Глава 1
У подножия горы

Жил-был мальчик по имени Ма Лян.

Жил он в полуразрушенном яодуне^[5] на околице. Родители умерли, когда он был совсем маленьким, и он самостоятельно рубил себе дрова и косил траву. Все бедняки – братья, так что деревенские частенько помогали ему и заботились о нем, в общем, принимали как родного.

С детства Ма Лян любил рисовать. Бывало, ползая по земле, он брал в руки камешек или ветку и чертил на земле разные линии, круги и квадраты – одному ему известно, что он пытался изобразить.

Когда он подрос, ему захотелось обучиться рисованию, но где уж было взять деньги на кисти! Все жители его деревни из поколения в поколение возделывали землю, так что кистей ни у кого из них не было.

Ма Лян мечтал о собственной кисти, о той, которая принадлежала бы только ему! За деревней возвышалась гора – сплошь из песка и камня, поэтому на ней ничего не росло. Зато она была весьма причудливой формы: три ее вершины напоминали очертаниями иероглиф «гора» (山). Те, кто взбирался на эту гору, говорили, что древние люди, создавая письменность, наверняка побывали здесь, иначе почему у иероглифа такая форма? Все три вершины были очень высокими, и взобраться на них – дело нелегкое. От горы не было пользы, на ней ничего не росло, и чтобы нарубить дров или накосить травы, крестьянам приходилось проделывать долгий путь. И тем не менее гора была очень красива: издалека на фоне синего неба она напоминала гигантскую бурую подставку для кистей.

Эта могучая гора передала Ма Ляну свой характер. Подобно горе, он рос упрямым, не боялся трудностей и всегда выполнял задуманное. Он не умел заискивать и подхалимничать, льстить и угодничать, он был смелым и целеустремленным, никакие препятствия не могли заставить его отступить. Ма Лян был так же беден, как та гора, но так же тверд и непоколебим, он шел гордо глядя вперед. Ма Лян считал это честью – быть сыном гор.

Далеко-далеко к востоку от деревни стоял древний храм, позади которого на холме располагалась кирпичная пагода. Пагоде было очень много лет, она пережила пожар, после которого от нее остались лишь бурые кирпичные стены. Удивительно, но верх ее густо зарос зеленью – наверное, птицы занесли семена, и со временем выросли высокие деревья с раскидистыми ветвями и густой листвой. Издали пагода была очень похожа на кисть: рукоять – сама башня, ворс – деревья на крыше. Среди тех деревьев было одно финиковое. Осенью на нем созревали плоды и привлекали птиц, а когда те разлетались, казалось, что это капли туши разбрызгиваются по небосводу.

Если характер Ма Ляну достался от могучей горы, то воля и дух – от пагоды. Как ее вершина устремлялась высоко в небо, так и дух Ма Ляна парил над облаками. Ему хотелось взять эту пагоду-кисть и взмахнуть ею, цветными мазками написать в небе яркую картину, создать много прекрасных полотен.

В деревне существовало поверье, что раз в триста лет в определенный день и час небо разверзается, солнечные лучи особенно ярко освещают пагоду, так что тень ее простирается далеко-далеко и ложится на гору между вершин, словно кисть на подставку. Кто сможет в этот момент обхватить тень – тот обретет большой талант. Однако даже самые старые жители деревни никогда не видели этого явления и не знали, в каком году оно в последний раз случалось. На протяжении многих поколений здесь жили крестьяне – темные, непросвещенные, они никогда не слышали ни о каких талантливых людях с кистью в руке.

Малыш Ма Лян часто взбирался на гору за деревней. Усевшись на вершине размером с крышку стола, он смотрел вдаль, на древнюю пагоду и на солнце, медленно восходящее на востоке. Он мечтал, чтобы небо разверзлось и ярко вспыхнули солнечные лучи, чтобы на гору легла тень от пагоды – и он бы ее крепко схватил.

Столько раз он проводил в этом ожидании все утро! Забирался на гору полным надежд и всякий раз возвращался разочарованным.

