И как сказать им: «Нет отца!»

Что умер он мгновенно,

Про тот удар от подлеца,

И тело его тленно.

Пока я думал, мы дошли

До дома, что был ветхим,

Вокзал остался позади

Хоть он и был заветным.

Старушка помогла зайти

И подвела к кровати,

Больную ногу занести,

Улёгся я, так кстати.

Уснул, наверно, я в момент,

Иль потерял сознание,

Забыв ночной свой инцидент,

Отцовское скитание.

Очнулся от горячих рук,

Что обтирали ногу,

Она болела как недуг,

Дарящий мне тревогу.

Смотрю, а бабушка сидит,

Склонившись надо мною,

Читает что-то на иврит,

Чуть шевеля губою.

Увидя, я уже не сплю,

Она мне улыбнулась

«Давай тебя я покормлю«:

Старушка потянулась,

Взяла тарелку, в ней был суп,

Из рыбы, чуть горячий,

И ложечка касалась губ,

Я ел его лежачий.

Откушав бабкиной ухи,

Я задал ей вопросы:

Какие у отца грехи?

И кто эти разносы?

Где его труп? И как хранить?

Поможет встретить маму?

Когда закончат все громить?

И как пресечь сею драму?

Старуха слушала меня,

Но только лишь кивала ,

Под нос себе что-то бубня,

Ответов не давала.

Привстала и ушла совсем

Вопросов еще много,

И кто она, спасла зачем?

Добра ко мне иль строга?

Что ждать? Как быть? Куда идти?

Да и смогу я это?

Убьют те звери на пути?

Сживут меня со света?

Закрыл глаза и задремал,

Лишь боль в ноге гудела,

Стреляя  вспышкой, как сигнал,

Потряхивая тело.

Проспал прилично, долго спал,

Открыл глаза, тут стуки.

Стучали сильно, наповал,

раскатистые звуки.

Старушка слышу, отперла,

Впустила голосивших,

На диалог их завела,

Гостей тех посетивших.

Я слышал краем уха их,

Вопросы задавали:

«Что нет ли в доме тут чужих?

Кого с дороги брали?»

«Где тот юнец? Кто он такой?»

Она сказала: «Внучек»

Что он лежит давно больной

И не ведёт отлучек.

Они прошлись, зашли ко мне,

Мое спросили имя,

Заерзал я на простыне,

От взгляда – нелюдима.

«Я – Клаус»: выдал имя им,

Один аж, пошатнулся:

«А документом подтвердим?»

К старушке оглянулся.

А бабка, зная наперед

Такие повороты,

Сказала: «Позже принесёт,

Документы с работы».

Что подработка у неё,

И там она забыла,

Что уже старая бабьё,

Улыбку расстелила.

Тот говорящий закачал

большою головою:

«Ты принеси, чтобы я знал,

А то я вам устрою!»

«А что с ногой?» – спросил меня

И тут я растерялся,

Старушка тему оценя,

Сказала: «Он подрался».

Что во дворе поймал жида,

Решил поддать ей-богу,

Но это была западня,

Ему сломали ногу.

Поверил он иль, может, нет,

но явно дался дива,

возможно, бабушкин ответ,

Звучал весьма правдиво.

Он осмотрелся и ушёл,

Старушка шла спровадить

Орду, которую привёл,

Подальше от кровати.

А дальше, счастье тишины,

Что все благополучно,

От злого рока спасены,

Старушка то – научна.

Находчивость – ее конёк,

За все ей благодарность,

Что провела их за порог,

Рассев  в них коварность.

Вернулась, села на кровать,

По-доброму в улыбке

«Ты – Клаус»: буду называть,

хохочет голос хлипкий.

«Спасибо вам, я очень рад,

Что Вы пришли на помощь,

Должник я ваш за променад,

Спасли меня ещё раз».

И бабка принялась сказать,

С чего она хлопочет,

С чего решила защищать,

И что от меня хочет.

«Я расскажу тебе, внучек,

Где сын, с чего разбита,

На нем повешен был значок

Большой «Звезда Давида»».

Звезда  нашита на груди,

Она была отметкой,

Что отличала нас среди

Людей, что с этикеткой.

И он обязан с ней ходить

Везде, где только можно,

Арийцев всех боготворить,

Что было так ничтожно.

Ему мог крикнуть стар и млад:

«Еврей, жида порода!»

И продолжался этот смрад

По времени – полгода.

А как то вечером он шёл,

Его схватили люди,

На коих как-то он набрел,

Он их просил о чуде.

Чтоб отпустили, дома мать,

Она больна, старуха,

Что он не должен тут страдать

И получать за ухо.

Им было хорошо пинать

Его худое тело,

Что полицай не мог разнять

И не хотел лезть в дело.

