Догадки у людей по поводу затянувшейся реакции вождя на такое важное событие, как война, были разные. Естественно, не обошлось и без самых абсурдных. Многие полагали, будто бы у Сталина началась нервная депрессия. Но, если обратиться к записям в журнале посещений кабинета главы государства, только 22 июня состоялось 29 визитов высокопоставленных государственных лиц и военачальников. В их числе были Жуков, Ворошилов, Молотов, Ватутин и другие. Мог ли правитель, находясь в депрессии, вести такую активную работу?
Как известно, Иосиф Виссарионович был сторонником взвешенных решений, и в конечном счёте жизнь доказала, насколько была оправданна такая политика. Отсрочка его обращения к народу только усилила степень глубины содержания самой речи. Каждое слово в ней, каждая мысль несли конструктивный характер.
Речь начиналась словами: «Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» Одно это уже говорило о многом. Если опустить малоподходящее для официальной речи «друзья мои», то сугубо православное «братья и сёстры» наводило на мысль об ослаблении религиозной разобщённости на фоне надвигающейся опасности.
Далее Сталин рассказал о тяжёлом положении на фронте, о занятых врагом областях, бомбардировках городов и так далее. Важно было, что в своей речи он дал несколько ответов на главный вопрос: «Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, какие меры нужно принять, чтобы разгромить врага?» В его понимании – это осознание народом глубины опасности, стремление мобилизоваться, недопущение паникёрства и трусости, перестройка экономики на военный лад. Одним из тезисов речи Сталина звучал призыв создавать народные ополчения и вести партизанскую войну в тылу врага.
В тот же день речь Сталина была опубликована в газете «Правда», а 4 июля вышло постановление ГКО «О добровольной мобилизации трудящихся Москвы и Московской области в дивизии народного ополчения».
Ребята продолжали ставшую уже привычной работу. Доставление повесток особого восторга им не приносило, но все относились к этому как к безусловной необходимости.
4 июля Овсянкин пребывал в явно приподнятом настроении.
– Ну что, почтальоны, не надоело бумажки разносить? – сказал он заносчиво.
– Знаешь что, кончай издеваться, – недобро зыркнул на него Виктор.
– А никто и не издевается. Вы вчера выступление Сталина слышали?
– Ну?
– Что «ну»? Появилась реальная возможность попасть на фронт!
– Как? – Глаза ребят заблестели.
– Всё понятно. Слушали невнимательно. Или недопоняли. А фраза «народное ополчение» вам что-то говорит?
– Да не тяни ты резину! – не выдержал Женька.
– В общем, так. – Сергей по примеру Межибовского перешёл на заговорщический тон. – Ростокинский райком партии с сегодняшнего дня начал формировать народное ополчение. Так вот, я узнал, что туда берут всех от мала до велика.
– С пелёнок, что ль? – съязвил Женька.
– Ну, это я образно. Набирают разных возрастов, чуть ли не с 15 лет, если, конечно, припишешь себе год-другой, ну и совсем уже пожилых. В общем, это наш шанс.
– Пожалуй, да. А то так и будем всю войну повестки таскать. – Витька загорелся идеей.
– Куда идти? – Женьке, как и многим, не терпелось начать действовать.
– Не поверишь, один из пунктов набора в народное ополчение – наша родная школа. Там уже вовсю идёт запись. Так что предлагаю не медлить.
На школьном дворе они застали невиданное оживление. Прямо у главного входа были установлены столы, накрытые бордовыми скатертями. За столами восседали «столоначальники», которые вели приём всех желающих вступить в ополчение. На запись каждого добровольца отводилось от силы две-три минуты. Вопросы к новобранцам были стандартные и по большей части формальные.
– Фамилия, имя, отчество?
– Ануфриев Евгений Александрович.
– Фамилия через «а» или через «о»?
– Через «а».
– Число, месяц, год рождения?
– 3 января 1922 года.
– Состав семьи?
– Сирота. Только сёстры и братья. Живут в основном отдельно.
– Жалобы на здоровье есть?
– Нет.
– Предварительно зачисляетесь бойцом. Вот вам памятка, что нужно иметь при себе. Необходимо явиться 6 июля к заводу «Калибр». Знаете, где это?
