Однако не сидели сложа руки и немцы. Они предпринимали яростные попытки прорыва из окружения. Пробивавшиеся из окружения немецкие войска разбились на три большие группы. Первая включала части 57, 88-й и 323-й пехотных дивизий под командованием генерала Фридриха Зиберта (командира 57-й пд). Численность этой группы составляла 6 – 8 тысяч человек. Вторая группа состояла из остатков 75, 340, 377-й немецких, 6-й и 9-й венгерских дивизий и насчитывала 8 – 10 тысяч человек. Она возглавлялась генералом Гельмутом Бёкеманом (командиром 75-й пд). Наконец, в третью группу вошли части 88-й и 26-й пехотных дивизий и управление VII армейского корпуса. Командовал ей генерал Фридрих Гольвитцер (командир 88-й пд) [19; 360], [40; 6].

Первоначально окружённая немецкая группировка всеми силами ударила на Горшечное. Как пишут А. Исаев и А. Сорокин, произошло это уже 29 января. Причём в этот же день части 25-й гвардейской стрелковой дивизии были выбиты из Горшечного [19; 360], [40; 6]. Захватив узел дорог, который представлял из себя данный посёлок, немцы разделились на три указанные группы. Группы Зиберта и Бёкемана пробивались от Горшечного на запад, а группа Гольвитцера – на юго-запад, к Старому Осколу. «Прорыв из окружения сквозь метель начался», – так заканчивает А. Исаев своё краткое упоминание о событиях в Горшечном [19; 360].

Однако, согласно свидетельству непосредственного участника того боя за Горшечное Николая Григорьевича Штыкова, на тот момент заместителя командира 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии (после этого боя Н.Г. Штыков стал командиром 73-го гв. сп), события в Горшечном развивались не совсем по такому сценарию, какой описан А. Исаевым и А. Сорокиным: мол, 29-го немцы ударили, отбили населённый пункт, тут же разделились и пошли прорываться сквозь метель.

В чём совпадают описания Н.Г. Штыкова и современных историков, так это в том, что в Горшечном к моменту немецкого удара по нему действительно находились части 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Правда, Н.Г. Штыков уточняет, что было этих частей совсем немного:

«…В посёлке остались лишь наш полк (73-й гв. сп – И.Д.), дивизионный резерв – учебный батальон, часть сапёрного батальона и 29-й истребительный противотанковый артиллерийский дивизион» [49; 52].

А вот уже в дате начала боя идёт расхождение. По утверждению Николая Григорьевича, немцы атаковали Горшечное только в середине дня 30 января, причём после сильной артиллерийской и даже авиационной(!) подготовки [48; 53].

Нет никаких оснований сомневаться в дате, приводимой непосредственным участником тех событий. Такую же датировку находим у Типпельскирха [43; 362]. Да и логически 30 января, как дата немецкого удара на Горшечное с целью прорыва из окружения, выглядит более предпочтительно. Согласитесь, ведь 29 января (утром) только закончились бои за Касторное. Касторненские «ворота», через которые немецкая группировка могла уйти на запад, были «захлопнуты» советскими войсками. Немцам нужно было хоть какое-то время, чтобы сгруппироваться после тяжёлых боёв, наметить план действий, определить слабое место в «кольце» окружения, дойти до этого слабого места, т.е. до Горшечного.

Хотелось бы также заметить, что попавшая в окружение группировка была не только довольно многочисленной, сохранила организованность, но и имела в своём распоряжении к 30-му числу даже самолёты, которые и использовала при штурме Горшечного.

Бой за Горшечное шёл 30, 31 января и 1 февраля, т.е. не закончился одним днём, как можно заключить из изложения событий А. Исаевым и А. Сорокиным. Для описания трагических перипетий этого боя используем воспоминания Н.Г. Штыкова. Я, конечно, рискую навлечь на себя упрёки в цитатничестве. Но, с другой стороны, вот известный современный российский историк Б. Соколов, ярый критик всего советского, в своих работах страницами цитирует немецких вояк, даже не давая себе труда «разбавлять» цитаты хоть какими-то комментариями и пояснениями (см., например, Б. Соколов «Сражение за Харьков (февраль – март 1943 года)»). Раз этот эсэсовский апологет может себе такое позволить, то почему мне не позволить себе пространные цитаты из мемуаров наших воинов, защищавших то самое Отечество, в котором Б. Соколов имел несчастье родиться (а иного восприятия данного факта из его писаний и не следует). Более того, чувствую себя обязанным в необходимых случаях широко цитировать наших, советских, военных мемуаристов.

