Holly Race

A Gathering Midnight

© 2021 by Holly Race

© Т. В. Голубева, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается 126 000, и тем, кто такими считается, и тем, кто заботится о них

Нет большего стыда для человека, чем жестокость…

Эдмунд Спенсер. Королева фей

Пролог

Много лет назад, во времена, ставшие легендой…

Кузнечный горн горел сапфирами в свете многочисленных солнц Аннуна. Металл, который не был металлом, истекал вспышками инспайров в мерцающий воздух, обретая форму. Феи склонялись над их изделием, по очереди опуская молоты на лезвие. Мерлин, старший и сильнейший, сунул обнаженные руки в огонь, чтобы вылепить из тающих кристаллов эфес.

– Уже готово? – Голос прозвучал из темноты в глубине помещения.

– Скоро, – ответила Андраста^[1], поднимая голову, чтобы перевести дыхание.

Морской ветер со свистом врывался в открытые двери холла. Острый привкус соленой воды и водорослей проник в горло Андрасты. Она бросила взгляд на своего возлюбленного, ожидавшего в тени.

– Осталось всего одно, – сказал Мерлин, когда эфес и лезвие с шипением соединились. – Ты уверен, что хочешь этого?

– Уверен, – ответил тот, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Мерлин кивнул и положил на эфес морщинистую руку. Феи последовали его примеру. Андраста была последней. Ей бы следовало радоваться, делая это для него. Богиня и смертный. До этого она любила многих мужчин и женщин в Итхре, но никогда у нее не было такого, как он. Так почему ее терзает неуверенность? Почему ее кости – вернее, некое их подобие – дрожат при виде этого дара?

– Я в долгу перед вами, – сказал он, обращаясь как бы ко всем сразу.

Мерлин, конечно, подумал, что это относится к нему, но Андраста знала, что эти слова сказаны только для нее. Его голос прозвучал так искренне, что она отбросила свои опасения как сомнения гордой женщины. Она исполнила его приказы – согнула свою волю, чтобы сделать это. Кузнечная работа была самой легкой частью.

Они работали как единое целое, распутывая истории, что соединяли их, и находя общие нити. От Мерлина, перворожденного, взяли коварство. Нить Нимуэ^[2] была более изысканной: сила духа. Нить Пака была яркой: он дал желание. Двойняшка Андрасты бог Луг дал силу. Дар Андрасты был множественным, и это была власть. Были и другие дары, помельче, от мириад фей: память, предвидение, обаяние… И каждый дар истекал из фей блистающим инспайром, прежде чем погрузиться в меч. Андраста ощущала, как ее собственная сила уменьшалась, когда она вжимала свой дар в металл. «Это ничего не значит, – думала она, – потому что, когда все будет сделано, для нас всех появятся истории».

Наконец, увидев, что все в порядке, феи отступили. Андраста подошла к возлюбленному и прижалась к его лбу своим блестящим от жары лбом. Он посмотрел ей в глаза тем взглядом, который ее восхищал: он говорил ей, что знает ее так, как никогда не знал ни один смертный.

– Готово, любимый, – произнесла она.

Он поцеловал ее в щеку, а потом шагнул мимо нее, чтобы посмотреть на то, что они сделали. Остальные, вся семья Андрасты, тяжело дышали. Свет инспайров, окружавший их, стал тусклым. Все они ослабели от усилий творения. И смотрели, как он достал оружие из огня. Оно зашипело, обжигая его ладонь, но он не обратил внимания на боль. Он взмахнул рукой, и инспайры потекли по его мышцам, исцеляя сожженную кожу.

А он пристально всмотрелся в меч.

– Он безупречен, – заверила его Андраста.

Она никогда не создавала ничего столь прекрасного и столь могучего. Нити фей вплелись фиолетовым с золотом рисунком в хрустальный эфес и в лезвие. Когда он поворачивал меч, свет, падавший в открытые двери, отражался на лицах окружавших разноцветными пятнами.

– Да, – наконец-то улыбнувшись, произнес он. – И вправду хорош.

То, как он это произнес, заставило Андрасту замереть. Она потянулась было к нему, но он небрежно отклонился, шагая к выходу.

– Мы свою часть сделки выполнили, – прохрипел Мерлин. – Ты у нас в долгу.

– Мы все получим свои истории, так или нет? – спросила Нимуэ. Ее высокий голос разнесся под сводами.

