Образованная зануда

Теперь обратимся к матери Ф. Бэкона. Как уже было сказано, ее отцом был сэр Энтони Кук, уделявший много внимания интеллектуальному развитию своих дочерей. Английский историк и проповедник Томас Фуллер (Thomas Fuller; 1608–1661) писал, что дочери Э. Кука «были, к чести их пола, гораздо более учеными, чем представители нашего пола к нашему стыду»^[42]. Уолтер Хаддон (Walter Haddon; 1515–1572), юрист, человек близкий к университетским кругам, как-то побывал в Гиди-холле (Gidea Hall), особняке, приобретенном прапрадедом Э. Кука Томасом Куком, богатым торговцем мануфактурой и лордом-мэром Лондона в 1462–1463 годах, когда Т. Кук начал реконструкцию дома, завершенную уже при Энтони. Интерьеры Гиди-холла произвели на Хаддона большое впечатление: «скорее то был маленький университет, и пока я в нем находился, мне казалось, что я живу на Тускуланской вилле, с тою, однако, разницей, что в этом Тускулуме царствовали женщины»^[43].

Ян Мортимер, описывая в общем-то незавидное положение женщин в Англии второй половины XVI столетия, упоминает о дочерях Э. Кука:

«Одна из областей, где женщины имеют хотя бы подобие паритета с мужчинами, – литература. Образованные женщины елизаветинской Англии производят наибольшее впечатление своими литературными переводами, потому что аристократы и дворяне прежде всего учат дочерей именно иностранным языкам и музыке. Среди этих женщин выделяются дочери сэра Энтони Кука. Анна Кук, вышедшая замуж за сэра Николаса Бэкона, в 1564 году издала перевод с латинского языка такой значительной работы, как „Апология церкви Англии“ Джона Джуэла^[44]. Ее сестра Милдред (Mildred Cooke, Lady Burghley; 1526–1589), супруга сэра Уильяма Сесила, говорит на древнегреческом с такой же легкостью, как на английском, и переводит с этого языка. Еще одна дочь сэра Энтони, Елизавета, леди Расселл, перевела с французского языка трактат „Путь примирения, затрагивающий истинную природу и сущность тела и крови Христовых во время евхаристии“^[45]; четвертая дочь, Катерина, известна своими переводами с древнегреческого, латинского и древнееврейского языков. В других семьях тоже появляются женщины-ученые. Мэри Бассет, внучка сэра Томаса Мора, хорошо разбирается в античной литературе и переводит Евсевия, Сократа и других древних писателей, а также книгу своего деда. Джейн, леди Ламли, издает перевод Еврипида. Маргарет Тайлер в 1578 году издает „Зерцало королевских деяний и рыцарства“, переведенное с испанского. И так далее. Образованные женщины елизаветинской Англии намного свободнее в распространении плодов своего интеллекта, чем их матери и бабки»^[46].

Добавлю, что все дочери Э. Кука были удачно выданы замуж, причем их мужья играли заметные роли в политической и культурной жизни страны. К примеру, Елизавета Кук в 1558 году стала женой сэра Томаса Хоби (Sir Thomas Hoby; 1530–1566), дипломата, человека весьма образованного, известного своими переводами трактата немецкого теолога-реформатора Мартина Буцера (Martin Bucer или Butzer; 1491–1551) «Gratulatio ad Ecclesiam Anglicanam»^[47] и знаменитой книги «Il Cortegiano» («Придворный») итальянского гуманиста Бальтассаре Кастильоне (Baldassare Castiglione; 1478–1529)^[48]. После смерти сэра Томаса Елизавета в 1574 году вышла замуж за Джона Расселла (John Russell, Baron Russell; c. 1553–1584). Мужем Екатерины Кук был сэр Генри Киллигру (Sir Henry Killigrew; c. 1528–1603), дипломат и художник-любитель. Милдред Кук стала второй женой Уильяма Сесила.

