Возвращаюсь в роту.
На этаже почти никого нет. Личный состав утром увезли в парк обслуживать технику, который вот-вот должен вернуться.
Хожу по непривычно тихому коридору.
Встречает мл. сержант Кр, что остался в роте т.к. заступил дежурным.
-Ну что, проебался? Съездил на курорт? Теперь пизда тебе, за весь отдых получать будешь.
Я кривлюсь, глядя на этого тощего, как кощей, озлобленного алкоголика, для которого эта служба-самое яркое событие в жизни.
-Чё корчишь ебало? Тебе сегодня под хвост неруси толпой залезут, и не так кривиться будешь.
Не дослушиваю, ухожу в кубарь.
На хрен его лай, только настроение портит.
В кубрике натыкаюсь на одиноко снующего Костю П. Его я видел только один раз, когда приехал сюда, потом он просто куда-то пропал.
Немного поговорив, узнаю, что он устроился работать на камбуз. Условия скотские: спишь по 2 часа в сутки, находишься в подчинении жирных недотраханных коров-поварих, озлобленных на весь мир за убогую судьбу, ещё и по ночам могут завалиться чёрные, «китайцы», старший призыв, бухие контрабасы и требовать жрачку.
Однако есть и плюсы: ты вдали от своей роты, ты не ночуешь с теми, кто хочет тебя покалечить, ограбить, унизить, изнасиловать, ну и конечно – еды много. В общем жизнь – почти рай, если сравнивать с моим положением в роте, где меня уже перепродают в рабство.
–Слушай, как туда мне попасть тоже работать?
-Ну там, надо сначала с командиром роты пообщаться, потом с начмедом, он рассмотрит твою просьбу…
-Блять, слишком долго! Я не могу столько ждать.
-А когда тебе надо?
С коридора доносится грохот, ржач, ругань, мат и южные наречия.
-Вчера.-смотрю на выход из кубрика, где видны мелькающие тени.
Оборачиваюсь обратно к Косте П, но его нет.
До сих пор не знаю куда он в тот момент съебался.
Первым в кубарь заходит Чепчик.
Под глазом чернеет гематома, на бушлате засохшие капли крови и блеск чего-то жирного.
-О, вернулся.-в его голосе нет радости.-Ну как отдохнул?
-Я не отдыхал, лечился.
-Ага, а мы тут втухали, пока ты там дрых.
-Если бы я там не дрых, ты всё равно б тут втухал, это неизменно.
-Но ты-то отдыхал всё-таки.
-То есть с тобой должны страдать все?
Чепчик не отвечает, по-бараньи на меня глянул и пошел к своей шконке.
Входит моб южан.
-Воть он, сьюка! – они бросаются ко мне.
Прижимаюсь к одной из кроватей, но спотыкаюсь о табуретку и неуклюже падаю между шконок.
Вскакиваю, сжимаю кулаки, встаю в проёме. Они не спешат, хищно улыбаются.
-Ти наш теперь, готовь жопу! – орёт кто-то из узкоглазых, его толкает джигит.
-Нэт, нашэ, нам он нужен!
Меня трясет. Их больше десятка набралось, тут без вариантов. Захотят – сделают со мной всё, что взбрело в головы. Меня спасает пока только то, что они устроили делёжку.
-Дайте его мне! Эй! Слушайте!!! Мне его дайте!
Это Фахылов, к тому моменту, успевший прославиться тем, что любит мучать кого-то конкретно, взяв его в рабство, завалив черновой работой и унизительными требованиями.
Пока я был в госпитале он довёл до попытки самоубийства одного пацана.
Его спасли и увезли в дурку.
Теперь у Фахылова открыта вакансия нового раба.
Фаха улыбается по-отечески, гладя на меня.
-Захуй он тибе? Тупой и борзий, его приструнить нада, да! – шипит Сабиров, но его перебивает кто-то из узкоглазых и что-то непонятное говорит Фахе.
-Я приструню. Будет послушнее, чем любой здесь. Сдайте мне его, так сказать, в «аренду». Если за неделю его не выдрессирую, то забирайте и делайте с ним, что собирались.
-Так давай и выебем его, и забирай! – Сабиров масляно на меня смотрит, и я понимаю, что этот тип реально не здоров чердаком.
