Цитаты из книги «Дети Шини»

Знаешь, это очень заразная и опасная фигня, опаснее любой болезни. Страшнее голода, темноты и призраков. Сильнее боли, жестокости и зла. И даже, оказывается, круче смерти.

. – Они умрут. Все. Я тоже умру. Это бесплодный труд. Как писать на ветру. Дым, крики, суматоха. Мы бегаем по залу ожиданий. – Из дома вышел человек. И с той поры исчез.

вчера – не вернешь, завтра – не наступит никогда.

Трагедия человека не в том, что он один, а в том, что он не может быть один,

Все взаимозависимо и взаимопроникаемо,

Шинигами – посредники между сознательным и бессознательным. Между «там» и «здесь». – Значит, «нигде»,

Там солнца не будет… Мерцанье каких-то лучей во мгле, последнее напоминанье о жизни и о земле. Там солнца не будет… Но что-то заставит забыть о нем, сначала полудремота, полупробужденье потом» [28].

– Сидеть тут и прятаться от жизни – безответственно и по-детски. – По-детски – бояться бытовых трудностей и считать, что настоящая жизнь – это закатывание камня в гору. Оттого и серость, что все однообразно и фатально, предрешено,

Они живут, чтобы жить, а мы, чтобы умереть. Ведь только осознание конечности жизни рождает вопрос о ее смысле. Если бы животные знали, что сдохнут в один прекрасный день, мы бы регулярно встречали в лесу повесившихся белок или утопившихся зайцев. Но они не знают. Поэтому у них есть счастье, а у нас его нет.

У меня невыносимо ныла спина и до онемения затек локоть, на который, как выяснилось, преспокойно переместился дрыхнувший младенческим сном Амелин, а его светлые пряди рассыпались по моей руке. Я осторожно высвободилась и села. Картинка была еще та, настоящий бомжацкий притон. Люди, спящие на полу в одежде, в углу – свалка грязной посуды; из котелка, оставленного у камина, воняло заветренной едой. Видели бы нас родители! Один Марков стоял возле окна со спущенными по колено вельветовыми штанами и разглядывал крошечную красную точку на ноге. – Болит? В первый момент он дернулся так, будто с ним заговорил призрак, и принялся спешно натягивать штаны. – Не уверен, но, кажется, там воспалилось. – Покажи. – Еще чего! – стекла очков играли солнечными бликами. – Ты вон лечи своего туберкулезника, а моя нога неприкосновенна.