Они долбили по нему

Руками и ногами,

Закрывшись, он читал псалом,

Удары как цунами.

И полицай  лишь лицезрел,

довольный и с улыбкой,

Не видя в этом беспредел,

преступною ошибкой.

Когда цунами разошлось,

И отступили тени,

Пред ними тело поднялось,

Стоял он на колене.

Читал молитву и стоял

В крови, согнувшись с боли.

Наверно, смерть давно принял

Без сострадания роли.

Я прождала его всю ночь,

А утром рассказали,

Как он покинул сей мир прочь

И труп его убрали.

Осталась лужица крови

И ворот от одежки,

За что его так извели,

Деяния их невежды.

А тело я потом нашла

У выгребной канавы

И захоронить его смогла

без почести и славы.

На свете нет страшней беды,

Чем пережить детину,

Не пожелаю никому

Увидеть сей картину.

Старушка облилась слезой,

Пока вела рассказик,

От муки этой затяжной

Рыдала где-то с часик.

А я смотрел и холодел

От бесов, что способны

Чинить подобный беспредел

И почему так злобны?

На люд, который не причём,

Что он родился с верой,

Не позволял себе Содом

Или другой манеры.

Старуха, выплакав удел,

Ушла за двери спальни,

Ее страданиям предел,

Душевных мук терзаний.

Я не остался в стороне,

Душой завёлся тоже,

Подумал о своей семье,

Дай им здоровья, боже.

Как они? Живы? Может, нет?

Покинули ли город?

И где узнать, найти ответ,

Сомненья во мне спорят.

И я решил – все хорошо,

Не стали дожидаться,

Покинули страну давно,

Им удалось прорваться.

А я пока останусь тут,

С старушкой безопасно,

Тем более ей пригожусь,

Одной ей быть ужасно.

Я помогал по дому ей,

Что было в моих силах,

Старушка стала мне родней,

Как образ на светилах.

Ещё недели две лежал,

А после встал с кровати,

Нога прошла, едва хромал,

уж незаметно, кстати.

Я мыл полы, посуду, мёл.

Следил за чистотою,

За домом муравьёв извёл

И стриг траву косою.

Но за забор не выходил

Я от греха подальше,

Там неприятностью грозил

Тот идеал из фальши.

О доме часто думал я,

О маме и о сёстрах,

Наверно, брат подрос слегка,

Теперь, с меня он ростом.

Пройдёт чуть время, и тогда

Наладится порядок,

Вернётся в дом моя семья

И мир, что был так сладок.

Пока же время ужасать.

И по ночам гул, крики,

За окнами твердят спасать

Нацистов святы лики.

Спасать от армии жидов,

Что изъедают земли,

И иудейский стан домов

Поджогами, чтоб внемли.

И вот старушка испекла

Мне торт для угощения,

Сегодня праздник у меня,

Сегодня день рожденья.

Мы пили чай и ели торт,

Общались и грустили,

Для нас двоих это комфорт,

Покой, что мы хранили.

Я раньше по ночам страдал,

Ревел без сожаления,

Надежду в матери искал,

Любовь и умиление.

Сейчас я чувствую, взрослей

Уверенный и твёрдый,

Да и по силам мне теперь,

Я вырос, стал упёртый.

Я обязательно найду

Семью, что разлучили,

Про смерть отца им расскажу,

Моля, чтобы простили.

Они, наверно, по ЖД,

уехали с вокзала,

И оказались в той стране,

Что родным домом стала.

Я знаю точно, вера там,

Им помощь оказала,

Что не досталися врагам,

Семья, что так страдала.

Что сестры думают о нем,

Волнуются и знают,

Что мы спаслись с моим отцом,

Здоровья нам желают.

Я думаю, настанет день

И я поеду в гости,

Перевалюсь за этот крен

Агрессии и злости.

Ну, а пока я буду тут

И пригожусь я бабке,

За мной, надеюсь, не придут,

Работать буду с цапки.

Мы стали близкие друзья,

Моя старушка – чудо,

И не забуду никогда,

Я в памяти, покуда.

И как-то утром, как всегда,

Я вскипятил нам чайник,

Старушка не пришла тогда,

Не встретил в умывальне.

Не встретил в кухне за столом,

В саду, гостиной тоже,

Прошел я в спальню на втором

По лестнице с прихожей.

Я в дверь негромко постучал,

А там за нею тихо,

Ее по имени позвал

И сердце бьется лихо.

Устал я ждать и к ней зашёл,

Она лежит, не дышит,

Я пульс потрогать подошёл,

И чуть шептал,  не слышит.

Я понял, больше ее нет,

Как и отца со мною

И лица белый ее цвет

Я приложил губою.