– Нет, я с бракованными не хочу возиться. Дайте мне его пока он цел. Не таких ломал, сделаю его послушным и податливым, а после уже делайте что хотите с ним.
-Хорошо, с тибя бухло Фаха! А ты, упырь. – Сабиров смотрит на меня. -Через неделю тхебе пэзда.
Вечер. Сушилка.
Фахылов заводит меня внутрь.
Я готов драться, хотя и не уверен, нужно ли это, ведь он, по сути отсрочил более ужасное событие. Однако, лучше сражаться, иначе так и приучусь слушаться.
Все произошло быстро.
Удар Фахы я не замечаю-слишком быстрое движение в подбородок, и я на полу. Он стоит и смотрит.
Встаю и тут же тройка летит в меня, снова сбивая с ног.
Он бьёт умело, в отличии от черных.
-Вставай.
Медленно поднимаюсь, голова кружится. Резко лечу на него с ударом. Тот неожиданно исчезает и сбоку, по ощущениям, мне в подбородок влетает самолет.
Я на полу.
-Вставай. Я жду.
Снова встаю, хотя сил нет.
Два удара, я падаю в груду кирзачей.
Сверху мне на ебло падают потные вонючие портянки. У кого-то прикол, класть их сушиться, не постирав.
-Вставай.-холодно говорит Фаха.
Пытаюсь встать, но падаю, так как голова идёт кругом. Надо отдать должное Фахылову,-тот меня рубанул, не пролив ни капли моей крови, действуя один и даже не избивая меня лежачего. Возможно, боксерские инстинкты сыграли роль: в боксе то не принято бить лежачих, а может просто хотел меня сломать таким образом, давая мне встать и роняя, показав мою беспомощность.
-Созрел, овощ?
-Смотря для чего.
-Не созрел, значит. Вставай.
Тяжело поднимаюсь, опираясь на стену. Смотрю на него.
Короткий удар в подбородок и я снова в куче кирзачей и портянок.
Фаха подходит, поднимает меня, прижав к стене и резко на выдохе бросает три удара в корпус.
Тело пронзает боль. Я не могу дышать, опускаюсь на корточки, пытаясь ртом поймать кислород.
-Созрел?
Кашляю.
-Что нужно? – еле выдаю я, пытаясь поймать ртом кислород.
-Сегодня подошьёшь мне китель. Завтра с тебя стирка, глажка, заправка моего шконаря. Также завтра с тебя достать мне печенья шоколадного. Люблю печенье. Сегодня стирать не надо, моя вторая служанка Котлованов это сделает. Вопросы?
Молча сплевываю слюни с ржавым вкусом в чей-то кирзач (случайно, не ругай).
-Вот и славно. Приводи себя в порядок, вечером жду тебя. Не заставляй тебя искать, сам подходи.
Фаха отчислился из сушилки. Встаю, кашляя иду к окну.
Смотрю вдаль за сопки, холмы, куда тянутся электромагистрали.
Сушилка открывается, входит Точилкин.
-Ты чего здесь? Мы там полы пидорасим, а ты тут проябываешься.
-Иди нахуй отсюда. – не оборачиваюсь к нему.
-Ты что N-ов? Одембелел?
-Иди, тебя пол и тряпка ждут.
-Я щас скажу мл. сержанту Г, что ты ахуел!
-Говори что хочешь и кому хочешь, но потом бери тряпку и мой пол.
Дверь закрывается.
Смотрю в окно.
Безумно хочу туда.
Нет, не домой,-я уже знаю, что домой не вернусь, а просто туда.
Просто пойти куда хочу… побыть одному, наедине с природой. Увидеть, что за этими холмами, сопками, деревьями, куда тянутся кабеля. Пойти вдоль них, зная, что они могут привести меня куда угодно…
Просто хотя бы на пару часов…
Как жаль, что я не ценил раньше возможность пойти куда хочу, общаться с кем хочу.
У меня была свобода, но умел ли я ей пользоваться? Тратил её на общение с неприятными людьми, на походы в учебное заведение, где мне не нравится учиться, пропускал тренировки по каратэ, меняя их на распитие дешёвого алко-коктейля с псевдо друзьями по учёбе.