Разумеется, политические и религиозные взгляды сестер Кук, как и других женщин из знати, непосредственно на большую политику не влияли, но тем не менее они в меру своих сил и возможностей оказывали влияние на карьеры своих мужей и родственников, а также если не на принятие политических решений, то на ход политических интриг.

Сестры Кук воспитывались вместе с королевскими детьми и оставались эмоционально связанными с ними, даже когда их мужья рисковали попасть в тюрьму за свои политические высказывания или религиозный выбор. Во время правления Марии Тюдор, протестантские взгляды дочерей Кука представляли серьезную угрозу безопасности их семей. И тем не менее, несмотря на свой незыблемый протестантизм, Анна Кук-Бэкон оставалась одной из наиболее близких фрейлин королевы Марии. Когда же ее зять Уильям Сесил лишился благосклонности Ее Величества, поскольку заступался за Джона Дадли (John Dudley, 1st Duke of Northumberland; 1502–1553), поддерживавшего леди Джейн Грей^[49], именно Анна Бэкон добилась прощения для сэра Уильяма^[50]. Появление же в 1594 году при дворе племянника леди Бэкон Роберта Сесила (Robert Cecil, 1st Earl of Salisbury; 1563–1612), сына сэра Уильяма, заметно облегчило ей доступ к наиболее влиятельным фигурам елизаветинского двора.

Анна считала своим долгом увещевать заблудших верующих и как-то обратилась к графу Эссексу, предостерегая его от «плотских увлечений (carnal dalliance)»^[51], одновременно предупреждая сына Энтони от чрезмерного сближения с графом.

В 1558 году посол Карла V граф де Ферия (Gomez III Suarez de Figueroa y Cordoba quinto conde de Feria; 1523–1571), сообщая императору о ключевых назначениях, сделанных новой королевой Англии, приписывал возвышение Н. Бэкона связям его супруги: «Печати отдали на хранение мистеру Бэкону, женатому на сестре секретаря Сесила (точнее, сестре жены У. Сесила. – И. Д.), скучной ханже, входившей в круг фрейлин покойной королевы»^[52]. В словах дипломата есть своя правда. Анна была не только ханжой, но еще и властной занудой, любившей всех поучать. Если об отце Фрэнсис Бэкон всегда говорил с неизменным уважением и, став лордом-хранителем и лордом-канцлером, старался идти по стопам сэра Николаса, то его отношение к матери было куда более сдержанным и, возможно, он испытывал к ней некоторую неприязнь.

Однако при всех недостатках Анны сэр Николас всегда относился к ней с любовью. Он посвятил ей прочувствованную поэму, которую написал во время своей болезни. По словам Томаса Твина (Thomas Twyne; 1543–1613), переводчика и врача елизаветинского времени, «женившись на Анне Кук, сэр Николас украсил себя преданной леди, отпрыском выдающегося рода, племянницей уважаемого деда, дочерью достойного рыцаря, ученицей ученейшего мужа, сестрой глубоко уважаемой леди, матерью подающих надежды отпрысков, теткой несравненной графини, женой благородного канцлера, леди из благородной семьи, истинной почитательницей всемогущего Бога»^[53]. Что касается преданности леди Анны своему супругу, то в этом Т. Твин был совершенно прав. Это видно хотя бы из ее отношения к религиозной позиции мужа. Сэр Николас позиционировал себя в качестве ортодоксального англиканина, сторонника умеренного, «среднего пути» в деле реформирования церкви, подобно тому как он придерживался этого же пути в каждодневной жизни, тогда как леди Бэкон была несгибаемым сторонником полного разрыва с католической церковью и с умеренными англиканами. Однако публично она неизменно поддерживала взгляды своего мужа. И когда архиепископ Кентерберийский Мэтью Паркер (Matthew Parker; 1504–1575) обратился за поддержкой к Анне Бэкон во время ссоры с лордом-хранителем, она дала ему понять, что целиком на стороне мужа.

