О Васильеве и Тимофееве

 
За окном летит снежок,
А у нас все хорошо.
Во дворе метет метель,
Завтра будет новый день.
Ангел с неба наблюдает
Как ребенок засыпает.
 

За окном и вправду шел снег, а ветер направлял его, чтобы каждая снежинка легла на свое место. Тимофеев дернул струну, и колыбельная для дочки Васильева закончилась. Новоиспеченный отец посмотрел на друга с удивлением.

– Сам сочинил?

Скрывая довольную улыбку, Тимофеев отложил гитару.

– Вчера не спалось.

– Классно получилось.

– А у меня по-другому и не получается.

Маленькая Васильева, только сегодня выписанная из роддома, тихо спала. Отец все никак не мог налюбоваться ребенком.

– Наверно, это единственное в моей жизни, что я сделал хорошо.

– Хорош прибедняться. Вспомни, сколько ты преступников поймал.

– Ни одного.

– Во-о-от. Боятся они тебя.

Тимофеев налил водку по стопкам.

– Не будь тебя, весь поселок погряз бы в криминале.

– Да я вообще не понимаю, зачем здесь нужен участковый, – Васильев поднял стопку, – Ваську да Степаныча успокаивать.

– Да хотя бы их.

– Скучно.

– За отца! – провозгласил Тимофеев.

В комнату вошла жена Васильева.

– Давно ребенка-то усыпили? – с укором спросила она.

Тимофеев показательно шлепнул себя по губам.

– Молчу, молчу.

Васильева-старшая взяла на руки Васильеву-младшую, и обе женщины удалились в спальню. Тимофеев посмотрел им вслед и с грустью опустил глаза. Это не ускользнуло от Васильева, но вида он не подал.

– Надо к Петровне заехать, пока не закрылась, – предложил он, – потом сразу к Митрофанову и так – по цепочке.

– Ваську беспокоить не будем, – сказал Тимофеев.

Они поехали на автомобиле Тимофеева к Петровне в сельпо, и в подсобке выпили с хозяйкой за здоровье новорожденной. Потом заглянули к Митрофановым, благо те жили по соседству. Потом к батюшке, после чего очередность посещения земляков у них стала разниться. Но мимо Васьки не проехали, уважили. За руль садились по очереди, решив, что так будет лучше. Ближе к ночи оставался только Кузнечик.

Ехали не спеша, но автомобиль виляло из стороны в сторону. Снегопад тоже не облегчал поездку. Здравый смысл подсказывал, что пора прекратить это занятие, дочка и так здорова на радость родителям. Но как же не заехать к Кузнечику?

– Давно хотел спросить, – заплетающимся голосом прошептал Васильев.

– Выкладывай, – отозвался Тимофеев, вглядываясь в лобовой стекло, за которым ничего не было видно.

Тема была деликатная. Васильев прокашлялся и тут же забыл, что хотел спросить. Как-то неудобно получается, но что-то надо было говорить.

– Славик.

– Ну.

Вдруг картинка все-таки появилась.

– Ты почему на мою жену сморишь?

Тимофеев удивленно посмотрел на него.

– А что, нельзя?

– Да нет, братан. Хочешь – смотри. Но все же… Почему?

– Тебе правду сказать? – невесело усмехнулся Тимофеев.

Оба не заметили, как автомобиль увеличил скорость.

– Ну естественно, правду. Я тебя за это и уважаю, за правду.

Тимофеев вздохнул.

– Потому что я ее люблю.

Тут раздался грохот. Друзей бросило вперед. На их счастье сработали подушки безопасности.

– Кажется, приехали, – засмеялся Тимофеев, вытирая с губ кровь.

Сквозь шум работающих, но бесполезных дворников, они услышали, как отворилась калитка. Захрустел снег, оповещая чье-то приближение. Затем дверь со стороны водитель открылась, и они услышали голос Кузнечика:

– Ну вы и уроды!

На утро уже никто ничего не помнил. Оно и к лучшему. Незачем друзьям ссориться. Но свои ошибки надо исправлять. Васильев купил два профлиста, а Тимофеев отремонтировал забор Кузнечика, под пристальным надзором хозяина.

– Лучше бы сам сделал, – сокрушался потом Кузнечик, глядя на эту халтуру.

Паха скоро женится

Поезд прибывал на вокзал строго по расписанию. Проводник завершал последние приготовления. Люди доставали свой багаж. Шумели и толкались в проходе. Колеса стучали все ту же, никогда не меняющуюся мелодию уезжающих и прибывающих.

Вечерний город встречал меня приветливым летним солнцем, прикоснувшимся к горизонту, синим небом и легкими облаками. На столике позвякивал пустой стакан, а за окном, все медленней и медленней, пробегали дома, столбы, тополя. Скоро пух полетит, мечтательно подумал я. Красота! Нос чешется, глаза слезятся. Жарко. Душно. Единственное спасение – ливень. Такой, чтобы насквозь. Чтобы враз все сорвать с веток и прибить намертво к земле. Интересно, умел ли дядя дождь вызывать? В поселке хотя бы тополей нет. 1:0, в нашу пользу.

