– Товарищи! – кричал председатель колхоза, Скобин Эдуард Степанович.
Утром Первого мая небо окрасилось в красный цвет – цвет советского знамени, что не могло не радовать рабочих и крестьян поселка. Глаза сверкали, руки держали транспаранты и флаги. Над небольшой площадью летал дух равенства и братства, предвещающий скорую победу над капитализмом.
– С праздником весны и труда вас, товарищи!
– Ура! – радостно закричали демонстранты.
– Ура! – орали Владимир Егорович, Тамара Егоровна и Алексей Денисович.
Все трое были счастливы, радостны и полны решимости догнать и перегнать все на свете. Были молодыми. Тамара махала воздушными шарами, которые ветер пытался вырвать из рук и унести в социалистический Китай. Или на Кубу. Такие ветры, решительные и дерзкие, в те времена гуляли по все стране.
Как только шум над площадью утих, председатель достал из кармана пиджака листок и, бросив короткий взгляд на земляков, принялся докладывать о результатах, с которыми колхоз пришел к сегодняшнему дню.
– Не буду скромничать, но нам есть чем похвастаться перед районом, – начал Эдуард.
По площади пробежали сыновья Тимофеевых и Васильевых, два сорванца, судьбу которых весь поселок уже решил – сядут. Славка Тимофеев прижимал к груди мешок с чем-то громоздким, похожим на гитару. Мишка Васильев прикрывал тыл своим худеньким тельцем.
– А ты чем можешь похвастаться? – толкнул Володя локтем Алексея в бок, глядя вслед убегающим пацанам, – Сколько душ человеческих спас за пятилетку?
– За свою работу я буду отсчитываться перед другим председателем, – улыбнулся Алексей.
– Это который всем председателям председатель? – подмигнул Володя.
– И всем генсекам генсек.
– Тихо вы! – зашептала Тамара и отвесила брату подзатыльник.
– Ой, да ладно, – отмахнулся тот, – Светлую Пасху все отмечают. А председатель в первую очередь.
– Слава Богу, сейчас не тридцатые годы, – поддержал друга Алексей.
– Каждому разговору свое место, – гнула свое Тамара, – вот приду к тебе в церковь и начну про Анжелу Дэвис рассказывать.
– Бог всегда все видит, – ответил Алексей, – а председатель – нет.
– Но мы-то с вами видим, товарищи, – донесся голос с трибуны, – что есть еще среди нас темные люди. Темные и неграмотные. Верующие в рай небесный и потусторонние, всякие там, силы. Да-да, товарищи. И вы все прекрасно знаете, о ком я говорю.
– Охренеть, – изумился Володя.
– В себя надо верить! – надрывался председатель, – В себя и в товарища! А в неземные чудеса верят только недобитые, враждебные нам, элементы!
Люди в толпе озирались в поисках «враждебных элементов», а находя, тут же отводили взгляд.
– Сейчас восьмидесятые или, все же, тридцатые? – удивленно спросил Алексей. – По-моему, командира немного занесло.
– И мы не позволим…
– Вчера же с ним обсуждали размежевание четвертого участка, – с горечью пробормотал Володя.
– Работа такая, – отозвался Алексей.
– …на двадцатом седьмом съезде ЦК КПСС…
– Что теперь будет? – прошептала Тамара.
– Да ничего не будет, – спокойно ответил Алексей.
– Еще как будет, – пообещал Володя, стиснув зубы.
– С праздником, товарищи! Ура!
– Ура! – восторженно подхватила половина демонстрантов.
Остальные промолчали. Друзья оглянулись и увидели, что толпа от них отдалилась – они стояли в круге как сочувствующих, так и не очень, земляков. Ветер выхватил шарики из рук Тамары и понес их в социалистический Китай. А может – на Кубу. Кто их поймет, эти ветра?
Вечером в калитку председателя постучали громко и уверенно.
– Степаныч, выходи! – донеслось с улицы, – Предатель!
– Это кто предатель? – возмутился хозяин и рывком открыл калитку. Как оказалось – зря.
Володя схватил его за грудки и прижал к забору.
– Тридцатые годы, говоришь? – заорал он, – Тридцатые?!
Алексей стоял рядом, даже не пытаясь успокоить разгневанного друга.