Ему очень хотелось иметь кисть.

Глава 2
Пань-гуань и Куй-син

Однажды Ма Лян услышал, что у статуи Пань-гуаня^[6]в храме бога-покровителя города есть кисть, и в одиночку отправился в город. Отыскав изваяние Пань-гуаня, мальчик увидел у него в левой руке какую-то книгу, а высоко поднятая правая и впрямь сжимала кисть.

Ма Лян уставился на статую, а затем, набравшись смелости, подошел и попросил:

– Почтенный Пань-гуань, не могли бы вы одолжить мне вашу кисть?

Однако почтенный Пань-гуань стоял неподвижно, будто бы и не слышал его. К мальчику вышел старец и, погладив седую бороду, ответил вместо Пань-гуаня:

– Глупенький, как же почтенный Пань-гуань может одолжить тебе кисть? Разве ты не видишь в его руке книгу жизни и смерти? Как только человек рождается, Пань-гуань тут же записывает, когда тому положено умереть…

Но Ма Лян был еще несмышленым ребенком, он переспросил:

– А почему люди должны умирать?

Старик засмеялся:

– Если люди не будут умирать, всякие негодяи будут еще больше свирепствовать, тогда добрым людям от них вовсе житья не будет!

Ма Лян все равно не понял, что имел в виду старец, он продолжал, хлопая глазами, смотреть на кисть.

– А ты, наверное, хочешь учиться рисовать! – улыбнулся старец.

Обрадованный верной догадкой старика, Ма Лян ответил:

– Да! Я хочу раздобыть кисть, потому что мечтаю научиться рисовать. Дедушка, как думаете, получится?

Старец погладил Ма Ляна по голове:

– Получится, но тебе придется потрудиться! И чего это ты пришел за кистью к Пань-гуаню? Тебе надо было обратиться к Куй-сину^[7], что в храме бога литературы Вэнь-чана.

Взглянув в суровое черное лицо Пань-гуаня, Ма Лян не осмелился больше говорить с ним, он поблагодарил старика и пошел в храм Вэнь-чана к Куй-сину.

Ну и страшный же был этот Куй-син! Одной ногой придавил голову огромной рыбе, другой подбросил к небу ковш, а в руке у него и правда была большая кисть, ее острым концом он почти касался лба посетителей.

Ма Лян робко подошел к статуе и отвесил ей поклон, стукнувшись лбом о землю:

– Милостивый Куй-син, нельзя ли одолжить твою кисть?

Бледный Куй-син выпучил глаза, но ничего не ответил. Ма Лян повторил свою просьбу трижды и, так ничего и не дождавшись, осмелел и вскарабкался на спину рыбе. Он протянул руку и взял кисть.

Теперь, когда она была у него в руках, Ма Лян был счастлив. Однако приглядевшись внимательнее, он обнаружил, что кисть сделана из глины. Он отковырнул кусочек глины, под ним оказалась бамбуковая палочка. Какой толк от глиняной кисти! Пришлось снова сунуть кисть в руку Куй-сину.

Тут к Ма Ляну подошел старик.

– Ну что за дурачок! – теребя бороду, воскликнул он. – Куй-син, конечно, может тебе помочь, если ты хочешь кисть. Но как ты мог самовольно забрать кисть у него!

Ма Лян взглянул на Куй-сина, тот выглядел разгневанным, и мальчик испугался. Он поспешно отвесил поклон.

– Бодхисаттва Куй-син, прости меня, пожалуйста! Я просто очень хочу кисть! – крикнул Ма Лян и бросился бегом в деревню.

Да, Ма Лян очень хотел кисть.

Однажды он подумал: почему бы самому не сделать кисть?