– Мы проголодались! – заявил Пак, подлетая к Андрасте. – Когда нас накормят?

Но Андраста промолчала. Она следом за возлюбленным вышла на свежий воздух. Снаружи с одной стороны перед ними расстилались волнистые равнины Дивнайнта. С другой – холмы Суморсэта подступали к морю, согретому солнцем.

– Мы собирались вместе восстановить Аннун, – грустно произнесла Андраста.

На лугах внизу резвились бесенята-импы и пикси. Вдали какой-то гигант затаился в тени, стараясь поймать морских духов.

– Это всё творения дьявола, – мягко произнес он, так что его могла услышать лишь Андраста. – Я не подвергну опасности моих подданных.

– Пожалуйста, милорд, – кивнула Андраста.

Но он отвернулся от нее, высоко поднимая меч. Он взревел – Андраста никогда не слышала ничего подобного ни от одного человеческого существа. И в то мгновение она окончательно поняла, что главная любовь всего ее бессмертного существования предала ее. Сердце Андрасты разбилось, и она поклялась, что однажды, пусть через много лет, она все исправит.

1

Теперь, во времена, когда легенды забыты…

– Пригнись, Ферн! – рявкнул Олли и, не трудясь проверить, услышала ли я его, швырнул свой чакрам^[3] прямо над моей головой.

Я уклонилась вовремя и почувствовала, как лезвия просвистели прямо по концам моих волос. Глухой удар сказал мне, что Олли поразил свою цель.

Я уже готова была обругать брата, когда жуткий вопль предупредил нас о появлении другого кошмара. На этот раз им оказалась женщина с ввалившимися щеками и спутанными волосами. Она напомнила мне бездомных, которые обитают у автобусных остановок в Стратфорде, рядом с моим домом. Но сейчас я не могла о них думать. Я развернула Лэм на месте, нажав лодыжками на ее бока, и ударила кошмар ятаганом в грудь. Лезвие прошло насквозь, и женщина вспыхнула, снова превращаясь в инспайра.

В наушниках моего шлема раздался голос Рейчел:

– Бедеверы, по переулку движутся еще такие же. С востока, поспешите.

Потом прозвучал голос Самсона. Он находился рядом с нами, мы едва ли не касались коленями, сидя верхом на лошадях, но я услышала его через шлем:

– Кантабрийское кольцо!

В ответ на его приказ мы должны были повернуть лошадей, выстроившись на улице в круг, лицом наружу. Мы находились неподалеку от больших музеев Кенсингтона, в пределах слышимости арий, звучавших в Альберт-холле, в нескольких кварталах от нас. Когда я только еще присоединилась к рыцарям, эти улицы были заполнены уличными музыкантами, сфинксами и редкими стаями яростных вервольфов. Теперь здесь бродили бесформенные инспайры, ожидая, когда кто-нибудь из тех, у кого еще осталось воображение, придаст им конкретный вид.

Наш патруль предположительно должен был пройти вокруг Трафальгарской площади в лабиринты Сохо, но полк гэвейнов подвергся нападению, так что Самсон вызвался закрыть оба маршрута. Многих это заставило недоуменно вскинуть брови, но я могу понять Самсона: он же командир рыцарей, а мы с Олли самый ценный актив танов^[4], и если кому-то и следовало взять на свои плечи лишний груз, так это нам.

Топот ног по асфальту становится громче – наши харкеры точно определили ситуацию. Но теперь это становится все труднее. Прежде кошмары было легко засечь. Они обычно бывали великанами, или эльфами, или огромными жуками… А теперь почти каждый кошмар имеет человеческий облик. Не то чтобы их невозможно было обнаружить, но это делает работу харкеров – и нашу собственную – сложнее с каждым днем.

Слышатся крики – вой и бормотание помесей людей и монстров. Лэм тихонько ржет, и я прижимаю ладонь к ее шее, стараясь успокоить лошадку.

Потом оглядываюсь на Олли:

– На этот раз я предпочла бы услышать предупреждение заблаговременно – ты едва не снес мне голову!

Олли в насмешливом салюте поднимает свой чакрам и усмехается, но это уже не та усмешка, какой он одарял меня год назад. Я строю гримасу, Вьен и Линнея позади меня хихикают. Это привычно для нас – так мы привносим немного легкости в темную работу, которую сейчас выполняем.

Первый из кошмаров стремительно выбегает из переулка, и мы создаем обработанную формацию. Эти кошмары имеют вид людей, но ведут они себя не по-человечески. Некоторые подпрыгивают и раскачиваются на фонарных столбах, другие скачут на четвереньках.