– Конечно.
– К 9.00. Не опаздывайте. Следующий!
В памятке было написано: «При себе иметь необходимый солдатский набор: вещевой мешок, две пары белья, полотенце, мыло, зубную щётку и порошок, бритвенный прибор, две пары носков, запасные портянки, одеяло, простыню, котелок, кружку, ложку, ремни, верхнюю одежду (шинель, пальто или плащ), запас продуктов на сутки».
В конечном счёте из 18 человек их последнего предвоенного школьного выпуска желающих податься в народное ополчение набралось 7.
Встречаясь с Тоней, Женя понимал, что этой идиллии подходит конец, их ждёт неминуемая разлука. Они ходили по городу, обсуждая новости и наблюдая за тем, как меняется столица.
А менялась она буквально на глазах. Окна повсеместно крест-накрест заклеили бумажными полосками, что делалось во избежание ранений от разбитого стекла. Плотные шторы изнутри создавали светомаскировку. У кого не было штор, вешали одеяла. Витрины магазинов закладывались мешками с песком. Расчищались пожароопасные завалы. На чердаках домов размещались ящики всё с тем же песком, которые в дальнейшем стали просто незаменимы при тушении «зажигалок».
На заборах и на стенах домов расклеивались агитационные плакаты. Они не оставляли равнодушными никого. Люди проявляли живой интерес к наглядной агитации, и каждый новый плакат становился темой отдельного обсуждения.
Машины и городской транспорт с наступлением темноты соблюдали светомаскировку. Фары зачехлялись так, что были видны лишь узенькие щели, и те прикрывались козырьком, чтобы свет падал вниз, под колёса.
Салон в транспорте уже не освещался, как раньше. Кондукторши принимали деньги и отрывали билеты практически на ощупь. А ещё Женя с Тоней обратили внимание на такую особенность: почему-то в транспорте люди начали разговаривать вполголоса.
Трамваи передвигались, непрерывно звеня, давая знать о себе припозднившимся пешеходам. Вокруг не светилось ни одно окно, не горел ни один фонарь. Прохожие в такой темноте иной раз натыкались друг на друга.
На очередном свидании Тоня сообщила, что её записали в аэростатную группу.
– Ну вот, хоть ты при деле, – Женя искренне порадовался за подругу. – Попробовала уже?
– Да, вовсю уже таскаем.
– Как хоть вы справляетесь с такими махинами?
Аэростат воздушного заграждения действительно выглядел внушительно, а между тем манипулировали им всего несколько человек, чаще девушки.
– Да ты что? Это совсем не сложно. Ну, конечно, если нет сильного ветра. И ещё важно, чтобы в команде было не менее двенадцати человек. Одной не будет – можно потерять аэростат.
– Так вы его и отпустили, – подмигнул Женя.
– Нет, конечно, – заулыбалась она. – Но такой риск существует.
Накануне отправки Шура чуть не со слезами собирала брата.
– Да куда же ты так торопишься? Ну сказали же, успеешь ещё. Потом бы вместе со всеми своими пошёл. А за это время худо-бедно обучился бы, чему надо.
– Я уже и так достаточно умею. А чего не знаю, тому на месте обучат, – бодрился Женька, хотя понимал, что логика в рассуждениях сестры есть. Они шли воевать не абы с кем, а с регулярной армией, вооружённой до зубов, которая уже покорила пол-Европы. От этих дум он слегка даже рассердился на сестру. – Так, Шура, кончай эти разговоры. Не деморализуй ополчение в отдельно взятой квартире!
У «Калибра» 6 июля уже с утра было людно. Ребята сбились в кучку, стараясь держаться вместе. В какой-то момент Пастернак сказал, мотнув головой в сторону группы более старших новобранцев:
– Ребята, смотрите-ка – Глобус.
Так они за глаза называли учителя географии Михаила Андреевича Куницкого, добродушного сорокавосьмилетнего мужчину с густыми светлыми бровями и лишённой всякой растительности головой.
– Точно! И он здесь. Надо же, – отозвался Женька.
Подошли, поздоровались.
– И вы в добровольцы? – Куницкий явно обрадовался бывшим подопечным. – А родители-то в курсе?
– В курсе, Михал Андреич, – ответил за всех Межибовский.
