Ограниченность современного подхода к суфизму

Существование такой проблемы во многом обязано весьма сильной тенденции современного человека классифицировать всех людей, вещи, идеи, присваивая им те или иные категории. Классификация имеет свою ценность (да и кто бы мог обойтись без нее?), но когда изучается тот или иной предмет, а в распоряжении изучающего – лишь ограниченный набор ярлыков, возникает ситуация, к которой в каком-то смысле применимо изречение Генри Форда: «Вы можете заполучить автомобиль любого цвета, при условии, что он будет черным». Данная проблема состоит в том, что внимание исследователя (причем сам он может и не подозревать об этом) целиком поглощено всего несколькими категориями, что создает проблему уже для самого суфия, который пытается передавать свои идеи в условиях, далеко не идеальных. Примером тому – недавно произошедший случай. Я привожу его здесь, поскольку он дает некоторое представление о суфийских идеях в «живой» форме, а не в виде вымученной «системы».

В одной из последних своих книг¹⁶ помимо всего прочего, я упомянул, что суфийские идеи и даже подлинные тексты повлияли или легли в основу самых разнообразных по своему характеру теорий, организаций и учений, с которыми связывают рыцарские ордена святого Иоана Креста¹⁷, святую Терезу из Авилы¹⁸, Роджера Бэкона¹⁹, Гебера, отца западных алхимиков²⁰, по прозвищу Суфий, Раймонда Луллия с Майорки²¹, Гуру Нанака, основателя Сикхизма²², и сборник «Gesta Romanorum»²³, а также индийские ведантические учения²⁴. Сюда же относятся и некоторые выродившиеся психологические приемы, нашедшие себе место в западной литературе по магии и оккультизму²⁵ наравне с подлинными психологическими идеями и процессами, которые порой относят к современным открытиям²⁶.

В среде обозревателей и прочей публики книга эта вызвала совершенно удивительные и разнообразные реакции. Некоторые совершенно очаровались ею, правда, не всегда из лучших побуждений, но речь не о них. Что я фактически сделал, так это собрал результаты многолетних академических исследований, проведенных другими людьми. Большая часть приведенных в моем труде сведений затеряна в монографиях и книгах, к которым редко кто обращается, хотя они и принадлежат перу высокочтимых востоковедов и других специалистов в тех или иных областях. Я также включил сюда «живой» материал из суфийских источников. И хотя приведенный материал далеко не исчерпывал всего, что доступно, даже и эта коллекция оказалась слишком острым блюдом для некоторых читателей. Во всяком случае, многим из них следовало бы быть более осведомленными, чем я относительно того, что было проделано предшественниками в их собственных областях. Нелестный отзыв в свой адрес я получил от одного маститого специалиста, не говоря уже о людях, раскритиковавших в моей работе все, что как им показалось, они в ней нашли²⁷.

Вскоре после этого, в беседе с одним «экспертом» я сказал, что приводя свои тезисы, я не только опирался на произведения общепризнанных авторитетов, но открыто цитировал произведения известных профессоров – среди них Асин, Ландау, Рибера, Тара Чанд, Гильом и другие безупречно честные ученые, а в других случаях ссылался на книги старинных авторов, в числе которых Луллий, Бэкон, Гебер и прочие, упоминавшие поименно суфиев, суфийские книги или конкретно Суфизм. Вместо того, чтобы согласиться со мной в том, что специалистам следовало бы лучше знать свою работу, он попросту еще раз объявил имя моего главного критика.

«Твоя взяла, дружище, – заключил он, откинувшись на спинку кресла и весело посмеиваясь, – теперь тебе придется выбирать, что ты с ним сделаешь: только опозоришь или займешь его место?»

Возвращаясь к тому, как я выстроил в книге свою аргументацию, можно сказать, что «грех» мой состоял всего лишь в следующем: вместо того, чтобы, ссылаясь на авторитеты, шаг за шагом выдвигать неопровержимые «доказательства» моей правоты, я самонадеянно предположил, что книгу внимательно прочтут, а уж факты скажут сами за себя. Мой приятель автоматически заключил, что я, забавы ради, захотел ниспровергнуть чей-то авторитет. А мой первоначальный критик ополчился на меня, исходя из не менее ложного предположения, что в моем распоряжении не хватало хорошего материала, потому-то я и не довел его до сознания читателей с должным триумфом.