В кембриджской тиши

Детство братьев Бэконов прошло в Горхэмбери. Отцовское поместье оставалось для Фрэнсиса эмоциональным центром. Он приезжал туда всякий раз, когда ему удавалось покинуть Лондон или чтобы на время скрыться из столицы.

Семья Бэконов (в первую очередь речь идет о второй семье сэра Николаса) принадлежала к «новой» (тюдоровской) знати. В эпоху реформ, начатых Генрихом VIII, нетитулованное дворянство (джентри), как и представители титулованной знати, стали осознавать, что их традиционное пренебрежительное отношение к знанию и образованию может обернуться для амбициозных, но худородных клерков (как, впрочем, и для отпрысков аристократических семей) ослаблением их политических позиций. В результате если в начале XVI столетия английские университеты больше походили на семинарии для подготовки духовенства для нужд церкви, то уже к середине столетия они стали излюбленным местом для сыновей и наследников английского джентри и нобилитета.

Королевский указ требовал прекратить изучение схоластической литературы, ввести во всех колледжах преподавание греческого и латыни, а также философии и пяти дисциплин тривиума и квадривиума (логики, риторики, арифметики, географии, музыки). Магистры должны были изучать также перспективу (оптику), астрономию и прослушать углубленный курс философии, включавший натурфилософию.

Учитывая, что свыше 50 % мужского населения Лондона накануне Английской революции было грамотным и что треть взрослого мужского населения страны умела читать, что около 2,5 % юношей, не достигших семнадцатилетнего возраста, планировали продолжить свое образование, можно сказать, что образовательный процесс в период правления Тюдоров развивался вполне успешно. Английское население было более образованным по сравнению с другими европейскими странами. Менялся и социальный состав студентов: на 6 джентльменов приходилось 5 худородных.

Более того, реальная жизнь постепенно брала свое – люди доходных профессий, подчас даже связанных в той или иной мере с ручным трудом, все чаще претендовали на статус джентльмена. Дети (в первую очередь младшие сыновья) сапожников, моряков, портных и т. д. устремились в Inns Court. И с этим приходилось считаться.

Действительно, как еще мог молодой человек, не получивший отцовского наследства (земли, дома, денег, мастерской и т. п.), добыть средства к существованию in gentlemanlike fashion, если в обществе все еще сохранялось убеждение, что настоящий джентльмен должен быть бескорыстен, т. е. служить государству, не требуя награды или за очень скромное вознаграждение, а некоторые доходные виды деятельности вообще не считались, строго говоря, джентльменским занятием? Юристы и врачи часто вместо фиксированной платы за свои услуги принимали подарки, ценность которых зависела от состояния и доброй воли дарителя. Выплата заранее оговоренной суммы означала бы, что плательщик (клиент) рассматривает адвоката или врача как своего наемного слугу, нанося тем самым ущерб и его репутации, и своей собственной.

Ил. 4. Ф. Бэкон в возрасте восьми лет. Гравюра Ф. Холла (F. Holl) по рисунку А. Хьюза (Arthur Hughs), XIX век. В основу положен терракотовый бюст, выполненный неизвестным мастером ок. 1572 года

О детских годах Фрэнсиса Бэкона известно очень мало (ил. 4). Крепким здоровьем он не отличался и, вероятно, учился в основном дома, атмосфера которого была заполнена разговорами об интригах «большой политики».

Первоначальная карьера Фрэнсиса складывалась весьма удачно, хотя, возможно, сам он надеялся на большее.

Здесь уместно остановиться на одной истории, которая во многом определила жизнь Ф. Бэкона после смерти его отца.

Как известно, землевладение служило важнейшим источником дохода, позволявшим английской элите вести образ жизни, соответствующий ее положению. Как землевладелец первого поколения, сэр Николас не мог похвастать большими наделами. Но, в отличие от большинства джентри и аристократов, он получал значительные суммы за исполнение придворных обязанностей. Гонорары, вознаграждения за службу разного рода, стипендии, доходы от сбора пошлин, предварительные гонорары и просто взятки сделали его весьма состоятельным человеком, что дало ему возможность приобретать поместья и обеспечивать ими своих наследников^[54].

