Если говорить о предназначении догматов как носителей духовности, то нужно сказать, что эту задачу они при абсолютизации веры не выполняют в полной мере. Дело не в содержании догматов, оно-то как раз истинно и соответствует духовному миру. Дело в том, что они по форме – догмы. И это не просто безразличная форма. Форма догмы несет и определенное глубокое содержание, которое деформирует и то содержание, которое призвано нести. В условиях абсолютизации веры догматы не могут нести духовность и свободу. Духовность прямо пропорциональна свободе Духа, раскрываемой в человеке. Догматы же в данном случае закрепощают человека, лишая его свободы, так как то содержание, которое несут догматы, не выходит из формы догматов и заставляет его оставаться на внешнем плане для человека. Оно не проникает во внутренний мир человека, не становится достоянием его души. Потому догматы и не приближают человека к Богу, не раскрывают в нем творца, а, наоборот, усугубляют его бытие как твари божьей. Именно поэтому многих людей, свободных душой, тонко чувствующих свободу и насилие, религия часто отталкивает. Человеку, почувствовавшему свободу, уже трудно признать насилие над собой. Даже при большом желании ему это не удается. Порой даже не осознавая, они чувствуют, что вера для них – это ограничение их внутренней свободы, это путь не духовного восхождения, а путь духовного нисхождения. Человеку, уже почувствовавшему себя творцом, трудно признать себя тварью.

Поскольку Бог существует на уровне веры, а не переживания и понимания, то возрастает соответственно значимость материальных форм, с помощью которых утверждается эта вера. Такой материальной формой в религии выступают слово и священные книги. Словесная форма и религиозные тексты занимают в иерархии религиозных ценностей едва ли не первое место. Им придается большее значение, чем чему-либо другому. Поэтому столь высокое значение придается знанию священных текстов, молитв и т. д. Религиозного человека отличает знание божественных истин, особенно тех, которые записаны в священных книгах. Атрибутом религиозного мышления становится постоянная ссылка на Библию, Коран и другие книжные источники. Кстати, слово «Библия» и означает «книги», а «Коран» – чтение. Особые статус слова закрепляется в теологии ссылкой на Библию. «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», – говорится в Евангелии от Иоанна. Бог есть только Божественное Слово. Однако речь при этом идет только о Божественном Логосе. Слово, Божественный Логос и есть Бог. Все восходит к Слову. Но при абсолютизации веры отождествляется не только Бог и Божественное Слово, но и Божественное Слово и просто слово. Слово неизреченное, Логос ставятся на один уровень со словом изреченным, словом человеческим.

Со словом в религии непосредственно связаны молитвы и мантры. Они суть средства и способы общения с Богом, способ призывания его к себе и выхода в трансцедент. Это – взывание к Богу, прошение, моление Бога о милости, добре, справедливости, о ниспослании душевных и духовных сил. Но различно отношение к молитвам, которые предполагают выход самого человека к Богу, воссоединение с ним и одновременно – сошествие Бога к человеку. Человек как бы сам приближается к Богу, и Бог в то же время снисходит до уровня человека. Целью молитвы является достижение человеком состояния доброты, справедливости, милости. Но абсолютизация веры предусматривает, чтобы только Бог проявлял эти качества по отношению к человеку, сам же человек при этом остается как бы неизменным, таким каким был.

Слово в религии священно, тем более писанное. Поэтому такое большое значение имеет чистота священных текстов и писаний, и придается особое значение их толкованию и так называемому правильному пониманию. История изобилует множеством примеров религиозных споров по поводу самих священных текстов, их толкования и понимания. Следствием абсолютизации веры является ведущаяся на протяжении веков борьба между различными религиозными направлениями за право представлять подлинное толкование священных текстов. Причем одно толкование, как правило, исключает все другие: абсолютизируя словесную оболочку и рациональную форму, нельзя, разумеется, допустить существование других форм. Своя форма является единственно ценной и значимой, причем не только для себя, но и должна стать таковой для всех. Однако каждое толкование, каждое понимание существует не для того, чтобы быть признанным, подлинным, стать одним для всех. Есть понимание, и есть непонимание. Не может быть не правильного понимания. Понимание всегда истинно, всегда подлинно. Но оно подлинно не для всех, а для того, кто понял. И у каждого должно быть свое понимание, которое является взаимодействием реально существующей стороны и стороны субъективной. Оно всегда субъективно по форме, т. е. зависит от человека, который понимает. И в то же время в высшей степени реально, так как исходит не из человека, а из объекта понимания, из того, что нужно понять. Поэтому по содержанию понимание всегда реально. И всякое понимание ценно только лишь как опыт, который может быть использован в качестве средства для другого индивидуального понимания. Понимание – это всегда индивидуальный опыт. Оно не может быть общим для всех, это способ индивидуального душевного и разумного, чувственного и сознательного постижения реально существующего содержания, в данном случае – священных текстов.