Итак, Николай Григорьевич Штыков вспоминает:

«В середине дня 30 января после сильной авиационной и артиллерийской подготовки противник атаковал Горшечное. Первый его удар пришёлся по учебному батальону дивизии, с которым у нашего полка не было… локтевой связи. Он занимал оборону несколько в стороне, фронтом к совхозу «Каучук». Именно оттуда по нему и ударило не менее полка вражеской пехоты. Учбат сразу же оказался в тяжёлом положении…

При повторной атаке… Учебный батальон оказался буквально разрезанным на две части. Одна из них, в составе примерно 120 человек, отошла к позициям нашего полка, а другая с боем отступила к деревне Ключи, где в то время располагался штаб дивизии. В этом бою курсанты понесли большие потери.

Почти одновременно с атакой позиций учебного батальона противник нанёс удар и по нашему полку. Ему удалось несколько потеснить батальон капитана А.П. Головина, но большего успеха он не добился. Гвардейцы сражались не на жизнь, а на смерть, хотя противостоять во много раз превосходящим силам врага… было очень нелегко. Вот один из примеров героизма, проявленного бойцами и командирами полка в том бою.

На участке батальона капитана М.С. Никифорцева гитлеровцам удалось прорваться к больнице, где располагался его штаб. Старший лейтенант А.Ф. Бутылин, начштаба батальона, не растерялся. С горсткой находившихся рядом бойцов он принял неравный бой. Эта группа отбила несколько атак противника, выстояла до подхода к ней помощи. И в этом была немалая заслуга писаря штаба сержанта Гладышева. Когда пуля сразила нашего пулемётчика, он тут же заменил его и разил врага до тех пор, пока не кончились ленты. А потом, взяв автомат из рук погибшего товарища, сержант первым поднялся в контратаку, увлекая за собой остальных бойцов.

В этом бою комсомолец Гладышев пал смертью храбрых.

Наступила ночь, но гитлеровцы по-прежнему не ослабляли натиска. Теперь бой вёлся при свете пожарищ. Горшечное горело со всех сторон. Рушились дома, заваливая улицы. Но и в этом аду наши бойцы и командиры бесстрашно сражались за каждую пядь родной земли, отходя лишь в самых крайних случаях.

К утру 31 января положение нашего полка особенно осложнилось. Его подразделения к этому времени удерживали в своих руках только здание школы, маслозавод да станционные постройки. А противник во второй половине дня нанёс по нашим позициям ещё два мощнейших удара. На их отражение мы мобилизовали все силы, которые смогли. В боевой строй встали даже раненые. Вооружившись автоматами, на положении рядовых бойцов, сражались и штабные командиры.

За двое суток боёв в Горшечном мы понесли большие потери…

1 февраля мы всё-таки были вынуждены начать отвод полка на южную окраину Горшечного. Наш отход обеспечивали подразделения прикрытия, которые дрались с исключительным упорством.

…Полк истекал кровью в самом прямом смысле этого слова. Вот почему утром 2 февраля было решено отвести его остатки за посёлок, на высоты в район села Богородицкое. Группировке противника, хотя и ценою больших потерь, удалось прорваться на юго-запад. Но полк сделал всё, что мог. И даже больше, чем мог. Уже после войны мне удалось познакомиться с протоколом допроса одного фашистского генерала, взятого в плен после наших боёв в Горшечном. Ответив на поставленные ему вопросы, тот в свою очередь спросил:

– Какое количество частей задерживало наш отход через Горшечное?

Когда ему сказали, что там оборонялся всего лишь один гвардейский полк с приданными ему мелкими подразделениями, генерал был крайне удивлён. Как он полагал, на этом участке им противостояло не менее двух советских дивизий» [49; 53 – 57].