– Ну что ж, занимайте место в строю. Ну и давайте вместе, что ли, держаться. Мы с вами теперь практически отделение, – усмехнулся он.
Ребята знали, что у Глобуса ещё за Гражданскую имелся орден Красного Знамени. Геройский был учитель, с таким и на войну не страшно. Поэтому они с удовольствием окружили своего педагога и с гордостью стали поглядывать на остальных.
А народ собрался разношёрстный. Вот только совсем юных, как они, было не так много, в основном люди степенные, некоторые даже пожилые.
Объявили построение. Перед строем вышел первый секретарь Ростокинского райкома партии Георгий Жиленков. До недавнего времени – секретарь парткома завода «Калибр».
О том, что Жиленков возглавил Ростокинский райком партии, Женя Ануфриев узнал за год до этого, причём узнал совершенно случайно, просматривая газету, которую ему подсунул Овсянкин:
– Смотри, здесь про меня чуть-чуть, – ткнул пальцем Серёжка.
Но Женьку упоминанием в газете не удивишь, после того как он буквально стал героем одного из номеров «Московского комсомольца», будучи представлен портретной фотографией. А вот новость о Жиленкове отложилась в памяти. Помнится, ещё подумалось: смотри-ка, в гору пошёл человек.
И вот он, этот самый Жиленков, теперь перед ними и, возможно, скоро поведёт их в бой на ненавистного врага. Хотя, скорее всего, командиром дивизии будет человек сугубо военный. Но пока всем заправлял Жиленков.
Первый секретарь произнёс небольшую речь, как важна сегодня солидарность всего народа, как много зависит от каждого в отдельности. Когда он сказал, что задача ополчения будет заключаться в основном в обеспечении защиты родного города, охране его стратегически важных объектов, толпа одобрительно загудела.
– Но учтите, дисциплина в ополчении будет как в любом строевом подразделении. – Георгий Николаевич не обошёлся без назидания, поскольку уже были зафиксированы факты употребления спиртных напитков. – Мы с вами такие же бойцы. Поэтому попрошу уже сейчас, с самого начала, настроиться на выполнение всех необходимых требований. Разброд и шатания будут пресекаться самым суровым образом.
После Жиленкова слово взял кто-то из командиров среднего звена.
– Сейчас, товарищи ополченцы, согласно спискам, вы получите оружие и кое-что из обмундирования. Просим соблюдать спокойствие и дисциплину. Но прежде, чем это произойдёт, необходимо внести некоторые коррективы. – Он сделал небольшую паузу, заглянув в имевшуюся у него на руках бумажку, и продолжил: – Так, слушаем меня внимательно! Ополченцы 1921, 1922, 1923 и 1924 годов рождения, шаг вперёд!
Ребята переглянулись. Они не сразу поняли, что речь идёт о них.
– Ну, чего стоим? Пошли, что ли, – первым опомнился Мишка.
Все семеро вышли из строя. То же самое сделали ещё несколько таких же, как они, парней.
– А теперь мотайте отсюда! – сказал военный нарочито пренебрежительно. – Ну, что смотрите? Рано вам ещё, пацанва. Мы пока как-нибудь без вас разберёмся.
– Не имеете права! Мы уже зачислены! – попытался было возмутиться Межибовский.
– Ещё как имею! – безапелляционно заявил лейтенант.
Спорить было бесполезно. Опустив головы, ребята поплелись прочь.
– Вот и побили фрицев, называется, – бурчал под нос Юра Новосёлов.
– Да будет тебе, – успокаивал его Ануфриев, хотя сам был расстроен не меньше.
Дойдя до начала Сретенки, Лёнька Гайлис опомнился:
– А мне бабка в дорогу пятьдесят рублей сунула. Теперь их что, ей назад возвращать?
– Пойдёмте в кондитерскую! – предложил Женя.
Возражающих не оказалось. Расположившись в пустом зале, они набрали булочек и чая и принялись обсуждать последние события.
– Слушайте, а может, и хорошо, что нас в этот раз не взяли? – сказал Овсянкин. – Вы же слышали – охрана объектов. Скукота! Надо рваться в действующую армию. Вот где настоящее дело!