Мало приближает человека к внутренней духовной свободе и абсолютизация слов. Слово, как известно, есть только символ определенного смысла, значения, понятия, а не сам смысл, не само значение, не само понятие. И для того, чтобы постичь что-либо, понять его, необходимо воспринимать не только слова, но и, прежде всего то, что за ними стоит, что они выражают. В древневосточных философско-религиозных учениях непривязанность к словам, к форме была одним из условий успешного продвижения к духовному совершенству. В основе всего должно быть безусловное восприятие, т. е. за формой всегда нужно видеть содержание. Одна даосская притча гласит: «Вершей пользуются при рыбной ловле. Наловив же рыбы, забывают про вершу. Ловушкой пользуются при ловле зайцев. Поймав же зайца, забывают про ловушку. Словами пользуются для выражения мысли. Обретя же мысль, забывают про слова. Где бы мне отыскать забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить»^[22]. На то же были направлены буддийские духовные практики. Совершая бессмысленные на первый взгляд, противоречащие логике поступки, учитель должен был вызвать у ученика понимание, т. е. восприятие не только формы, но и содержания, не только слова, но и его смысла. Чаще всего для этого использовалась недосказанность, которая приносила особый успех. Ибо смыслы находятся не в словах, а в том, что выше слов, за их пределами и постигается душой. Ту же идею выразил Ф. И. Тютчев, когда сказал: «Мысль изреченная есть ложь». Этим руководствовались в мистических школа, где, как известно, сокровенные эзотерические тайны нигде не записывались, а передавались из уст в уста, от учителя к ученику, от души к душе, дабы искажение не нашло себе дорогу к содержанию передаваемого.

Абсолютизация слов и сведение смыслов к ним в религии делает неизбежными всякие искажения заранее вложенных смыслов, неадекватные истолкования текстов и писаний, что создает непроходимую преграду на пути их понимания. Исходные ложные установки порождают и обеспечивают тщетность поисков истины на этом пути. Религия, которая должна нести духовность и свободу, порождает в своих недрах ложь да обман, поскольку нет истины ни в слове, ни в вере, ни даже в священном писании. Истина может быть только в душе – в переживании и понимании. Ее носителем может быть только живой человек. Вознесение веры и слова выше всего порождает неискренность людей в религиозных вопросах. Человек, только на словах провозгласивший свою веру в Бога, просто говорящий о Боге и делающий от имени Бога, уже приписывается к числу одухотворенных. Духовность сводится к словам о духовности, к вере словам. Внешняя форма в религии заслоняет внутреннее содержание. Поэтому не исключением являются случаи, когда религиозность становится выгодной, свою причастность к ней может объявить даже самый воинствующий безбожник. Благо дело сводится к словам. Причем это может осуществляться не только в форме обмана, направленного на других, но и в форме самообмана. Человек может искренне обманывать самого себя, не подозревая об этом. Он может искренне заблуждаться, принимая свои слова за свою духовность, внешнюю форму – за внутреннее содержание. Ведь в этом случае, по сути, сама религия сводится к внешней форме, он через ее призму смотрит на себя и каждый свой шаг соотносит с ней.