Он пошел в бамбуковую рощу и срезал несколько тонких стеблей бамбука – это будут рукояти кистей. Где же взять ворс? Ма Лян подумал – и срезал шерсть у соседской овцы. А потом у коровы. Кисти он так и не сделал, зато у всех овец и коров в деревне появились узоры на шкуре. В деревне этому удивлялись. Пошли разговоры, что Ма Лян, вместо того, чтобы учиться как следует, безобразничает. Ему запретили стричь скот, и тогда мальчик стал срезать свои волосы. Но где уж было обычному ребенку сделать кисть!

Ма Лян снова разочаровался.

Глава 3
Ох, как высок порог!

Один из приятелей Ма Ляна знал, что тот мечтает о кисти, но ничем не мог ему помочь. Он где-то раздобыл ветку магнолии^[8] и подарил Ма Ляну. Тот посадил ее на солнечном склоне у своей пещеры, и вскоре растение прижилось.

Прошел год. В начале весны (еще не отступили суровые холода) на ветвях магнолии кое-где появились пурпурные бутоны, похожие на кисти. Спустя пару дней все дерево зацвело пурпурными и белыми цветами.

Кто бы ни проходил под этим деревом, учуяв его нежное благоухание, говорил:

– Расцвела магнолия, считай, и кисть у Ма Ляна есть!

Ма Лян был очень рад. Вскоре пришла настоящая весна, сулившая теплые деньки. Он часто стоял перед магнолией и говорил сам с собой:

– Цветы-то, конечно, красивы, да только бесполезны: не будешь ведь рисовать ими как кистью! Ах, как было бы здорово, если бы все эти цветы вдруг превратились в кисти!

Так, в сомнениях и надеждах, проходило детство Ма Ляна. Не было дня, когда бы он забыл о своей мечте: ему необходима была кисть.

Как-то раз Ма Лян со связкой дров проходил мимо усадьбы одного богача. Предок этого богача был важным чиновником при дворе императора, а потом на старости лет вернулся в родные края, купил тысячу цинов^[9] плодородной земли и выстроил огромную усадьбу.

У боковых ворот богач разместил павильон для занятий живописью и пригласил из столицы художника, чтобы тот обучал его детей рисованию. Художник этот был из разорившейся семьи, рисовал он хорошо, но, живя в столице, так и не смог выбиться в люди и занять хоть какую-нибудь должность. Как-то раз он услышал про богача, узнал, что у него большое состояние и лавки во всех крупных городах, да к тому же много друзей среди столичных чиновников. И вот, когда художник понял, что его устремлениям не суждено сбыться, что он не в состоянии обеспечить себя даже самым необходимым, он отыскал этого богача, стал заискивать перед ним в надежде найти покровительство. Он пришел в богатый дом как учитель рисования, но вскоре стал доверенным лицом хозяина. Богач верил художнику, а тот в свою очередь прилежно служил ему.

Боковые ворота усадьбы оказались открыты. Ма Лян остановился, опустил связку дров на землю и заглянул во двор. Он увидел художника – тот был маленького роста, с острым подбородком и козлиной бородкой. Художник что-то выводил кистью на бумаге, объяснял детям, как правильно рисовать.

Рисовал он замечательно, а дети за ним повторяли. Ма Ляну стало очень завидно, ему так хотелось вбежать и попросить учителя принять его в ученики!

Но потом он подумал о том, что беден, пороги богатых усадеб слишком высоки для него. Как бы ни были длинны его ноги, не переступить ему этот порог!

Ма Лян завороженно смотрел на кисть в руках мастера – так свободно тот ею владел: она послушно вычерчивала толстые, тонкие и изогнутые линии; точно так же искусно управлялся с мотыгой умелый крестьянин. Как восхитительно! Как завораживающе! Мальчик решил: даже если мастер не согласится обучать его, но одолжит ему кисть, для него, Ма Ляна, будет счастьем просто к ней прикоснуться.