Оказывается свобода лежала в руках, но я её откладывал на завтра, считая, что у неё бесконечный срок годности.
Вечером Фахылов торжественно сдаёт мне свой китель и задачу: прихуярить девственно-белоснежную пошиву (такой белый кусок ткани) на воротник.
Я подшил.
Приношу Фахе, важно сидящему в кубрике.
Он улыбается.
-Ну вот, а говорили, что ты борзый. Просто не умеют они воспитывать, слишком они для этого тупые, да? – смотрит радостно на меня.
Пожимаю плечами.
Он осматривает китель и его глаза на секунду расширились.
-N-ов! Это что такое!?
-М-м-м, воротник. – тупо мямлю я, делая вид, что ничего не понимаю.
-Ты затупок, ты как подшился!!! – Фаха вне себя от ярости, глядя, как края белой накладки вылезают на наружную часть воротника кителя.
-А что не так? – с видом дурака говорю, сделав удивленное лицо.
Он вскакивает и бьёт прямой мне в голову. Удар я замечаю. Фаха слишком взбешён, потому движение выходит очень тяжело.
Однако даю ему попасть и падаю.
-Вах, как переебал-то! – с восхищением скандирует с конца кубрика Тыхтамышев.
Сижу и сплевываю кровь изо рта. Провожу пальцем по зубам,-они целы, просто губы разбил. Притом даже голова не кружится. Отлично, значит Фаха теряет хватку, когда взбешён.
Учтём на будущее.
Фахылов орёт и даже порывается меня пнуть, но не делает этого.
Наоравшись, зовёт Котлованова. Тот моментально оказывается рядом. Парень совсем плох – воняет тухлой едой, все лицо в гематомах разной свежести, а под ними отсутствующий взгляд, будто человека внутри уже нет.
-Подшейся, только не как этот затупок. – Фаха кидает китель в ебло Котлованова.
«Да и мне носки простирни», «И мне подшей» – раздаётся тут-же, и Котлованова, безучастно стоящего, обвешивают шмотками, как новогоднюю ёлку игрушками.
-N-ов. Иди за мной, для тебя у меня есть кое-что особенное, что поставит твою голову на место. – уже успокоившись, говорит Фаха и сипует к выходу из кубаря.
Снова сушилка.
Фахылов не бьёт, хотя я собирался держать удары по максимуму.
Под «особенным» Фаха подразумевал обычный кач. Под его счёт я отжимаюсь на «делай раз, два, полтора».
Я даже обрадовался, т.к. люблю физуху, но постарался придать себе страдальческое лицо.
С детства отжимаюсь на кулаках, спасибо отцу, и отжимаюсь много, спасибо каратэ, потому начинаю «трястись» далеко не сразу.
-Смотри-ка, N-ов, с виду ты дрищ, а сила-то есть. – в его голосе смешалось удивление и злость, как будто я отжался больше, чем он может.
Ещё немного посчитав, он психанул и дал команду «полтора» и тупо стал ждать, когда у меня в такой позе затрясутся руки. Продержавшись сколько смог, падаю еблом в пол.
-Команды лежать не было. Делай, раз!
Выпрямляюсь медленно на отказывающих, агонизирующих руках. Грамотный сильный выдох помогает мне сделать повторение, когда, казалось, мышцы отказали в работе.
Но кач, на то и кач, чтобы заебать, а не подкачать солдата. Даже если это упражнение твой конёк, ты всё равно отожмешься больше, чем можешь и упадёшь без сил, что в итоге сделал и я.
-Хочешь отдохнуть?-участливо спрашивает Фахылов.
-Было бы неплохо…-выдыхаю.
-Тогда вставай, пусть руки отдыхают.
Встаю.
-Приседай.
И снова под тот же счёт, до того же состояния. Сильные ноги (опять же спасибо киокушинкай каратэ, где силе ног уделяется особое внимание), достойно терпели, но в итоге я упал. Далее, я снова отжимался.
В душной, жаркой, пропахшей потом и грязными портянками сушилке, после нескольких часов такого кача, у меня в какой-то момент закружилась голова во время приседаний.
Я зависаю, перестаю понимать происходящее и слышу голос Фахылова как издалека.