Важной особенностью абсолютизации веры как феномена, порожденного рациональным типом сознания, является присутствие в ней соответствующей морали, т. е. совокупности правил и норм поведения. Нравственность при этом оформляется в мораль, в ней выражается и в ней же существует. Понятия нравственности как такового для веры нет. Скорее, мораль и нравственность отождествляются. То, что морально, то и нравственно, и духовно. Заповеди в христианстве, шариат в исламе представляют те моральные кодексы, которыми должен руководствоваться верующий. Соблюдение моральных норм нравственно не потому, что нравственными являются сами поступки, соответствующие моральным нормам, а потому, что эти поступки соответствуют религиозно-моральным нормам. И сама нравственность не то, что отходит на второй план, а как бы вообще исчезает. Это создает ту лазейку, через которую в религию проникает безнравственность. Нравственность всегда определяется душой человека, его со вестью, а не предписанными источниками. Нравственность не есть нечто, предписанное и установленное, она определяется высшим смыслом существования. Нравственность не условна, она не выражается в нормах. Нравственность безусловна, мораль же абсолютизирует форму, тем самым, догматизируя самое себя. Вера же не направляет человека по пути выработки самостоятельного нравственного решения, а предписывает следовать своим нормам. Потому в системе морали безнравственное может считаться моральным. Нравственность божественна и исходит из высшего смысла человеческого бытия, мораль же исходит из человеческих земных условий существования человека. Религиозная мораль, абсолютизирующая веру, как и всякая мораль, отворачивается от нравственности, и это происходит не столько за счет содержания, сколько за счет формы, за счет того, что она определяет и устанавливает нормы поведения, навязывая их верующим и лишая их возможности делать это по внутренним мотивам. Мораль – это то, что вне человека, вне его души. Нравственность – то, что исходит из внутреннего мира, из души и Божественного Духа человека. И подменяя этот внутренний порыв внешне навязываемой формой, религиозная мораль, строящаяся на вере, утверждает безнравственность. И если в религии убийство иноверцев объявляется моральным, то верующие должны идти на такое убийство. Именно религиозной моралью определялись и оправдывались крестовые походы, расправа инквизиции над неугодными, религиозные войны. Однако, с точки зрения нравственности, они оправданы быть не могут.

Поскольку Бог, согласно вере, находится вне человека, то общение с ним возможно в определенных местах, отмеченных Богом, и через определенных людей. Потому в религии столь важна роль храмов, святых мест, церквей, мечетей. Церковь – это тело Христово. Поэтому через нее мы вступаем в связь с Богом, через нее проявляется мистика. Но абсолютизация веры ведет к абсолютизации роли церкви. Церковь подчиняет себе мистику, абсолютизирует свое место с ней, тем самым лишая человека права на самостоятельную мистику. Однако не только церковь является телом Христовым, но и сам человек, весь мир и вся природа. Поэтому сфера проявления мистики не ограничивается церковью, она объемлет всего человека и весь его мир. Храмом Духа является не только церковь, но и тело человека. Сам человек не менее мистичен, не менее способен на мистику, чем церковь.

В свою очередь абсолютизация роли церкви в религиозной жизни ведет к абсолютизации роли служителей церкви. Они призваны помогать человеку вступать в общение с Богом и являются посредниками между человеком и Богом. Служитель церкви – это папа, отец, батюшка. Есть Отец Небесный и есть папа, отец, батюшка, которые являются его представителем на земле. Служитель церкви – это и пастух, который должен пасти духовных овец. Его название в протестантизме – «пастор» буквально и означает «пастух». Являясь представителем Бога на земле, он призван «пасти» верующих по пути, ведущему к Богу. Неизбежным следствием абсолютизации роли веры и церкви является узурпация священниками права общения с Богом и соответственно подчинение воли верующего себе. Бог, согласно религиозной вере, как уже говорилось, – вне человека, на небесах. Внутри же человека – дьявол. Потому общение с Богом допускается только через церковь, а не через самого себя. В самом себе человек постичь Бога не может. Если человек пытается постичь Бога в своей душе, то непременно попадает во власть дьявола. Церковь есть тело Христово, есть храм. Тело же человека таковым быть не может. Оно – от темных сил. Потому в ортодоксальных религиозных системах, абсолютизирующих веру, запрещена мистика, т. е. общение с Богом в самом себе, через свою душу, а не через церковь и храм. Мистика предполагает путь к Богу через самого себя, а не через другие опосредованные средства. Мистика предполагает наличие Бога в самом себе, а не на небесах, внутри, а не вне человека. Церковь же ставит между человеком и Богом себя. Тем самым мистика противопоставляется церкви и направляется на подрыв авторитета церкви и на подрыв веры как таковой. И потому в истории человечества мистика становилась формой протеста против окостеневших религиозных догм и религиозной морали, против церкви и духовенства.

