Любовь

Еще раз подчеркнем: когда говорят о любви, всегда хочется расшифровать это понятие. Утверждение «просто нужно любить» требует пояснений, о чем идет речь (любовь у буддистов подразумевает одно, в других религиях – совсем другое).

Можно сказать, что любовь меняет человека помимо его воли. Он может даже отворачиваться от того, что вы ему говорите, сопротивляться, не воспринимать ваши слова, но любовь обладает свойством проникать, подобно излучению, сквозь кожный покров и оседать где-то на глубине души человека. Спустя некоторое время, рано или поздно, человек, который вам сопротивлялся, возможно, вас порой ненавидел, обнаруживает, что верит в то, во что верили вы, соглашается с тем, с чем соглашались и вы.

В качестве комментария к взглядам отца Тихона хотелось бы сказать несколько слов о преподобном Амвросии Оптинском. Ежедневно принимая великое множество народа, он вернул к жизни сотни, если не тысячи людей. «Он знал, что в самом сильном искажении человеческом, там, где-то далеко, лежит искра божественного дара, и эту искру чтил отец Амвросий»^[7].

И как бы низко ни пал человек, он вновь возвышался благодаря общению с отцом Амвросием, потому что отец Амвросий держал себя на равных, конечно, без панибратства, но не унижая человека, не выступая в роли высокомерного учителя. Человек, чувствуя, что такой всеми почитаемый, мудрый старец смотрит на него как на равного, начинал верить, что и в его собственной жизни еще не все потеряно.

Немного уважения со стороны

Очень интересно было узнать мысли самих бывших наркоманов на тему доверия и веры в человека. Денис, бывший наркоман, пишет: «Давайте же попробуем помочь больным [наркозависимым] людям не упустить их шанс. Им для этого не так уж много надо: чуть-чуть веры в себя и немного уважения со стороны. Поверьте на слово – в большинстве своем они заслуживают его»^[8].

Спасла женщина, от которой исходила любовь

Вот признание другого человека: «Спасла меня женщина, непохожая на остальных людей. От нее исходила любовь, доброта, я видел, что этот человек искренне желает мне помочь»^[9]. Он вспоминал, что был не согласен с теми христианскими взглядами, о которых она ему рассказывала. Выше я указывал удивительное свойство, присущее любви: пусть человек вначале не принимает, даже ненавидит то, что вы говорите, но рано или поздно каким-то непостижимым образом он это находит в собственной душе.

Так же и этот человек – он согласился с этой женщиной. Сейчас у него совсем другая жизнь, полная радости, мира и любви.

Не терзать прошлым

Интересен опыт и преподобного Порфирия (Кавсокаливита): к нему приезжали и мусульмане, и индуисты – кто только ни приезжал, но он никому не пытался навязать свою позицию и всегда выслушивал человека. У него был принцип беседовать о том, что волнует самого человека. Например, бывало так, что к нему приезжали хиппи, и он говорил с ними о их проблемах, а потом случалось даже, что кто-то из этих людей приезжал отдельно, чтобы побеседовать уже о духовной жизни, и преподобный Порфирий с ними разговаривал.

Важно понять: терпимость преподобного Порфирия происходила не оттого, что он соглашался со взглядами и пороками пришедшего к нему, а оттого что, принимая человека таким, каков он есть на данном этапе, старец давал каждому возможность нравственно возродиться. Как о нем говорили, он хотел людей ввести в новую жизнь, а не терзать их прошлым.

Архимандрит Трифон (Новиков), настоятель храма при Сергиево-Посадском СИЗО

Опыт отца Трифона, настоятеля храма при Сергиево-Посадском СИЗО, также ярко свидетельствует о том, какие плоды дает отношение к человеку, когда его не терзают прошлым, а верят в возможность его нравственного возрождения.

Можно посмотреть фильм-лекцию^[10], где отец Трифон очень трогательно рассказывает об этом. Когда я попросил одну паломницу фрагменты его рассказа набрать на компьютере, она сказала, что искренне благодарна, потому что для нее самой многое из фильма стало открытием.