Удар и я на полу.
Лежу в луже своего пота, тяжело дышу и мечтаю о глотке воды.
Фаха садится на корточки рядом со мной.
-Завтра с тебя стирка, глажка и два больших «сникерса» принеси. Печенье мне уже Котлованов достал, но я уже хочу Сникерс. Иначе дальше хуже будет, у меня есть много методов воспитания.
Он уходит, оставляя меня лежать, тяжело дыша на сыром полу в душной сушилке.
В кубрике кипит жизнь.
Захожу и вижу Котлованова, стоящего с тем-же безразличным взглядом, скрестившим руки на лбу.
Откуда-то из глубины кубаря вылетает Фаха и ногой, надетой в берцы, хуярит Котлованову в голову. Тот падает.
Все ржут.
Заглядываю под простыню в своей шконке, залезаю пальцами в дырку в матраце и достаю несколько мятых купюр – всё, что не успел забрать с собой в инфекционку и там потратить на «военную кампанию» против Бурого.
Ловлю нормальных ребят, что в наряде на развоз еды по постам, прошу их заскочить в чипок и купить два больших сникерса.
Позже, натыкаюсь на «взлётке» на Котлованова. Тот идёт, смотрит в пустоту без эмоций, словно андроид.
-Э, Коля.-почему-то решил, что надо назвать его по имени.
Котлованов не останавливается, не реагируя проходит мимо.
-Коля! Эй! Коль! Котлованов, бля!
Он останавливается и оборачивается ко мне, но смотрит по-прежнему куда-то вдаль.
-Ты это мне?
-Тебе. Ты в порядке?
На секунду в Котлованове даже промелькнуло легкое удивление.
-Я?
-Ты.
Парень стоит несколько секунд молча, словно не знает ответа, отворачивается и уходит.
Хочу его остановить, но дверь в роту открывается и вваливаются пацаны, передают сникерсы. Благодарю их, оставляю им сдачу.
Той же ночью, втихаря покидаю кубрик, достаю из-под досок в полу сникерсы, вынимаю из пакетика.
-Да, Фаха, сникерсы это заебись идея.-говорю себе.
Иду в туалет.
Останавливаюсь на полпути, меняю курс в бытовку, вылавливаю там Клювкина – парня моего призыва, который неофициально ответственный за мини-кладовую и хранит там всю контрабанду, еду, посылки старшего призыва и всех нац.меньшинств.
За это его бьют чуть меньше, но дёргают постоянно и пытаются уличить в кражах, вечно сажают на долги. Словом, парень тоже втухает.
Клювкин закрывает кладовую с заёбаным видом.
-Клювик.
-Тебе чего?-вздыхает он, видя меня.-Тканей для пошив нету. То, что прапор выдал, все сожрали моментально.
-Клювик, да по хрену мне твои ткани.
Показываю ему сникерсы.
-Приглашаю вас, сударь, предаться чревоугодию.-улыбаюсь.
Клювкин, что за всю службу только и слышал, что он должен кому-то что-то, моментально оживился.
Вместе в бытовке едим батончики, наверное самые вкусные в нашей жизни.
Говорим о ерунде, не касающейся службы. Просто кайфуем от тишины, сладости и спокойной компанией друг друга, шутим.
Просто десять минут полного кайфа.
Слышу шаги в коридоре. Выглядываю. Сгорбившись, пиздует в туалет Котлованов.
Нормально. Можно спокойно доедать.
Доели, взглядом поблагодарили друг друга за приятное спокойное общение, что редкость в этом месте.
В бытовку заходит Тимофеев с грудой кителей в руках. На гражданке он был наркоманом, что отразилось на его глазах, которые хронически притупленные, будто ему скучно жить.
Деловито, не глядя на меня, раскладывает их, достает игольницу, нитки, принимается подшивать первый китель.
-Хуя ты, швейные войска.-говорю.
Тот не реагирует и спокойно подшивает.
-Нормально так, каждую ночь этим уродам подшиваться?
-А тебе нормально так, каждый день получать пиздюлей? – не поднимая взгляда спрашивает.
-Как будто ты не получаешь.-усмехаюсь.