Сэр Николас тщательно планировал будущее своих сыновей и дочерей. Его доходы оценивались в 2600 фунтов стерлингов в 1560 году и выросли до 4000 фунтов в год к моменту его смерти в 1579-м. Н. Бэкон систематически покупал земли для своих сыновей и постарался выгодно женить их на девушках из богатых, хотя и не обязательно титулованных семейств. К примеру, ему удалось организовать удачный брак старшего сына Николаса, в результате чего молодой человек стал владельцем семи поместий, – включая и некоторые владения его отца, – с суммарным доходом 1000 фунтов в год^[55].

О браке другого сына Н. Бэкона, Натаниела, уже упоминалось выше. Это был также очень выгодный брак, который принес Бэкону-мл. множество хороших земель в разных графствах. Что касается Эдуарда, младшего сына от первого брака, то брачные переговоры оказались безуспешными, но молодой человек получил неплохую компенсацию: поместье в Саффолке и дом в Лондоне.

Дочери Н. Бэкона были тоже хорошо устроены. Старшая, Елизавета, вышла замуж за придворного, сэра Роберта Дойли (R. Doyly), Анна – за Генри Вудхауса (H. Woodhouse of Wraxham), члена парламента, а младшая, Елизавета – за архивариуса из Норвича, сэра Фрэнсиса Уиндхэма (F. Wyndham), ставшего судьей.

Осталось позаботиться о сыновьях от второго брака – Энтони и Фрэнсисе. Если бы все шло так, как было задумано Н. Бэконом, то у них тоже было бы достаточно земель, чтобы вести жизнь обеспеченных людей. Но… не случилось. В феврале 1579 года сэр Николас неожиданно умер, не успев купить земли для младших сыновей, а оставшиеся 2500 фунтов наличных пошли на уплату долгов. Согласно же завещанию, составленному Н. Бэконом в конце декабря 1578 года, основная недвижимость, включая земельные владения, должна была перейти к его сыновьям от первого брака и вдове, которая, кроме того, получала также драгоценности и дорогую посуду. Относительно Энтони и Фрэнсиса в завещании было сказано, что их мать должна хорошо позаботится о юношах, поскольку «без отца они остаются бедными сиротами (poor orphans)»^[56]. Это означало, что братья Бэконы оказывались в полной зависимости от матери. По сути перед ними открывались две дороги: либо жить с леди Бэкон в Горхэмбери, имении, которое она по завещанию получила в пожизненное владение, или делать карьеру, рассчитывая в первую очередь на себя, а во вторую – на высокопоставленных и влиятельных родственников. Братья выбрали второй путь. Впоследствии Ф. Бэкон неоднократно повторял, что, если бы ему досталось приличное наследство, он смог бы целиком посвятить себя философским и натурфилософским изысканиям и завершить свой проект «великого восстановления наук».

Что касается образования Фрэнсиса и Энтони, то поначалу они получили хорошую подготовку у их первого наставника Джона Уолсела (John Walsall) из Оксфорда, а кроме того, леди Бэкон сама много занималась с сыновьями, благодаря чему они выросли куда более дисциплинированными и образованными, чем их сводные братья, которые вообще не любили учиться.

В апреле 1573 года, когда Энтони исполнилось 14 лет, отец послал его в Тринити-колледж Кембриджского университета. Вместе с Энтони сэр Николас отправил в Тринити и двенадцатилетнего Фрэнсиса. Это было рано, учитывая, что средний возраст поступавших в то время составлял чуть более 17 лет^[57]. В колледже они, по просьбе отца, были отданы под персональную опеку ректору Тринити Джону Уитгифту (John Whitgift; 1530–1604), впоследствии архиепископу Кентерберийскому.