Перескажу некоторые мысли отца Трифона своими словами, близко к исходному тексту.

Отец Трифон рассказывает в фильме, что владыка Феогност дал ему благословение открыть храм в Сергиево-Посадском СИЗО. Надо сказать, что СИЗО – это не колония, где есть хоть какая-то возможность вести работу с тем небольшим процентом заключенных, кто ходит в храм, потому что они стабильно находятся в колонии. В СИЗО контингент постоянно меняется. При каждом новом посещении камеры, как он говорит, состав людей обновляется процентов на шестьдесят.

По словам архимандрита Трифона, возникало ощущение, что они стоят на железнодорожном полотне, подъезжает платформа с землей, они сажают росточки, поливают, окучивают, затем эту платформу увозят и привозят новую. И снова – сажаешь, трудишься, и снова ее увозят.

Всегда хотелось видеть хоть какие-то плоды, потому что возникало такое ощущение, что работали просто вхолостую. К тому же представители администрации говорили, что мы зря это все затеяли, потому что те, кто пробыл здесь два года – это люди уже деградировавшие, и с ними бесполезно вообще о чем-то говорить.

Отец Трифон утверждает, что в итоге увидели обратное. Со временем, не сразу стало это понятно, а лишь когда начали приходить письма с зон. Конечно, большой процент писем – это просьбы о помощи. Кстати, нам на Соловки тоже приходят письма по десять страниц, где написано: «Я верующий, читаю Библию», дальше рассказ автора письма, какой он христианин, а в конце идет список: «а в целом я нуждаюсь в сгущенке, 2 кг печенья…» и пр. Все предыдущее было просто прелюдией к списку. Некоторые, напротив, сразу пишут: «Не подумайте, что мне что-то нужно, поэтому сразу говорю – ничего мне не присылайте…». Возможно, и это своеобразная тактика с дальнего захода…

Но отец Трифон говорит, что начали приходить письма, из которых стало понятно, что плоды все-таки есть. Эти письма невозможно было читать без слёз. Были такие, в которых люди признавались: «Вначале мы были с вами не согласны, считали, что вы говорите не то, но впоследствии попали в такие ситуации, что вспомнили то, о чем вы нам говорили…».

У многих людей произошла переоценка ценностей и начался путь к духовному возрождению.

После лекции я попросил отца Порфирия, наместника и игумена Соловецкого монастыря, так как когда-то он был казначеем в Лавре, дать мне какой-нибудь контакт, чтобы возможно было выйти на отца Трифона. Съездить и с ним лично поговорить не получилось – общались только по телефону. Он хотел свозить на место своего служения, потому что, по его словам, «этого не понять, пока ты там не побудешь».

Надо сказать, что преступный мир – это мир совершенно особый: у многих заключенных есть некий дар своеобразного видения. У некоторых людей в застенке этот дар развивается очень быстро благодаря тому, что они там оказываются в стесненных обстоятельствах.

Буквально через несколько минут после того, как человек входит в камеру, такие люди уже понимают, кто пришел и с чем. Поэтому как бы кто ни пытался выглядеть «добрым дядей», они мгновенно чувствуют фальшь и авторитет теряется. Поэтому к этим людям нельзя ходить ради галочки, им невозможно солгать. Человека понимают и принимают только тогда, когда он искренен.

Отец Трифон отмечает, что и опыт общения с подобными людьми нарабатывается не сразу – ведь не сразу дерево вырастает из семечка, – и здесь так же, все приходит с годами.

И он заметил, как эти люди, искаженные атеизмом, борьбой с религией, как они начинали меняться. Вследствие чего это происходило? «Увидели практически, когда вроде бы из такого преступного мира: убийцы, насильники, грабители, законченные алкоголики пишут нам письма с зоны, письма, которые нельзя читать без слез, стали на исповеди искренне плакать, но (подчеркиваю) только после того, когда увидели, что они нам небезразличны, что их судьбы нас волнуют».^[11]

Сопереживать другому

Отец Трифон говорит о том, что брать на себя человеческое горе – это очень непростое дело. В духовничестве есть такой аспект, когда ты берешь на себя горе другого человека, но рекомендовать подобное никому не следует – как это происходит, логически не объяснить, что-то происходит мистически, старцы обладают этим даром.

