– Да, – прошептала Джульетта, не сводя глаз с фотографий. Ее отец, разумеется, не забыл названия того кабаре, он просто не желал говорить по-русски, несмотря на то что перейти на русский с шанхайского диалекта было легко, ведь фонетика была так похожа – пожалуй, это сходство было даже больше, чем между шанхайским наречием и мандаринским диалектом. – «Подсолнух».

Господин Цай придвинул фотографии еще ближе к ней.

– Посмотри на них хорошенько, Джульетта.

Жертвы сентябрьской эпидемии помешательства раздирали собственные горла, так что кисти их рук покрывались кровью. Но на этих снимках были разодраны не только горла. Лица жертв вообще не походили на человеческие. У них были разодраны также глаза и рты, на лбах зияли дыры размером с мячик для гольфа, уши висели на ниточках. Будь эти фотографии цветными, все на них было бы красным от крови.

– Я не стану отправлять тебя навстречу вот этому, притом в одиночку, – тихо проговорил господин Цай. – Ведь ты моя дочь, а не мой лакей. Кто бы это ни творил, вот на что он способен.

Джульетта выдохнула через нос, и звук получился резким.

– У нас есть одна зацепка, – сказала она. – Одна зацепка, которая говорит, что эта беда приходит с территории, где живут иностранцы. Кто еще способен выполнить задачу? Тайлер? Да ему перережут глотку еще до того, как до него доберутся насекомые.

– Ты упустила из виду главное, Джульетта.

– Ничего подобного! – заверещала Джульетта, хотя подозревала, что так оно и есть. – Если этот шантажист живет во Французском квартале, то я найду его, если вольюсь в местное высшее общество. Кто-нибудь владеет информацией. И я вызнаю ее. – Она вздернула подбородок. – Отправь меня туда. Вместе с Кэтлин и Розалиндой, если иначе нельзя. Но никакой свиты, никаких телохранителей. Когда они начнут мне доверять, они разговорятся.

Господин Цай медленно покачал головой, но то был не отказ. Скорее, это было признаком того, что он переваривает слова Джульетты. Его руки, рассеянно взяв таинственное письмо, сложили его вчетверо, а затем и ввосьмеро.

– Вот что, – тихо сказал он. – Дай мне подумать над нашими дальнейшими действиями. А затем мы решим, стоит ли тебе отправляться во Французский квартал в качестве нашего тайного агента.

Джульетта шутливо отдала честь. Ее отец выпроводил ее, и она быстро вышла. Закрывая дверь, она посмотрела на него еще раз и увидела, что он по-прежнему не отрывает глаз от письма.

– Осторожно, мисс Цай.

Джульетта вскрикнула, едва не наступив на служанку, сидящую на корточках в коридоре.

– Что ты тут делаешь? – воскликнула она, прижав руку к груди.

Служанка скривилась.

– Тут на полу немного уличной грязи. Не обращайте на меня внимания. Я сейчас уберу ее.

Джульетта кивнула и повернулась было, чтобы уйти, но тут по какой-то причине, прищурившись, присмотрелась к растоптанной лепешке грязи, которую счищала с ковра служанка, и увидела застрявший в ней розовый лепесток.

– Погоди, – сказала она. Она опустилась на колени и, прежде чем служанка начала громко протестовать, сунула палец в грязь и выковыряла лепесток, испачкав ногти. Служанка недовольно поморщилась, Джульетта же только немного нахмурилась, глядя на находку.

– Полно, мисс Цай, это всего лишь какой-то лепесток. В последние месяцы я находила такую грязь то здесь, то там. Кто-то плохо вытирает ноги, прежде чем зайти в дом.

Джульетта тут же подняла взгляд.

– Ты находишь здесь подобные лепестки уже несколько месяцев?

У служанки сделался озадаченный вид.

– Э-э… да. Но в основном это уличная грязь.

Из гостиной на первом этаже донесся шум – это со светским визитом явились какие-то дальние родственники, чтобы поиграть в маджонг. Джульетта втянула в себя воздух. Лепешка грязи была растоптана возле самой двери и была такой маленькой, что заметить ее могла только зоркая служанка. Эту грязь вполне мог оставить тот, кто стоял у двери кабинета господина Цая, подслушивая разговор, ведущийся за ней.

– Когда ты увидишь подобную грязь в следующий раз, – медленно проговорила Джульетта, – непременно найди меня, понятно?

На лице служанки отразилось еще большее недоумение.

– Я могу спросить почему?

Джульетта встала с колен, все еще держа в руке лепесток. Раньше он был бледно-розовым, но при здешнем освещении, измазанный грязью, он казался почти черным.