В течение первых дней февраля 1943 года развернулось сражение между группами Зиберта, Гольвитцера и Бёкемана, стремящимися вырваться из окружения, и войсками 38-й армии, а также частью сил 40-й армии. Складывающаяся обстановка не позволила использовать все силы последней для наступления на белгородско-харьковском направлении. Её 107, 303, 25-я гвардейская стрелковые дивизии, 129-я стрелковая бригада и 4-й танковый корпус продолжали действия по ликвидации окружённой вражеской группировки. При этом соединения 38-й армии находились к востоку от неприятеля, а 40-й действовали западнее Горшечного [29; 419].

Группа Гольвитцера, рвавшаяся к Старому Осколу, в случае успеха своего прорыва обрела бы в этом городе хотя и временное, но вполне надёжное убежище, чтобы перевести дух. Дело в том, что в Старом Осколе находился довольно сильный немецкий гарнизон, насчитывавший свыше двух полков 26-й немецкой пехотной дивизии, усиленных артиллерией. Город был превращён в мощный узел сопротивления. Кроме того, германское командование, понимая всё значение Старого Оскола для прорыва из кольца окружённых немецких соединений, направило его гарнизону подкрепление – отряд численностью свыше пятисот человек с пулемётами и миномётами. Передвигался этот отряд на санях, что и позволило ему по заснеженным дорогам довольно оперативно почти достигнуть цели. Почти, потому что в 8 километрах от Старого Оскола у разъезда Набокино на его пути встала группа из пятнадцати бойцов и двух командиров 409-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 40-й армии. Они заняли оборону у будки путевого обходчика Майсюка и в тяжелейшем бою удержали свой рубеж. Гитлеровцы не смогли прорваться к Старому Осколу. В этом бою тринадцать из семнадцати советских воинов погибли, а четверо получили тяжёлые ранения. Вот имена этих героев: старший лейтенант Валентин Плотников, младший лейтенант Василий Бондаренко, Умербай Чажебаев, Сергей Башев, Пётр Николаев, Михаил Яблонов, Тимофей Савин, Григорий Опарин, Михаил Дроздов, Павел Виноградов, Алексей Золотарёв, Николай Литвинов, Пётр Толмачёв, Василий Кукушкин, Тихон Бабков, Абдбек Бутбаев, Павел Рябушкин (последние четыре бойца были тяжело ранены, но в этом бою остались живы) [29; 414 – 415], [21; 108 – 109]. Случилось это ещё 31 января.

Группе Гольвитцера также не удалось прорваться к Старому Осколу. Её движение к городу было остановлено частями 25-й гвардейской и 303-й стрелковых дивизий [29; 419], [49; 57]. Противник, понеся значительные потери, вынужден был искать другие пути для выхода из окружения.

Сам же гарнизон Старого Оскола был разгромлен, а город освобождён частями 107-й стрелковой дивизии полковника П.М. Бежко 5 февраля. Большая часть немецкого гарнизона в ходе ожесточённого боя была уничтожена. Но даже после этого в плен к бойцам полковника П.М. Бежко попали почти 2 тысячи человек [29; 415, 419]. Отсюда можно заключить, насколько сильный немецкий гарнизон удерживал город.

С одной из прорвавшихся из района Горшечного на запад групп противника столкнулись в ночь на 2 февраля танкисты 4-го танкового корпуса. Причём столкновение это произошло случайно, т.к. корпус не был отряжен для ликвидации окружённой вражеской группировки после 1 февраля. Вместе с основными силами 40-й армии он должен был принять участие в Белгородско-Харьковской наступательной операции с самого её начала, т.е. 2 февраля. Именно для переброски на белгородское направление и сосредоточилась в населённом пункте Богатырёво 102-я танковая бригада 4-го танкового корпуса. Но как раз на этот населённый пункт устремились прорвавшиеся под Горшечным колонны немецких войск. Несмотря на то, что появление врага в районе Богатырёво было неожиданным, советские танкисты встретили его во всеоружии. Плотным огнём они отразили все попытки немцев захватить посёлок, нанеся им тяжёлый урон.