– Мы же вчера с тобой! Обсуждали! Как друзья! А сегодня что?
– Да отстань ты! – крикнул Эдуард и оттолкнул собеседника.
Володя сделал два шага назад и насупившись с презрением разглядывал «предателя».
– А ты что стоишь? – спросил тот Алексея, – Ты же Божий человек!
– Все мы Божьи люди, – заметил Алексей, и врезал Эдуарду в челюсть.
Председатель упал на землю и поспешил подняться. Опять же – зря.
Участковый долго смеялся, сквозь слезы разглядывая побитого председателя. Успокоившись, поинтересовался:
– Это же какая ты, получается, сволочь, если тебя даже поп отметелил.
Эдуард глубоко вздохнул, чтобы не сорваться.
– Что намерен предпринять?
– Да ничего не намерен. Получил по делу – нечего земляков перед другими срамить.
– Значит так?
– Так и не иначе, – твердо сказал участковый, – не до тебя сейчас. На вокзале у солдата кто-то автомат стащил. Занят я.
Эдуард встал.
– Я позвоню в район.
– Хочешь опозориться – звони.
Но председатель так никому и не позвонил. Ночью кто-то пробрался в его курятник и растерзал всю птицу. На земле, среди перьев и кровавых туш, остались волчьи следы, как предупреждение.
Еще не решив, на кого, но Эдуард затаил обиду.
А вот мне восемнадцать. Первое сентября. Первый курс. Первый семестр. Первый урок. Все первое, куда ни глянь. Даже моя парта первая, но в третьем ряду от окна. Поближе к двери, на случай пожара. Место соседа пока свободно. Позади меня и с боку сидят такие же, как я, новоявленные студенты. Большинство из которых задаются вопросом «для чего они здесь» и «что они ожидают от выбранной специализации». А специальность, не пожелай врагу – «Почвоведение, агрохимия и земледелие». Но я, по крайней мере, знаю, что такое сельское хозяйство и чем агроном отличается от агроэколога.
Мы ждем знакомства с нашим классным руководителем, который решил где-то задержаться. За окнами моего сельскохозяйственного института осень наводит свои порядки – листья тополей сохнут и желтеют. Прохладный воздух приятно бодрит. Солнце уже не спешит по утрам появляться на небе, а словно выжидает удобного момента, что бы соизволить показаться миру во всей своей красе.
Но вот дверь в аудиторию распахивается, а вместо преподавателя влетает наш ровесник – коротко стриженный, лопоухий, невысокий, одетый в спортивную форму, обутый в черные туфли. Тяжело дыша, он бегло осматривает присутствующих и плюхается за мою парту. Долго шарит по карманам и наконец достает сложенную вдвое тонкую тетрадку и ручку.
«Не хило он подготовился к учебе, наверно весь вечер собирался», сыронизировал я, осторожно косясь в его сторону.
Мой сосед тем временем взглянул на портреты классиков, почему-то презрительно ухмыляясь. Прогулялся взглядом по доске, потолку, посмотрел в окно. Затем обратил свой взор на меня, детально изучая и делая выводы. Я, не привыкший к такому вниманию, стал тщательно рассматривать ручку, вертя ее в руках так и эдак. Сосед, вдоволь налюбовавшись мной, повернулся к остальным одногруппникам, пристально глядя на каждого, словно выискивая родную душу. И видимо не найдя такой, обратился ко мне:
– Давай смоемся с пары.
В его глазах явно читались азарт и тяга к приключениям.
Я ожидал чего угодно, только не этого.
– В каком смысле?
– В прямом, – заверил он меня, – давай свалим отсюда.
– Год только начался…
– И уже скучно, – закончил лопоухий за меня фразу.
С этим было трудно не согласиться. Я беспомощно обвел взглядом группу. Все занимались своими делами – знакомились, изучали ручки, смотрели в окно. Преподаватель все не шел. Помощи ждать было неоткуда.
– Предки машинку подогнали к первому сентябрю, – продолжал сосед.
– Сентября, – поправил я его.
– Чего?
– Правильно говорить «к первому сентября».
– Тем более обкатать надо, – обрадовался сосед моей поправке, – сюда меня батя привез, обратно, говорит, давай сам. Только осторожно. Ха!
