В качестве резервов за длинным фронтом группы армий «Б» стояли отнюдь не полноценные силы, а, напротив, сильно потрепанные в боях, далеко не полного состава соединения, либо неопытные, порой ранее не участвовавшие в боях формирования (22-я и 27-я танковые дивизии, 1-я румынская и 1-я венгерская танковые дивизии, а также пехотные дивизии союзных Германии стран). Что же касается танковых дивизий союзников, то на вооружении у них состояли слабые танки, например чешские танки 38t (имевшие только 37-миллиметровое башенное орудие), далеко не дотягивавшие до русских Т-34.

В оперативном резерве группы армий «Б» на этот момент имелись только 294-я пехотная дивизия, 22-я германская и 1-я румынская танковые дивизии.

В это время на родине стояли на боевом посту полноценные по составу, хотя и весьма сомнительные с точки зрения боевого опыта, только что созданные формирования. Во Франции находилось гораздо большее число имевших боевой опыт танковых дивизий, оснащенных современной техникой; отражение десанта под Дьепом^[4] и на североафриканском побережье^[5] и необходимая в связи с этим оккупация Южной Франции^[6], по мнению ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта), не позволяли в данный момент выделить необходимое число этих соединений для переброски на Восточный фронт. С другой стороны, фронт группы армий «Б» отстоял слишком далеко, чтобы в случае внезапного кризиса туда можно было быстро перебросить необходимые силы. Ведь для переброски одной только танковой дивизии требовалось 80–90 воинских эшелонов! Кроме того, имевшиеся в России железнодорожные линии были уже так загружены другими военными перевозками, что на основании имеющегося опыта после принятия решения о переброске дивизии с Запада она могла появиться на поле боя на Восточном фронте лишь недели через три. Причины этого лежали в многочисленных одноколейных отрезках железнодорожных линий, в далеко не везде проведенной перешивке широкой русской железнодорожной колеи, в хронической нехватке вагонов и жестокой русской зиме, жестокой не только к личному составу войск, но и к вагонам и локомотивам.

Обо всем этом взывала из глубины русских пространств не только группа армий «Б», но также и все войска, сражавшиеся на других участках Восточного фронта в России.

Образно выражаясь, «одеяло» становилось все меньше и меньше.

Неопровержимым фактом является то обстоятельство, что при обороне занимаемых позиций и при недостатке резервов фронт всегда настолько прочен, насколько прочно его самое слабое звено; в данном случае этим слабым звеном стали протяженные участки фронта, занимаемые союзническими соединениями.

Соединения группы армий «Б» дислоцировались не только непосредственно на линии фронта, но и в тылу, действуя против сильных подразделений неприятеля^[7].

Противник же, после крупных потерь в ходе летней кампании 1942 года, тем не менее не был окончательно разгромлен. Он, не имея в своем тылу партизанских отрядов, опирался и на втором году военных действий на неистощимые людские резервы и – благодаря помощи стран антигерманской коалиции – на поставки военной техники. Неприятель также многому научился на опыте проведенных кровопролитных сражений в сфере управления войсками и, как и раньше, не утратил своей фанатичности и неприхотливости.

Воздушная, наземная и агентурная разведка по линии разведотдела штаба группы армий «Б» позволила выяснить, что русские наряду с сосредоточением крупных сил в районе Сталинграда подтягивают также и крупные соединения своих войск, располагая их против фронтов союзных Германии сил. Гитлер в качестве Верховного главнокомандующего и одновременно главнокомандующего сухопутными силами, будучи информирован о сосредоточении этих сил, предполагал связать силы противника все более напряженными военными действиями как в самом Сталинграде, так и вокруг него.

Тем не менее русские упорно формировали свои ударные группировки в районе Сталинграда.

Таким образом, положение в районе Сталинграда характеризовалось сильной германской группировкой, сражавшейся в самом городе, и значительно более слабыми флангами северо-западнее и южнее него. Им противосто яли мощные русские силы в собственно Сталинграде вкупе с еще более сильными группировками на исходных позициях для наступления против армий союзных с Германией государств по обеим сторонам от этого волжского города.

Между фронтами от Воронежа почти до самого Сталинграда существовало природное препятствие в виде реки Дон; однако тщательное его изучение все же свидетельствовало, что оно в реальности представляет собой помеху в полном смысле этого слова.

Не принимая во внимание многочисленные плацдармы, образованные русскими на правом берегу Дона, и провал попыток ликвидировать их, Дон в своем верхнем течении из-за падения его уровня в летний период был доступен для форсирования в бесчисленном количестве мест. Зимой же он быстро замерзал, обретая несущую способность ледяного моста. Плотная растительность по обоим его берегам, часто меняющим свои очертания, и имеющиеся на нем многочисленные острова облегчали сближение с превосходящими силами противника. Оборона непосредственно на берегах реки, в этой почти непросматриваемой местности, где к тому же имелись многочисленные селения, с имеющимися слабыми силами была поэтому невозможна. По этой причине только на имеющихся на западном высоком скалистом берегу в отдельных местах были оборудованы опорные пункты, а пойма реки патрулировалась дозорами или передовыми постами.