Закончив картину, художник промыл кисть, собираясь убрать ее. Ма Лян не выдержал: он переступил порог, будто кто-то толкал его в спину. Мальчик церемонно поприветствовал мастера и обратился к нему:

– Я хотел бы научиться рисовать, та кисть…

Художник заметил, что вошел какой-то ребенок. Покосившись, он увидел мальчика в плетеной шляпе доули, у него были умные глаза, овальное лицо и высокий выпуклый лоб, голова слегка выдавалась вперед; мальчик был в поношенной синей одежде из грубого холста, подпоясанной холщовым поясом, и в прохудившихся тростниковых сандалиях. Выглядел ребенок опрятно, однако было понятно, что он из семьи бедняков.

– Ты кто такой? Как посмел сюда ворваться и шуметь? – спросил художник.

Ма Лян заметил, что и без того острый подбородок художника заострился еще сильнее, огромные глаза, напоминающие персики, еще больше округлились и сверкали недобрым блеском. Ма Лян сразу вспомнил лица Пань-гуаня и Куй-сина – мастер казался ему страшнее. Однако он решил, что человек со страшным лицом вовсе не обязательно должен быть плохим. Он слышал, что и Пань-гуань, и Куй-син добрые, несмотря на устрашающий вид. И мальчик продолжил:

– Меня зовут Ма Лян, я хотел бы иметь кисть, чтобы научиться рисовать…

Художник перебил его:

– Что еще за Ма Лян! Да хоть Ню Лян, Цзи Лян или Гоу Лян^[10] – какие отвратительные имена! Учиться живописи – это дело детей из знатных и богатых семей. Где это видано, чтобы те, кто ходят за хворостом и рубят дрова, держали в руках кисть! Мечтай больше!

Художник вытолкал Ма Ляна за дверь, так что тот споткнулся о порог и полетел лицом вниз. Покрытые черным лаком ворота со скрипом захлопнулись.

Поднявшись, Ма Лян понял, что оставил шляпу, и стал стучать в ворота:

– Шляпа, моя шляпа.

Ворота приотворились, и художник швырнул шляпу Ма Ляна на улицу, после чего выплеснул прямо на него воду, в которой ополаскивал кисть. Грязная, черная вода стекала по лицу и одежде мальчика.

Обращаясь к воротам, Ма Лян сердито сказал:

– Почему это ребенок из бедной семьи не может держать в руках кисть? Я в это не верю! Такого не может быть!

Глава 4
Твердое решение

Ма Лян был мальчиком целеустремленным. Пережив тот позор, он понял очень многое, например, что нельзя ни на кого полагаться – и в особенности на богачей. Он решил учиться рисованию самостоятельно. Когда шел в горы за дровами, он отламывал ветку и пытался изобразить на песке летящую птицу. Когда ходил к берегу реки косить траву, обмакнув стебелек травы в воду, он пытался изобразить на прибрежных камнях плывущую рыбу. По вечерам, вернувшись домой, он брал уголек и на стенах яодуна снова и снова пытался изобразить то, что рисовал днем.

Друзья старались помочь ему, говорили, что у него выходило похоже, а что нет.

Прошел год, за ним еще один…

Прошло много лет, и за все время Ма Лян ни дня не пропустил в своих занятиях. В его яодуне все стены были покрыты рисунками.

Крестьяне, особенно дедушки и бабушки, видя, как он упорно упражняется, рисует и день ото дня худеет, уговаривали его:

– Ма Лян, в деревне нечего есть и носить, ты бы лучше работал как следует. Какой смысл в том, что ты целыми днями рисуешь? Как бы хорошо ты ни рисовал, картинка не превратится в еду или одежду. Не трать время понапрасну, тебе же хуже будет!

Ма Лян был благодарен соседям за советы, но отвечал так:

– Спасибо! Но именно потому я и решил заняться рисованием, что мы такие бедные. Ради нас, обездоленных, я стараюсь, для нас, обездоленных, хочу нарисовать светлое будущее. Я твердо решил научиться рисовать, сколько бы труда и усилий мне это ни стоило!

И Ма Лян продолжал старательно учиться. День за днем он все рисовал, рисовал, рисовал…

Всем вокруг наскучили его занятия, а он занимался все усерднее!

Миновал год, за ним еще один.