любой крестьянин, немного разбирался в металле. Это точно не железо, но и не драгоценный металл. Так, видать сплав какой.

– Ладно, дочка, бери. Но наперед деду Василию покажем, как домой возвернемся, а позволит – уж так и быть – приладим над входом.

…

– Подкова, конечно странная, больно ладная какая-то, но вредного ничего не чую, – дед Василий отдал подкову обратно.

Дед Василий, несмотря на свои года, был мужиком статным и широкоплечим. Седой, как лунь, узловатые пальцы, кустистые брови. Говаривали, что в молодости он богатырем служил у князя, да не сладилось у него с князем чего-то. Зим пять назад пришел он из лесу, замерзший и голодный. Остаться до весны спросился, да и полюбился всем хуторянам. Упряжь починить, али свистульку ребяткам выстрогать, корову полечить аль у бабы роды принять – все у него ладилось. В травах да в заговорах понимал, а уж мудрости в нем было через край. Сказки да былины детям сказывал так, что и взрослые мужики да бабы заслушивались. И еще нечистое чуял, да обман. Потому и советовались с ним хуторяне во всем.

– Деда, а тятька сказал, что если ты дозволишь, то приладим подкову над входом на удачу, – Танюшка, похоже, твердо решила довести дело до конца.

– Вот егоза, – погрозил дед Василий пальцем, – люд крещеный на удачу не уповает, – на Бога только, да на себя, – но приладить, пожалуй, можно. Не на удачу, а от нечисти, как оберег сильный.

– А как простая подкова от нечисти дом бережет? – слюбопытничала Танюшка.

– А о том история есть старинная, – дед Василий пригладил бороду.

Все домашние мигом побросали свои дела да расселись рядком, предвкушая интересную сказку.

–Давным-давно, в земле Аглицкой, – начал Василий, – жил капеллан Дунстан, ну поп по-нашему. И дал ему Бог умение металл ковать, кузнецом, значит, прослыл знатным. Денег за работу свою не брал, да люди благодарные в казну церковную подносили, кто что мог. И прознал о мастере таком дьявол, ну черт их аглицкий, значит. А черт, известное дело, тоже подковы на копытах носит. Приходит, значит, дьявол, к Дунстану и просит подковы для него сделать, цену высокую сулит. Ну, священник и говорит, что не пристало де ему деньги дьявольские брать, но и отказать просящему вера не позволяет.

– И сговорились? – Танюшка аж извертелась вся от интереса.

– Сговорились. Посулил дьявол желание любое в оплату работы исполнить. Сделал Дунстан ему подковы, а взамен потребовал, что б дьявол зарекся в дом тот заходить, в котором подкова над входом прилажена. На том и сговорились. И с тех давних пор дьявол-то свое слово и держит. В дома с подковой не заходит.

…

Свечерело. Темнота сгустилась над хутором. Заморосил мелкий дождь. Скотину загнали во двор, домашние собрались на ужин, зажгли лучины. Танюшка горделиво поглядывала на начищенную подкову, прилаженную над дверью.

Вдруг, от ворот послышался слабый вскрик. Почти плач. В темноте не видать, кто там стонет. Аким со старшими сыновьями взяли факелы, и пошли в темноту. Возвернулись скоро, принесли на руках мальчонку. Одет не очень богато, но чистенько. Черноволосый, белая косоворотка, синие штаны, аккуратные сапожки. Были. Один сапожок распорот по голенищу, и видна распухшая поврежденная нога.

– Танюшка, – велел отец, – ну-ка сбегай за дедом Василием. Вишь как мальчуган ногу повредил, ходить не может, пусть полечит чем.

Дед Василий вошел в горницу, стряхивая дождевые капли, обернулся к мальчугану.

– Ах ты тварь нечистая, – взвился Василий, – сдохни, собака. Василий схватил топор, что стоял у печки и во всю широту плеч размахнулся на мальчонку.

Раздался всхлип, и мальчонка у всех на глазах превратился в маленького чертенка. Худенький, весь в черной шерсти, челка над испуганными глазами, разбитая нога.