– Какая машина? – тянул я время.
– А хрен его знает, – он на секунду задумался, – вроде черная «Тойота». Я не успел разглядеть.
– Права есть? – осведомился я, – без прав – я пас.
– Взгляните, сударь, – с довольной ухмылкой он небрежно достал из кармана и деловито бросил на парту пластиковую карточку.
Что тут скажешь? Права. Настоящие.
Бунтарь, хулиган, шпана. Головная боль учителей и родителей. Выбитые стекла и синяки под глазами. И при этом – невинный детский взгляд. Про таких мамы говорят своим чадам: «он тебя плохому научит». В общем, он мне сразу не понравился.
– Погнали, – сказал я, и теперь уже в моих глазах явно читались азарт и тяга к приключениям.
В глазах всей нашей группы стояло удивление, когда «двое чуваков встали и по-тихому свалили с пары. Придурки».
Мы сели в темно-синюю «Тойота-королла». Предусмотрительно надели ремни безопасности.
– Ну что, сударь – торжественно произнес сосед, – разрешите сердечно поздравить вас с началом нового учебного, не побоюсь этого слова, года.
– А вы знаете, сударь, – включился я в игру, – что завтра нас вздернут на рее, а наши славные имена занесут в книгу позора.
– Бьюсь об заклад, что нас, скорей всего, четвертуют, а наши красивые головы наденут на шесты и поставят у входа в назидании таким же вольным стрелкам, как мы с вами.
– В любом случае по головке нас не погладят, – подвел я черту.
– Предлагаете вернуться в это скучное учебное заведение, которое называется институт? – он испытующе посмотрел на меня.
Я посмотрел в его широко открытые чистые невинные глаза, потом посмотрел вперед, через лобовое стекло новенького автомобиля. Смотрел на сложившуюся ситуацию. Смотрел в будущее. Нас, конечно же, не выгонят. Сделают замечание, пожурят, как следует. На первый раз обойдется. Но репутация будет подпорчена. Я вспомнил свою прежнюю жизнь – ни друзей, ни приятелей. Только старенький мопед. И надо же, первый кандидат в друзья оказался бесшабашным хулиганом, для которого нет авторитетов и моральный устоев. Мой здравый смысл видел в его искрящихся глазах погибель для меня. И единственного друга.
– Предлагаю окончить эту бессмысленную дискуссию, – оставил я в стороне здравый смысл, – и выехать, наконец, на встречную.
– На встречную? – уточнил лопоухий.
– Именно, – подтвердил я.
– Кто «против»? – спросил он, обернувшись назад.
На заднем кресле промолчали.
– Предложение единогласно принимается.
Он повернул ключ, машина ожила, радостно заурчала. Приятная дрожь пробежала по металлическому корпусу. Проверка дворников – работают. Радио – вещает. Сигнал – сигналит, мощно и яростно. Даже боковые окна, кто бы мог подумать, – исправно поднимаются и опускаются, послушно повинуясь соответствующим кнопкам. Не машина – красота на четырех колесах.
– Эпоха hi-tech, и все такое, – удовлетворенно проговорил лопоухий и нажал «газ»
Следуя послушно повороту руля, автомобиль не спеша выехал на дорогу.
– Поворотники было бы неплохо периодически включать, – заметил я.
– Ах, оставьте, – пробормотал лопоухий, пытаясь одновременно смотреть вперед, в боковые зеркала и зеркало заднего вида. Его коротко стриженная голова двигалась, как на шарнирах. Сосредоточенность на лице придавала ему вид умного здравомыслящего человека. Чего я бы не сказал в другой ситуации.
– Опыт большой? – спросил я, глядя на его неуверенные движения.
– Опыт – дело наживное, – практически ответил он на мой вопрос, – главное – состояние души.
– Не могу не согласиться…
Я посчитал уже седьмую машину, обгоняющую нас. Как же он на права сдавал?
– …но при такой скорости нас скоро догонят и обгонят наши одногруппники, отсидевшие четыре пары.
– А вот хрен им!
С этими словами он нажал на педаль газа.
Стрелка спидометра с 20 км/ч перескочила аж на 40. Неплохой результат, прогресс на лицо.
О проекте
О подписке