«Ты спи, моя подруга дней,

Иди на встречу с сыном,

Приобними его скорей

И поклонись святыням».

Мне довелось ее хранить,

Я сделал это с честью,

Могилу  мне пришлось разрыть

И прикопать под жестью.

За домом, где свел муравьев,

Чуть сбоку от фасада.

Под пенье звонких соловьев

Ее большого сада.

Когда закапывал, я знал,

Ее душа покойна,

И слез пред ней не проливал

И мне теперь спокойно.

Я дал себе недели две,

На сборы и маршруты,

Чтобы отправиться к семьею

Бежать от этой смуты.

Я разыщу тебя, ты знай,

Любимая ты, Мама,

Приеду, ты меня признай

Ох, встреча, будет драма.

Я карту бабкину нашёл,

Построил путь, маршруты,

Места, где б реку перешел,

Вмиг вывел за минуты,

Что пригодятся мне в пути

К семье, родным и близким

До Лондона буду идти

Маршрут будет тернистым.

И вот настал мой вечер икс,

Покинул дом старушки,

Создал себе идею фикс,

Пройти я вброд речушки.

На улице совсем темно,

Бесшумно и уныло,

Народ боится уж давно

Гонений,  что накрыло.

Я тенью двигался вдоль стен,

От звуков замирая,

Словно витринный манекен

себя тьмой накрывая

Проворно, знаю, что к реке

За коей будет поле

Спасение на той стороне,

Рубеж к свободе, воля.

Крадусь, и вижу тень солдат,

Что движутся на встречу

И явно встречи я не рад,

И что я им отвечу.

Когда вопросы зададут:

Кто я? И что блуждаю?

Возможно, сразу изорвут,

Евреем коль признают.

Я затаился, сев в кусты,

Решил тут отсидеться

И жду, чтобы они прошли,

Осталось лишь стерпеться.

Они сровнялись, говорят

Про фюрера идеи,

Его идеям я не рад

Величием затеи.

Что истребят они весь свет,

Людей на удобрения,

Что лет так пять, придёт рассвет

Арийского движения.

От слов их стало холодать,

Что за движенье в мире,

Как можно люд уничтожать,

Увидеть их в могиле.

Они исчезли, не видать,

Я двинул к водной глади

Все так же в сумраке шагать,

Оставив город сзади.

Мне освещала путь звезда

И лунное окошко,

Ты жди, любимая семья,

Осталось мне немножко.

Я знаю точно, я дойду

И встретимся мы снова,

Во чтоб не стало – вас найду

И обниму толково.

Я подошёл уже к реке,

Что волнами играла,

И видно лодку в стороне -

Доплыть на ней с причала?

Да лодка старая была,

Худая и вся сгнила,

Она б на дно сейчас пошла,

Осталась в царстве ила.

Решил я по мосту идти,

Но там весьма опасно.

И нет условий обойти,

Пошел, хоть и напрасно.

Я незаметно подступил

К мосту, что был висячий

И аккуратно проскочил

Людей спиной стоящих.

Крадусь по старым балкам я,

А мост, предатель, – стонет,

Чтоб не добрался я тогда,

Внимание приводит.

И вот я посреди моста,

Вибрирует все сильно,

Мне освещает путь луна,

чем выдаёт обильно.

Я на мосту тут как мишень,

Подсвеченный Луною,

И каждый шаг тут, как ступень,

Я этот скрип не скрою.

Услышал возгласы из тьмы,

Что разносились встречно,

Туда мне точно не дойти,

Я тут застрял навечно.

Я чувствую, качнулся мост,

Что мне идут на встречу,

Вибрации большой прирост,

Уж тени их примечу.

И заиграла во мне мысль,

Куда же тут податься,

Наверно, за борт прыгать смысл,

До берега добраться.

Я сиганул во мрак глубин,

А что мне оставалось,

Пошёл на этот я почин,

Чтоб муки не досталось.

Удар пришёлся по спине,

Я растерялся дико,

В бурлящей пенной полынье

Закрученный был лихо.

Меня активно понесло

Прочь,  от моста с тенями

И мчала, им скорей на зло

В бурление с пузырями.

Я загребал скорей, как мог,

Гонимый водной массой,

Ее поток мне столь помог,

Исполнив путь мне трассой.

С трудом увидел край земли

Другого побережья,

Он показался с темноты,

Спасла меня надежда.

Спасибо, папа, что учил

Бороться со стихией,

Пловца возможности привил,

Ты стал моим миссией.

Ещё гребок, касание дна,

И вот желанный берег,

Река серьёзно извела,

Добавив мне истерик.

Неспешно вышел, полежал,

Восстановил дыханье,

Расслабиться я не желал

И привлекать внимание.

Обсох и двинулся вперёд,