В христианстве и исламе мистика присутствует лишь в таинствах, ритуалах и обрядах. Ортодоксальные религии ко всякого рода мистическим направлениям выражают свою враждебность, а в прошлом, когда они имели реальную политическую власть, расправлялись с теми, кто имел отношение к мистике, физически, практикуя зачастую самые жесточайшие методы. Особенно остро это проявилось на фоне ислама, ибо именно его почва была благодатной для возникновения и развития большого количества мистических школ. Известна судьба азербайджанского поэта Насими, жившего в XIV веке. Являясь представителем хуруфизма – религиозно-мистического направления, существовавшего наряду с ортодоксальным исламом, он прославлял в своих стихах самого человека, его божественную суть, утверждал о наличии Бога в самом человеке. Человек, согласно Насими, не просто земное существо, но и духовное, не только творение Бога, но и сам Бог:

 
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь:
Я суть, я не имею места – и в бытие не вмещусь.
Все то, что было, есть и будет, – все воплощается во мне…^[23]
 

За эти мысли он был приговорен к ужасной смерти: с него заживо содрали кожу.

В храме действительно преобладает особая сила божья, помогающая человеку приближаться к Богу. Храм создает особые условия, особую атмосферу, облегчающую вхождение в трансцендентное состояние. Но это не значит, что душа человека вне храма не может приближаться к Богу и испытывать те же состояния, которые она испытывает в церкви. В душе человека имеются как темные, так и светлые силы. В ней присутствует как дьявол, так и Бог, как демон, который искушает, так и ангел-хранитель. Справедливости ради нужно сказать, что многие мистики действительно отдавались власти темных сил. Темные и светлые стороны души тонко переплетаются, поэтому в мистических переживаниях легко могут выйти на первый план темные стороны. Но это не означает, что человек через свою душу вне храма не может постигать Бога. Из-за того, что многие, шедшие по данному пути, спотыкались, однако не следует, что по этому пути не стоит идти. В мистике человек должен освободить свою душу от темных сил и обнаружить ее светлые стороны. В союзе со светлыми силами своей души человек в мистике должен совершить переход от переживания темных сторон к переживанию самих светлых сторон своей души. В религиозном искусстве эту идею ярко передает икона с изображением Святой Девы Марии: держась рукой за ангела, она сталкивает демона, который пытается удержаться, ухватившись за ее ногу. Ангелы – это представители Духа в душе человека. Они помогают оторваться от демона, приблизиться и воссоединиться душе с Духом. Переживание души, соединившейся с Духом, с Богом, и есть цель мистики, как и всего духовного развития.

Духовность есть постижение единства человечества и всего мира, путь восхождения к единому первоначалу мира, который есть Дух. Это путь объединения, т. е. обнаружения единства мира в лице Бога. Религия же, основываясь только на вере в Бога, разобщает людей друг от друга и от мира в целом. Религия делает акцент на противоположности людей, на несовместимости людей, а не на их единстве. Кто-то из светлых голов мудро изрек: «В мире существует еще столько религий, чтобы люди могли воевать между собой». Для религии все это становится неизбежным, а неизбежность этого заложена на том основании, на котором строится религия, – на вере. Во имя веры религия зачастую пренебрегает духовностью. Не духовность, не Дух Божий является основополагающим принципом религии, а именно вера. Проблема другой веры существует только для верующего. Именно вера разделяет людей на своих и чужих и во имя своих может объявить борьбу с чужими. Проблема же духовности – иного рода. Есть духовность, и есть бездуховность. Проблемы другой духовности нет.

Вера, на которой строится религия, лишает последнюю ее роли в исцелении человеческой души, о чем писал З. Фрейд в своей работе «Будущее одной иллюзии». Правда, можно возразить, что это суждения материалиста, но не надо забывать и то, что это суждение величайшего психолога и целителя человеческих душ. Призванная исцелять душу человека религия превращается в коллективный невроз. Поскольку религия строится на вере и представляет собой догматизированную систему, она не может быть подлинным средством исцеления и является всего лишь иллюзией исцеления. Исключение составляют лишь обряды и ритуалы, где имеет место быть церковная мистика, и которые дают человеку заряд душевных сил. Но их одних явно недостаточно. Они дают всего лишь импульс.