Вот такие неслаженные и путанные мысли посетили меня в тот вечер. Голова плохо соображает, когда после чистого воздуха и необозримого простора – многоэтажки, выхлопной газ, суета – 2:0. И конечно – тополиный пух.

А река у нас – чистая.

На перроне, среди остальных встречающих, меня уже ожидал Паха. Дерганый и взвинченный. Выхватив одной рукой пакет, другой схватив меня за ветровку, чуть ли не за шкирку, он потащил меня к вокзальной площади.

– Давай быстрее, – вел он меня за собой, как пятилетнего ребенка.

– Да что случилось-то? – спросил я, внимательно смотря, как Паха неосторожно размахивает пакетом.

– С девушкой тебя познакомлю.

Он тащил меня напрямик по железнодорожным путям, не обращая внимания на прогуливающихся невдалеке стражей порядка.

– С какой такой девушкой? – от ускоренной ходьбы мне было трудно говорить.

– С моей, конечно, – радостно ответил Паха, – в машине ждет.

– Боишься, что без нас уедет? – я вырвался из его мертвой хватки.

Павел остановился. Задумался. Посмотрел на небо. Мысленно что-то подытожил. Произнес:

– Действительно, чего это я? – и расправив плечи, гордо сказал, – Подождет, ничего с ней не случится.

Мне сразу вспомнился наш петух. Такой же высокомерный и гордый. Стопроцентный мужик. Хороший петушок был.

– Ну? – спросил я, осторожно забирая у него пакет.

– Что?

– Где ты ее нашел, такую красивую?

– В обед в парке встретил, на лавочке сидела, книгу читала. Прикинь – книгу читала! – Паха уже никуда не спешил, рассказывал не спеша и с чувством, – И тут я подошел, представился. Она, естественно, не устояла перед моим обаянием. Вот.

– То есть, я отлучился только на один день, а ты уже кого-то нашел?

– Свято место пусто не бывает, – развел руками Паха, – шляешься, неизвестно где. Целый день каникул впустую.

– Послезавтра последний экзамен, – напомнил я, но Паха не услышал.

– А тут – она. Мимо такой красоты так просто не пройдешь. Увидишь – поймешь, о чем я. Правда, она немного постарше будет. Но это еще не повод забрасывать ее камнями.

– И? – ждал я подробностей.

– Что – и?

Павел явно был сегодня не в ударе. Тормозил, витал в облаках. Пропадал человек на глазах. Как однажды в седьмом классе.

– Что-нибудь у вас уже было?

– Даже за руки не держались, – он вздохнул, и будто вспомнив что-то важное, опять схватил меня за рукав и потащил дальше, – но не отказалась вечером встретить моего друга, который будет нашим свидетелем на свадьбе.

– Не хочу я быть свидетелем.

– А тебя никто не спрашивает.

За пару секунд мы успели быстро пронестись мимо фонтана на привокзальной площади, чуть не сбить с ног пару прохожих и разогнать стаю голубей. Впереди показалась Пашин автомобиль, называемый нами Дельфином. Рядом, облокотившись на машину, как на свою собственную, сложив руки на груди, стояла девушка. Стройная, высокая. Выше Пахи, одетая в джинсовый костюм, на ногах белые сандалии. На голове бейсболка. Темные очки скрывали всю информацию о глазах хозяйки. Сразу было видно, что цену она себе знает.

– Она хотя бы гламурная? – спросил я.

– Гламурнее не бывает, – ответил Паха.

– А подруги у неё есть? Желательно незанятые.

– А я откуда знаю? Мы знакомы всего ничего.

– Точно красивая?

– Сейчас увидишь.

И вот мы предстали перед ней. Взъерошенные, запыхавшиеся. С дикими огоньками в глазах. И с идиотскими улыбками.

– У тебя подруги есть? – первым делом спросил Паха.

– Желательно, незанятые, – добавил я.

– Серега жениться хочет.

– Просто умираю.

– А мы – свидетели.

– И никто вас не спрашивает.

Девушка удивленно рассматривала нас пару секунд и вдруг рассмеялась.

Чувство юмора у нее есть. Это хорошо.

– Знакомьтесь, – Паха указал на меня рукой.

Девушка протянула руку.

Не видя ее глаз за темными стеклами очков, я почувствовал, что взгляд ее был оценивающий, заинтересованный. Будто многое обо мне слышала, и вот теперь довелось встретить. Никак Паха наболтал про меня интересного? С него станется.

– Альбина, – Паха указал на девушку.

– Можно просто Аля, – сказала Аля.

– Очень приятно, – я пожал ее ладонь, – Сергей, можно просто Кирилл.

Паха залился хохотом. Альбина на этот раз не улыбнулась. Даже из вежливости. Она продолжала смотреть на меня изучающим взглядом. Тут у нее было неоспоримое преимущество – она мои глаза видела. Я пытался почувствовать исходящую от нее энергию, почувствовать информационные волны, ощутить флюиды через прикосновение рук. Зацепиться за что-нибудь. Все как-то странно… Наконец обмен любезностями завершился, и мы одновременно разжали ладони.