Когда приходит человек, который находится на грани самоубийства, в страшной депрессии, его мучают какие-то страшные помыслы, он приходит к старцу, делится своей проблемой. А старец ему на это отвечает: «Иди, погуляй…» – «Что, ничего мне не скажете?». И человек уходит расстроенным, что ему ничего не сказали.

Просто он даже не понял, что произошло, но, как только вышел за порог, словно все оставил, все, что его тяготило, и ушел, выпорхнул как птичка. А все, что у него до этого было, вся эта тяжесть, мука от мыслей о самоубийстве – все это каким-то образом перешло на старца, который в течение нескольких следующих часов, ночей или недель должен в себе это все победить, преодолев всё, чем мучился тот человек.

Бывает, матери способны совершать нечто подобное, но это никому нельзя рекомендовать, потому что человек может просто сломаться под таким грузом, не выдержать. Поэтому я бы у отца Трифона эту формулу «брать на себя» вырезал, оставил бы просто – «сопереживать».

Когда ты человеку сочувствуешь в его горе, он это понимает и начинает открываться. Важно помнить: каким бы ты ни был, если ты человеку сопереживаешь, он тебя тоже принимает. Возможно, будет какое-то личное недопонимание, но, главное, если в человеке есть добро, то это можно сравнить с золотом: как его ни пачкай, достаточно протереть, и оно заблестит.

У человека может сложиться о вас какое-то предубежденное мнение, пусть он даже заранее будет готов дать вам отпор во время встречи, но если вы приходите с добром, рано или поздно это станет очевидным. Он вас проверит и после второй, третьей проверки поймет, что вы действительно не желаете ему зла.

Для отца Трифона было настоящим откровением, когда люди начинали плакать: слёзы преступника – это слёзы человека, который прошел через убийства, из него слезу палкой не выбьешь – эти слёзы стоят дорогого, но возникают они тогда, когда начинаешь ему искренне сопереживать.

В настоящее издание включена глава «Дети, которых теряют родители», изданная отдельной брошюрой и размещенная на сайте монастыря^[12]. В ней кратко изложены некоторые мысли о молодежной субкультуре готов и о трудных детях вообще, и там среди других примеров включен интересный эпизод из жизни священника Алексея (Мечева).

В XIX – начале XX века, когда жил о. Алексей (Мечев), в высшем аристократическом обществе существовало во многих семьях отчуждение родителей от детей (для ухода и воспитания нанимали гувернеров, нянек). Когда родители с детьми обращались на «вы», и дети так же к родителям – на «вы». И всё в доме, в семье, в отношениях – белое, чистое, безупречное, но словно безжизненное. Родители не считали себя обязанными интересоваться детьми.

Однажды отца Алексея (Мечева) пригласили в подобный великосветский дом, где предпринял попытку к самоубийству молодой человек, видимо, отпрыск знатных аристократических особ^[13]. Священник зашел в комнату, где лежал юноша с повязкой на голове. Отец Алексей пытался с ним поговорить (очевидно, юноша был при смерти – его следовало исповедовать, причастить), но умирающий был просто непроницаем, упорно молчал, словно заледенев сердцем.

После долгих безуспешных попыток как-то до него достучаться батюшка просто обнял его голову и по-отечески прижал к себе. После этого жеста без всяких слов юношу будто «прорвало», он зарыдал и стал рассказывать, насколько невыносимо ему жить в таком доме, где есть роскошь, комфорт и деньги, но нет самого главного – душевного тепла.

Исповедуясь, он настолько открылся, что, когда отец Алексей собирался уходить, молодой человек его останавливал со словами: «Я еще об этом хотел рассказать…». Снова батюшка уходить, а он: «Я еще вот это помню…».

Еще можно привести несколько удивительных моментов в жизнеописании святителя Игнатия (Брянчанинова)