Было совершенно очевидно, что Серёжка просто пытался успокоить себя и друзей.
Так прошло ещё десять дней. 16 июля к Ануфриеву средь бела дня нагрянул Ваня Жаров.
– Жень, тебя в ЦК комсомола вызывают.
– Знаешь, Вань, скажи им, что ты меня не застал. Не хочется мне опять эти повестки разносить.
С Женей в знаменитое угловое здание на Маросейке поехали и его друзья – Овсянкин и Пастернак. Как выяснилось, они тоже были в числе «приглашённых».
– Где тут на войну мобилизуют? – спросил Серёжка запросто, как только приятели переступили порог заведения.
– На войну мобилизуют в военкомате, – поправили Овсянкина, – а мы только направление даём.
Ребятам указали на второй этаж. Пришлось отсидеть очередь. Такие же, как они, парни входили в кабинет, потом выходили, что-то заполняли за столом, опять входили. Когда наконец подошла их очередь, первым вошёл Женя.
– Проходите, товарищ, садитесь.
Кабинет был очень просторным. Посередине за председательским столом сидели трое. Один был в форме. «Малиновая петличка и одна шпала – капитан НКВД», – сразу отметил про себя Евгений. Двое других в штатском, судя по всему, ответственные работники ЦК.
– Ваша фамилия? – спросил капитан.
– Ануфриев.
– Ануфриев… А, как же, знаем, знаем. – Он поднял глаза и улыбнулся.
От этих слов Женя заёрзал, как на допросе. «Интересно, что они обо мне знают такого, чего я сам не знаю?»
– Так, вы у нас, значит, активист. Имеете прекрасную успеваемость. Ни одной тройки в аттестате. Похвально.
У Жени немного отлегло.
– Пользуетесь авторитетом у товарищей. Всё верно?
– Вроде так… – Он немного смутился.
– Не могли бы вы рассказать о своей семье? – сказал тот, что справа.
Выслушав Женин рассказ, капитан с удовлетворением заметил:
– Да, достойные люди – ваши братья и сёстры. Жаль, что с родителями так получилось…
Выдержав небольшую паузу, он спросил:
– Ну, а чем увлекаетесь?
– Много чем… Читать люблю. Фильмы смотреть. За футбол болею. Сам занимаюсь спортом.
– Каким?
– Лёгкой атлетикой.
– Хорошо. – Говоря это, капитан сделал пометку в своём формуляре. – Это все увлечения?
– Нет. Природу люблю. Охоту.
На последнем слове сидящие многозначительно переглянулись.
– А ну-ка, ну-ка, расскажите.
– А что рассказывать? Братья часто брали с собой, когда ходили охотиться. Ну и поднаторел немного.
Капитан продолжал делать отметки.
– Стреляете метко?
– Братья хвалят, – сказал Женя уклончиво.
– А что, если понадобится, и в лесу заночевать сможете?
– В принципе, да.
– На лыжах ходите?
– Да, конечно.
Жене захотелось было похвастаться своими победами в лыжных первенствах, но он внутренне себя одёрнул – вдруг сочтут бахвальством. И так достаточно наговорил.
– Ну, нам в целом всё понятно, – сказал капитан, переглянувшись с коллегами. – Как считаете, товарищи? Может, ещё есть вопросы?
– Да, – сказал тот, что слева. – Разрешите?
– Пожалуйста.
– А как насчёт армии? Служить хотите?
– Собственно, затем и пришёл.
– Ну что ж, раскрою небольшую тайну, – снова взял слово капитан, – у вас есть возможность попасть в элитные войска. Если, конечно, трудностей не боитесь.
– Не боюсь. Готов! – коротко ответил Евгений, внутренне буквально трепеща от навалившейся вдруг на него удачи.
– Ну, тогда так. Выйдите сейчас в коридор, там лежат бланки заявлений. Вам надо заполнить такой бланк. Заполните – заносите, мы скажем, что делать дальше. А если вдруг передумаете, можете уйти не прощаясь. Вам понятно?
– Да.
– Хорошо. Занимайтесь. А пока пригласите следующего.
Когда Женя вышел, ребята набросились с вопросами, отвечать на которые времени уже не было. Он просто сказал:
– Я согласился.
О проекте
О подписке