Отойдя от Богатырёво, гитлеровцы попытались прорваться через Ястребовку, расположенную юго-западнее. К ней они подошли в ночь со 2 на 3 февраля. Причём, заметим, что смещались окруженцы всё-таки в общем направлении к западу, но ни одной советской части на их пути не оказалось. Это к вопросу о плотности кольца окружения.

Видимо, гитлеровцы не совсем верно оценили обстановку, предположив, что в Ястребовке находится какая-то тыловая часть, потому что очертя голову несколькими плотными колоннами кинулись на этот населённый пункт. Но тут им не повезло ещё больше, чем в Богатырёво, ибо встречали их отнюдь не обозники, санитары и раненые, как они, очевидно, надеялись, а танкисты целых двух бригад (45-й и 64-й) того же 4-го танкового корпуса А.Г. Кравченко. Так же, как 102-я танковая бригада в Богатырёво, 45-я и 64-я бригады готовились в Ястребовке к переброске в район нового наступления. Танковые орудия встретили прущих плотной массой напролом немцев шквальным огнём. Огонь вёлся до тех пор, пока вражеские колонны не оказались рассеянными [29; 419 – 420]. «Утром за околицей Ястребовки были подобраны и захоронены тысячи окоченевших трупов фашистских солдат и офицеров» [29; 420].

Впрочем, на этом попытки двух немецких групп (Зиберта и Бёкемана) прорваться в западном направлении не закончились. Немцы метались по заснеженным дорогам, пользуясь малочисленностью советских войск, от одного населённого пункта к другому. И 4-й танковый корпус, занятый боями с ними, только к 8 февраля смог присоединиться к основным силам 40-й армии, наступающей на Белгород [29; 419 – 420].

4 февраля 73-й гвардейский стрелковый полк 25-й гвардейской стрелковой дивизии, дравшийся, как мы помним, за Горшечное три дня, оставивший его под напором во много раз превосходящих сил противника, начал атаку с целью отбить этот посёлок. Горшечное защищалось немецким арьергардом – полком 377-й пехотной дивизии численностью около тысячи человек.

В ходе напряжённого боя к утру 5 февраля сопротивление противника было сломлено, и Горшечное полностью занято нашими войсками [49; 58 – 59].

Здесь хотелось бы немного отвлечься от хода боёв для освещения вот какого вопроса.

Н.Г. Штыков, к моменту повторного занятия Горшечного 73-м гв. сп уже командир этого полка, описывает следующий эпизод:

«В посёлке нами было захвачено немало пленных. И тут-то мы и стали свидетелями одного запомнившегося инцидента. В одной из колонн, которую конвоировали наши автоматчики, вдруг возник какой-то шум. В чём дело? Оказалось, гитлеровцы не хотели идти, даже в плену, в одном строю с венграми.

Вот они, “союзнички”!» [49; 59].

Слово «союзнички», употреблённое Н.Г. Штыковым, да ещё взятое им при этом в кавычки, как нельзя лучше отражает отношения между немцами и их союзниками (румынами, итальянцами, венграми) во время событий конца 1942 – начала 1943 года на Среднем и Верхнем Дону.

Немецкие военачальники-мемуаристы стыдливо обходят этот вопрос, максимум указывая на более низкие боевые возможности союзнических дивизий, причём упирают в большей степени на их недостаточный противотанковый потенциал. Очевидно, стремясь избежать упрёка в том, что огульно сваливают всю вину на союзников за неудачи ноября 1942 года – января 1943 года под Сталинградом, Котельниковым, Острогожском и Воронежем, гитлеровские военачальники даже находят слова похвалы мужеству солдат союзных войск.

И ни слова ни о моральном состоянии союзнических войск, которое было, мягко говоря, далеко не блестящим, ни о далёком от всякой воинской чести поведении немцев по отношению к своим союзникам в момент неудач зимы 1942 – 1943 годов.

Н.Г. Штыков очень верно подметил крайне негативное отношение пленных немцев к пленным венграм.