При рассмотрении проблем, связанных с изучением суфийских идей, остается лишь поражаться тому, как их трактуют люди, которые даже если и не являются специалистами в самой этой области, могли бы, по крайней мере, дать себе труд лучше ознакомиться с доступными академическими источниками. Примером, демонстрирующим типичную для Запада тенденцию, может послужить книга некоего профессора о восточных философах²⁸, в которой из ста тысяч слов только, примерно, около трехсот (одна страница из трехсот с лишком) касаются суфиев. И это несмотря на то, что тем же самым автором была опубликована работа, посвященная философам Запада²⁹; а ведь как западные, так и восточные мыслители испытали на себе влияние суфийской мысли. Об этом влиянии нигде в его книге не упоминается. Доблестный английский философ Бертран Рассел тоже, оказывается, написал огромную книгу «Мудрость Запада»³⁰, в которой названы западные мыслители, чья связь с суфийской мыслью неоспорима, но нет и намека на суфиев или суфизм.

Можно возразить, что обе эти книги преследовали лишь одну цель – популяризацию, рассчитанную на обычного читателя; но, как бы то ни было, их авторы пользуются славой ученых, тогда как написанные ими книги страдают отсутствием информации.

Обычные читатели, то бишь, невостоковеды, обратившись к этим источникам, вряд ли поймут, чего именно в них не хватает.

Проверка литературных материалов путем прямого контакта с суфизмом

Среди проблем, с которыми сталкивается всякий желающий изучать суфийские идеи, бросается в глаза навязчивое повторение необоснованных теорий, преподносимых как несомненные факты. Этим грешат и «специалисты», и другие лица, весьма далекие от объективности.

Поскольку обучение в суфизме осуществляется, главным образом, непосредственными методами (известно, что передача происходит исключительно с помощью жеста, символа и наглядного примера), то, как только мы в своем изучении теряем этот существенный элемент, полагаясь на книги, мы неминуемо сдаемся на милость тех, кто потчует нас всевозможными субъективными теориями³¹.

Одни утверждают, что суфизм развился из исторического ислама, среди них и некоторые апологеты суфизма, по понятным причинам защищающие эту точку зрения. Другие заявляют, что, как раз наоборот, суфизм явился реакцией против исламских установлений. Третьи считают, что суфийские идеи порождены христианством (тем, какое им знакомо); или их можно частично, а то и полностью объяснить влиянием персидского дуализма; или же, как говорят некоторые, они пришли из Китая, или Индии, или, напротив – к Индии не имеют никакого отношения. Находятся поборники неоплатонической версии, шаманизма – одним словом, список этот можно продолжать и продолжать, так что картина уже напоминает спор людей о происхождении железа, – из Швеции оно или из Японии.

Суфийские идеи можно назвать «психологией», но не потому, что этот термин точно передает суть суфизма, а потому, что слово «мудрость» в наши дни вышло из моды. И все же следует отметить, что хотя составители словарей нас не понимают, это еще не значит, что суфийские идеи не могут быть усвоены в принципе.

Что касается вопроса о допустимых категориях при изучении того или иного предмета, мы видим, что суфизм подпадает под многие из них. Материалы, целиком заимствованные из суфизма, характерные для него идеи, методы, рассказы, притчи и даже поэзия суфиев – все это мы можем обнаружить в таком явлении, как трубадуры³², в швейцарской легенде о Вильгельме Телле³³, в ближневосточном культе «Павлиньего Ангела»³⁴, у Гурджиева и Успенского³⁵, у Мориса Николла, у шведа Дага Хаммаршельда³⁶, у Шекспира³⁷, в психологии Кеннета Уолкера³⁸, в сказках датчанина Ганса Христиана Андерсена³⁹, в произведениях сэра Ричарда Бартона (который сам был членом ордена Кадири)⁴⁰, в недавно выпущенной серии учебников английского языка (издательство Oxford University Press, автор L. A. Hill)⁴¹, в современных детских книжках⁴², в религии «ведьм»⁴³, в символике розенкрейцеров⁴⁴ и иллюминатов⁴⁵, у многих западных средневековых схоластов⁴⁶, в индийском культе Бхакти⁴⁷ (хотя на Западе он преподносится как система исконно индусская), в тайных книгах исмаилитов⁴⁸, в организации, названии и практиках некоторых из так называемых ассасинов⁴⁹, в притчах и технических приемах, по общему мнению пришедших из японского Дзэна⁵⁰, или связанных с йогой⁵¹, в материалах, относящихся к Рыцарям Храма (тамплиерам)⁵², в психотерапевтической литературе, у Чосера и Данте Алигъери⁵³ и т.п. Я перечислил лишь некоторые сведения из письменных источников, да и то, почти наугад.

Ошибки в понимании суфийских идей и определений

Что такое суфийская идея, как она выражена и где ее искать?