Альбина сняла бейсболку и очки.

– Твою… – прошептал я и замолчал.

Альбина улыбнулась мне и задорно подмигнула.

Ведьмы – кто они?

– А хорошо быть колдуном?

Сейчас мне восемь лет. Вечер. Пятница. Дневные заботы закончились. За последними посетителями закрылась калитка. Мы с дядей сидим на скамейке возле дома. Черемуха раскинула над нами ветви. Ее листья образовали светло-зеленый купол, а спелые черные ягоды гроздьями нависли над нами. За ягодами с любопытством наблюдают окрестные воробьи. На дворе стоит вторая половина августа. Скоро школа приветливо откроет свои двери и – здравствуй, второй класс! Чтоб тебе пусто было с твоими таблицей умножения и глаголами! Если бы не природоведение, единственный нормальный урок, в школе нечего было бы делать.

Дядя немного удивленно посмотрел на меня, подумал и пожал плечами:

– Да что тут сможет быть хорошего?

– Ну, ты ж можешь превращаться в волка, летать умеешь.

– Летать? – рассмеялся дядя, – Ну если во сне, да и то, не всегда.

– Просто ты еще об этом не знаешь, – объяснил я и дядя рассмеялся.

В то время я не обратил внимания, что о превращении в волка он промолчал.

– Ну, ты же можешь колдовать? – настаивал я.

– А что такое, по-твоему, колдовство? – дядя облокотился на спинку скамейки, устроился по удобнее, и как учитель на экзамене, приготовился меня слушать.

– Это когда умеешь летать, – начал я.

– Птицы могут летать, – заметил дядя.

– Когда человек может летать, – поправился я.

– Ну да, самолетом.

Дядя любил путать и сбивать с толку, но благодаря именно этому, я на всех экзаменах вел себя спокойно и уверенно, даже если был абсолютно не готов.

Я глубоко вздохнул и начал новую попытку, старательно выговаривая слова, будто пишу их в чистовую тетрадь:

– Колдовство – это, например, когда человек может летать без крыльев и самолетов. И не спя… И не во снах… – я зажмурился и собрался с силами, – когда он. Бод. Рст. Вует.

– Приведи пример летающих людей.

– Баба-Яга, – торжественно заявил я.

– А ты ее видел?

– Это наша директриса, – шепотом произнес я, – она точно колдунья.

– Да она даже не выглядит, как колдунья, – смеясь, сказал дядя.

– А как она должна выглядеть? – поинтересовался я.

Где-то в лесу пронзительно закричала птица, почти по-человечески. Крик, несущий в сердце холод и тоску, пронесся над нами на черных крыльях и растворился в вечерней тишине. Я поежился. Не самая лучшая тема, прочитал я в дядиных глазах. Но он пододвинулся ко мне поближе и серьезно начал:

– Запомни – если у женщины рыжие волосы и зеленые глаза, это еще не значит, что она колдунья.

Дядя посмотрел на меня, я кивнул головой.

– Но самые сильные и опасные колдуньи – именно рыжеволосые и зеленоглазые.

– Сильнее тебя? – изумился я дядиным словам.

– И намного.

– Почему? – вдруг мне стало как-то не по себе.

– Потому что, если, например, одна такая влюбит тебя в себя, то отваром одуванчика тут не отделаешься.

– А я ее палкой по голове, – выдал я гениальную мысль.

– А она прочтет твои мысли, близко не подойдет и тебя не подпустит, – завалил дядя весь мой план, – а поймает взглядом, то есть – загипнотизирует, – будешь ее игрушкой, пока не наиграется.

– А если я ее встречу?

– Да проходи спокойно, как мимо остальных людей. Если у нее на тебя планов нет, то ты ей и не нужен будешь. Колдунья, это просто обыкновенная женщина, но которая может добиваться своего в любом случае.

– И ничто-ничто ей не указ?

– Ну, вообще-то, есть управа и на ведьму.

Я от радости подпрыгнул на месте и приготовился внимать каждому слову.

– Если ты честный с собой и с людьми, если смело идешь по жизни и ни за что тебе не стыдно, если ты сам хозяин своей жизни, то никто ничего и никогда не сможет тебя сделать. А будешь нюней и слабаком – тебя любой скрутит и без колдовства. Одним словом – если ты человек с большой буквы, то ты сильнее всех.

– Сильнее самой сильной колдуньи?

– Если человек использует свою силу в плохих целях, – дядя говорил медленно, чтобы слова лучше доходили до меня и пускали корни, – то он сразу слабеет.

– И колдунья?

– В первую очередь колдуны и колдуньи.

– А почему?

– Потому что человеку дается сила, власть, могущество для помощи другим людям. Не иначе. При использовании этой силы в злом умысле, она истощается. Поэтому хороший человек может быть сильнее любого злого чародея.