Все остальное пространство западнее Дона, а также в междуречье Дона и Волги, как и расположенные южнее калмыцкие степи, благодаря своей протяженности и открытости на многокилометровую глубину представляли собой идеальную местность для действий моторизованных и бронетанковых частей. Но наши собственные оборонительные силы – в особенности же части со юзников – не были моторизованными, не говоря уже о том, чтобы быть бронированными. Следовательно, в местности пригодной только для ведения подвижной обороны превосходящему и в значительной степени моторизованному и бронированному наступающему противнику противостояли малоподвижные и слабые наши соединения.

Ситуация имела еще один весьма опасный аспект, если обратить внимание на значительное удаление от баз снабжения войск.

От фронта на Дону в секторе 8-й итальянской или 3-й румынской армий до Ростова-на-Дону, единственного перевалочного пункта для снабжения всех войск в районе Сталинграда, расстояние по прямой составляло чуть более 300 километров. Но Ростов-на-Дону был также и основным связующим звеном для всей группы армий «А» (Кавказского фронта), для германской 4-й танковой и действующей совместно с ней румынской 4-й армии группы армий «Б». С другой стороны, удаление от Ростова до этих обеих армий составляло 400 километров, а до германской 1-й танковой армии на Тереке даже 600 километров. Тем самым русские держали свои руки в опасной близости от горла всех германских войск в районе Сталинграда и южнее Дона.

Что же должно было предотвратить возможность сделать это и что стояло между ними и манящей целью? Только немногие слабые армии союзников и почти полное отсутствие резервов за ними.

Вдобавок к этому следовало также принимать во внимание следующее интересное обстоятельство.

Существовало и еще одно «узкое место» для всего южного фронта германских сухопутных войск на Востоке – Днепр. Через него существовали две мостовые переправы: в Запорожье и в Днепропетровске. По ним осуществлялось почти 90 процентов снабжения для групп армий «А» и «Б». Измеряя расстояние от того же места – фронта итальянской 8-й армии, – русские находились на расстоянии около 420 километров от этих мостовых переправ; германские армии под Сталинградом отстояли от них почти на 700 километров, а на Кавказе – более чем на 900 километров. Так что, следовательно, и здесь русские располагались ближе к сердцу германского снабжения – даже вполовину ближе, – чем германские соединения на Тереке, и были отделены от них лишь слабым заслоном из союзных формирований.

Если бы противнику удалось осуществить прорыв в том или другом направлении – а это, безусловно, было бы не так уж трудно сделать, – то германские войска были бы вынуждены по крайней мере отступить со значительных завоеванных территорий, хотя бы для того, чтобы избежать собственного «удушения». Даже если бы русским не удалось в таком случае осуществить рассечение германских войск, то все равно при подобном развитии событий им удалось бы добиться значительных успехов без сколько-нибудь значительного риска.

Таким образом, русским предоставлялось три возможности:

а) осуществить окружение германских сил в районе Сталинграда;

б) нанести удар в направлении на Ростов-на-Дону с целью отсечения всех германских войск в излучине Дона под Сталинградом и южнее Дона;

в) нанести удар в направлении на нижнюю излучину Днепра с целью окружения всего германского южного фронта.

Для реализации каждой из этих возможностей русским было необходимо только прорвать слабые оборонительные линии армий союзных Германии стран.

Возможность в) потенциально скрывала в себе крупнейший успех, превосходивший начальную цель, однако требовала значительных сил и смелости русского командования. Самым надежным вариантом была возможность а). Она могла быть осуществлена с незначительным риском и в случае успеха обещала дополнительный значительный выигрыш в виде того, что для заполнения образовавшейся бреши во фронте германское командование было бы вынуждено, при отсутствии сколько-нибудь значительных резервов, оголить соседние участки фронта. Таким образом, отсюда следовало, что при развитии ситуации появлялся вариант реализовать возможности б) и в) по очереди или даже одновременно – причем последнее было бы сделать еще легче.

Эти рассуждения были сделаны отнюдь не после войны, но весьма подробно рассматривались уже тогда всеми ответственными германскими командующими различных уровней и их штабами, не находя, однако, понимания у Гитлера. Он, по-видимому, вполне хорошо осознавал ситуацию, но не желал даже думать о наличии у русских сил для наступления и отметал все подобные предположения. Он считал, что если русские вообще