Суфийское происхождение многих идей легко опознать, исходя из их контекста или же из того, к чему их фактически относят в самом тексте. Но, помимо этого, особая проблема состоит в том, что согласно историческим свидетельствам, никакой иной комплекс идей или система, не оказывали такого глубокого масштабного воздействия на столь многие сферы жизни и мысли восточного и западного миров. Ни один ум не был подготовлен к тому, чтобы, даже ожидать подобной ситуации, за исключением суфийского ума, не нуждающегося во внешних доказательствах. Вследствие этого нам задают такого рода вопросы: «Является ли суфизм серией шаманистских культов, цельной философией, религией, тайным обществом, системой оккультной тренировки, источником для целых направлений в литературе и поэзии или военной организацией, рыцарским или, быть может, коммерческим культом?»

Серьезные проблемы по определению подлинных и уместных суфийских идей и практик встают на пути любого изучающего, кто уже соприкасался с какой-либо разбавленной, обобщенной или сокращенной разновидностью суфизма, будь то на Западе или на Востоке. Так, сотни людей в Европе практикуют «дервишеский танец, кружение или верчение», хотя в легкодоступной дервишеской литературе особо подчеркивается, что эту практику Руми предписывал специально для жителей Малой Азии из районов Икониума⁵⁴, по соображениям местного характера. Подобным же образом, когда тем, кто находится под влиянием западной «работы» или «системы», в которую вовлечены последователи Гурджиева или Успенского (а таких тысячи), – прямо и открыто говорят, что их упражнения и методы хорошо известны и применяются в определенных суфийских школах, но применять их следует иначе и более разумно, ориентируясь на конкретную группу практикующих, эти люди гораздо чаще, чем хотелось бы оказываются не в состоянии усвоить подобное заявление. Я привел здесь характерные случаи, когда из-за неправильного понимания или применения идей убытки начинают превышать выгоду, извлекаемую из суфизма.

Другое, по сей день бурно разрастающееся течение, известное тысячам европейцев, как Субуд, также использует некоторые суфийские идеи и практические приемы. Его процедура в основном опирается на методы Накшбанди – Кадири⁵⁵, но в том виде, в каком эту практику сейчас преподносят, она оказалась перевернутой с ног на голову. На собраниях членов Субуда под названием ЛАТИХАН⁵⁶, каждый участник ожидает возможности испытать определенное состояние, в котором, по его убеждению проявляется действие божественной силы. И что интересно, так это то, что в Субуде ценится главным образом именно это переживание и многие из тех, кто не испытывает его или перестает его испытывать, покидают общину. Оставшиеся же составляют основной костяк этого движения. Но, согласно суфийским идеям и практике, люди, не испытывающие субъективных состояний, или же, испытав их в какой-то период в прошлом, больше им неподверженны, именно они могут быть реальными кандидатами на следующую ступень⁵⁷. Тех, кто не знает этого, суфий мог бы уподобить человеку, который, взявшись упражнять свои мускулы, решил однажды, что его упражнения перестали быть эффективными, потому что он перестал ощущать боль в мышцах. Таким образом, ущерб, приносимый Субудом, сводит на нет, по крайней мере частично, все его приобретения.

Когда изучение первоначальных суфийских идей проходит в русле подобных популяризаций, возникает серьезная проблема. В данном случае, поскольку эта извращенная система использует суфийскую терминологию, вполне может случиться, что студент при подходе к суфизму окажется не в состоянии отбросить ассоциации, связанные у него с Субудом.

Есть еще одна проблема, в высшей степени свойственная суфизму, которая возбуждает сильное противодействие. Сформулировать ее можно так: в суфийской литературе содержится материал, опережающий свое время. Некоторые суфийские книги, переведенные на европейские языки (а потому не составит труда проверить, так ли это), содержат материалы, которые могут быть поняты лишь в свете «новых» психологических и даже научно-технических открытий и лишь при условии их широкой огласки. Таким образом, утверждения, казавшиеся некогда эксцентричными и невероятными, по прошествии времени подтверждаются. Западные востоковеды и другие ученые заметили, например, что афганец Джалалуддин Руми⁵⁸ (умер в 1273 г.), Хаким Санаи из Хорасана⁵⁹ (XIV век), Аль Газали из Персии⁶⁰ (умер в 1111 г.) и Ибн Эль-Араби из Испании⁶¹ (умер в 1240 г.) описывали психологические состояния, психотерапевтические процедуры и психологическую методологию, которые так и остались бы невразумительными для читателя, без той современной «инфраструктуры», которую мы на Западе приобрели совсем недавно. Подобные идеи называются сегодня «фрейдистскими», «юнгианскими» и т.п.

Заявления Суфиев о том, что «человек вышел из моря», и что он находится в состоянии эволюции, охватывающей огромные периоды времени, казались причудливой чепухой до тех пор, пока дарвинисты девятнадцатого века с восторгом не ухватились за этот материал⁶².

Предполагаемые ссылки на силы, заключенные в атоме⁶³, на «четвертое измерение»⁶⁴, на теорию относительности⁶⁵, на космические путешествия⁶⁶