Мы принимаемся за дело по большей части молча, стараясь не обращать внимания на то, что у нас возникает ощущение, будто мы убиваем людей, а не ночные кошмары.

– Нужна помощь! – слышу я крик Линнеи.

Ее окружили кошмары, за ее спиной стена, а ее оружие – булава – лежит далеко, ей до него не дотянуться.

– Иду! – говорю я в шлем.

Прямо из седла я взлетаю в воздух, уворачиваясь на несколько мгновений от когтей привязанных к земле кошмаров. Вызывать мою силу, Иммрал, теперь становится легче, но все равно это требует немалого сосредоточения, а мне его не достичь, находясь в центре схватки. Знакомое потрескивание в затылке появляется быстро, и я бросаю всю силу на кошмары, окружившие Линнею. Они сопротивляются. Я ощущаю, как сотни воображений поддерживают их форму, волна страха и предубеждений придает им силу. Я чувствую инспайров, что тянутся сквозь кости, и мышцы, и кожу кошмаров, и мысленно выдергиваю их, складывая, как оригами. Головы к ногам, потом к поясу. Руки кошмаров слабеют и скручиваются, суставы лопаются. Это ужасно, но действенно. Линнея отпрыгивает в сторону, хватает свою булаву и присоединяется к схватке.

Было время, когда последний удар по стае кошмаров стал бы поводом к ликованию. Но теперь, когда Самсон подстреливает последний сон – старика с растрепанными волосами и еще более растрепанной бородой, – никто не радуется. Мы этого не говорим, но чувствуем. Эти кошмары обозначают огромные перемены в умах сновидцев. Их воображение сжалось, оно не в состоянии представить ничего более страшного, чем некто, похожий на них, но все-таки другой.

– Зовите команду чистильщиков, – говорит в свой шлем Самсон.

И через несколько мгновений улицы заполняются аптекарями и венеурами. Это нечто новое. Становится все труднее не задевать сновидцев во время таких схваток, поэтому нужны аптекари. А венеуры – это попытка хотя бы немного изменить умы ближайших сновидцев, дать им дружественный посыл, оттолкнуть от узконаправленного мышления, которое в последнее время становится преобладающим. Теперь стало обычным делом увидеть какого-нибудь морригана^[5], клюющего сновидца, или венеура, уводящего сновидца, чтобы удалить страх и гнев, въевшиеся в него, как оспины. Или как семена.

– Ты в порядке, старушка? – спрашивает у Лэм один из венеуров, возвращая меня к реальности.

На его плече сидит морриган с колпачком на голове и копается клювом в волосах венеура. Кого-то другого это определенно могло бы напугать – ведь морриганы питаются воображением и воспоминаниями, так что держать их подальше от собственных мозгов казалось бы наиболее разумным. Но этот венеур ничуть не тревожится.

– Эй, не называй мою малышку старухой, Брендон! – говорю я ему, стараясь сделать строгое лицо.

– Да она не против, правда, древнее существо? – откликается венеур, поглаживая морду Лэм. – О! – Он изумленно смотрит на меня. – Она меня куснула!

– Я предупреждала.

– Меня за всю жизнь не кусало ни одно животное!

– Лэм у нас особенная, – говорит Самсон, подъезжая к нам. – Думаю, ты нужен вон тому спящему, Брендон.

– Слушаюсь!

Брендон еще раз нежно поглаживает Лэм.

Лошадь настороженно поворачивает к нему уши. Я догадываюсь, что она относится к нему так же, как я: Брендон может раздражать, но в общем он просто щенок, и потому вполне сносен.

– Готова возвращаться? – спрашивает меня Самсон.

– И даже очень.

Возвращаясь в Тинтагель, мы куда тише, чем бывали когда-то. И нас преследуют не только кошмары. А еще и тишина. Аннун обычно наполнял шум. Это была настоящая какофония птичьих голосов, рева драконов, болтовни, криков и шепота миллионов спящих. Все это гудело в ушах и раздражало, а иногда просто невозможно было услышать собственные мысли. Но это было энергией. Жизнью.

Теперь мы слышим только стук копыт наших лошадей по булыжникам или горестный вой одинокого тюленя на берегу Темзы. И постоянным остается лишь тихое бормотание тысяч сновидцев: «Один голос. Один голос. Один голос».