Он улыбается и поднимает на меня отупевшие глаза.
-Меня хотя бы не бьют в голову, просто в грудь, жить можно.
Иду в кубрик.
Ночь.
Надеюсь все спят, и никто не обратит на меня внимание.
Почти дохожу, но передумываю.
В туалет схожу, умоюсь, не надо забывать следить за собой. Даже в таком ёбнутом месте.
Щётку не буду брать, потому что хуй знает, кто не спит в кубаре и мне могут уже не дать выйти.
Сполосну просто рот после сладкого, лицо омою, подмышки, ноги.
Захожу. Подхожу к раковине. Умываю лицо.
Смотрю в зеркало.
Что-то слышу. Вздох или ещё что-то.
Прислушиваюсь.
В отделе, где расположены непосредственно «очки», кто-то есть.
Странно. Был бы кто-то из старшего призыва или нерусских, не ныкались бы, а сразу сцапали меня и припахали по любой мелочи. Иду на звук…
…Котлованов стоит на туалетной тумбочке возле стены, на шее у него затянут уставной ремень, привязан с помощью второго ремня, к трубе, дальше не рассматриваю особенности его виселицы…
Он рыдает тихо, без слез и трясётся.
Мы видим друг друга одновременно.
-Стой! Не подходи!
По идее надо ловить его, но где-то слышал, что при повешении, если резко прыгнуть, то ломается шея, потому мешкаюсь, не зная как быть. Честно, растерялся я…
-Котл… Коля, стой! Нахуй тебе это надо?
-Просто уйди, не мешай, прошу! – голос его дрожит всё сильнее.
Я первый раз с таким сталкиваюсь и не знаю, что говорить в такие моменты.
-Слушай не…
-Заткнись и уябывай! Я знаю, ты хочешь, чтобы я здесь страдал и все вы этого хотите! Вам всем насрать на все вокруг!-Коля рыдает всё сильнее.
-Коля. Ты не прав. Не делай этого. Твоя жизнь важнее этого дерьма. Я тебе клянусь! Фаха получит ещё своё, я об этом позабочусь. Твоя жизнь важнее этих уродов. Выход есть от сюда. Просто слезай, завтра сообщишь, что пытался повеситься и тебя через дурку комиссуют!
У него текут слезы.
Он быстро крутит головой.
-У-уходи, прошу! Просто оставьте меня все…
Я продолжаю говорить. Прерывисто, сумбурно. По-моему, у меня тоже сыро на щеках, но я не могу позволить себе прерваться.
-Тебя комиссуют, обещаю, ты вернешься домой! Домой, Коля! К маме, которая тебя любит. К будущей жизни, работе, девушке, будущей жене, радостям, которые тебя ждут и которые ты можешь проебать из-за каких-то уродов, у которых судьба уже решена! Коля, все временно. Все проходит и это тоже пройдет!
Он рыдает в голос, держится за ремень на шее.
– Коля, всё решим! Просто заяви, что ты хочешь повеситься, тебя увезут в дурку «по-восьмёре». Полежишь три положенные недели на обследовании, тебя комиссуют, и где-то через месяц ты дома! МЕСЯЦ, КОЛЯ! Подумай, всего один месяц и ты дома!…
…прости, не хочу дальше описывать. Диалог шёл в таком ключе, и в итоге я помог ему слезть, умыться и отправил спать. В кубрик он не пошёл, а отправился спать в бытовку…
Жёсткий на самом деле момент. До сих пор странно, когда вспоминаю его…
Снова умываю лицо дрожащими руками, иду в кубрик и возле входа замечаю Филатова, что стоит на шухере по чьей-то указке.
Иду медленно мимо него к кровати, ни на кого не глядя.
Где-то в глубине темного помещения кого-то бьют, кто-то говорит по телефону, кто-то пьёт водку. Слышны стоны, рыки, смех, мат, шёпот.
Рота дышит даже ночью.
Тяжело залезаю на шконку, влетаю в подушку.
После произошедшего в туалете, я вдруг, почувствовал, что медлить больше нельзя.
Пора действовать.
Уже утром, на перекличке, никто меня не услышит, когда дежурный назовет мою фамилию.
Ведь меня там не будет.
О проекте
О подписке