– Да так, – ответила она, изобразив на лице улыбку. – Смотри не заработайся, хорошо?

И поспешила прочь. Да, это было маловероятно, ведь в городе было множество мест, где росли пионы и где имелась грязь.

Затем она вспомнила тот семейный ужин в ресторане много месяцев назад, когда ее отец объявил, что среди них есть шпион, притом не просто шпион, а такой, который приглашен в этот ресторан, который живет в их доме. И теперь она была уверена – совершенно уверена, – что этот лепесток пиона был принесен с заднего двора дома Монтековых, где на грязную землю падали лепестки цветов с подоконников.

Пять лет назад Джульетта сама разносила их по всему дому своих родителей.

* * *

Кэтлин сидела на еще одном собрании коммунистов.

Нет, ее на эти собрания посылала не Джульетта, она ходила на них по доброй воле. Коммунисты устраивали эти собрания регулярно, и, чтобы и дальше получать приглашения на них через свои знакомства, которые она так старательно поддерживала, ей приходилось появляться на них в таком виде, как будто она была работницей, а не правой рукой наследницы Алой банды.

Кэтлин закончила закалывать свои волосы, пока выступающий говорил об объединении рабочих в профсоюзы. Она уже знала, что те, кто выступает в начале собрания, никогда не говорят о важных вещах. Действительно значимые речи произносились позже, когда все стулья были уже заняты и опоздавшие не шумели, садясь на свободные места. Никто не обращал внимания на Кэтлин, пока она, не слушая очередного оратора, смотрелась в карманное зеркальце и убеждалась в том, что замысловатые косы, которые Розалинда заплела ей сегодня утром, пожалуй, имеют слишком уж буржуазный вид.

– Извините, – сказал тихий голосок.

Кэтлин вздрогнула и повернулась. Это была маленькая девочка со щербинкой на месте двух передних зубов. В руке она держала одну из шпилек Кэтлин.

– Вы ее уронили.

– О, – прошептала Кэтлин. – Спасибо.

– Не за что, – прошепелявила девочка. Она болтала ногами и поглядывала на женщину, сидящую слева, – возможно, ее мать, – чтобы удостовериться, что та не станет ругать ее за разговор с незнакомой тетей. – Но раньше ваша прическа нравилась мне больше.

Кэтлин подавила улыбку и дотронулась до своих заколотых волос. Розалинда сказала ей то же самое, когда хвалила себя за сделанную прическу. В последнее время Розалинда редко была готова посидеть и поболтать с ней. Нет, она, разумеется, вряд ли отказалась бы, если бы Кэтлин поймала ее где-то в доме и попросила уделить ей время, но загвоздка была в том, что ее теперь вообще не было видно.

– Мне она тоже нравилась, – тихо ответила Кэтлин и повернулась на своем стуле. Лучше бы она ничего не меняла и не портила шедевр, который сотворила у нее на голове ее сестра.

Собравшиеся вдруг разразились аплодисментами, и Кэтлин тоже поспешила захлопать в ладоши. Когда место прежнего оратора занял следующий, она попыталась прислушаться к его речи, но ее мысли продолжали блуждать, а руки сами собой тянулись к волосам. На прошлой неделе к ним снова приезжал их отец и еще более настоятельно потребовал, чтобы они переехали за город вместе с ним. Розалинда картинно закатила глаза и в бешенстве торопливо вышла вон, что заставило их отца возмутиться, а Кэтлин пришлось остаться и выслушивать его громогласные негодующие речи о том, куда политика привела город. Возможно, в этом и заключалось разделение обязанностей между ними двумя. Розалинда не соглашалась с ним и нарочно выводила его из себя, но затем тайком совала нос в его дела и выполняла за него его работу. Кэтлин же улыбалась и кивала, и делала все, что ожидалось от скромной предупредительной Кэтлин Лан, которую знали в городе. Она всегда знала, что раз она приняла это имя, ей придется усвоить и часть черт характера своей сестры, если не для вида, то хотя бы для удобства. Иногда ее отец говорил с ней так, будто он и впрямь забыл, что настоящая Кэтлин умерла. Иногда она начинала гадать о том, что бы произошло, если бы она снова назвала в его присутствии имя «Селия».

Кэтлин заерзала на стуле. Она больше беспокоилась о Розалинде, чем о себе самой. Если честно, она немного злилась на сестру за то, что несколько месяцев назад та помешала ей прийти на помощь Джульетте, а сама не видела ничего дурного в том, чтобы сидеть в кабаре на нейтральной территории, общаясь с французами.

– Как мы можем быть на одной стороне, если они никогда не падут? – сказала как-то раз Розалинда. – Они неуязвимы, не то что мы.

И с тех пор ничего не изменилось. Розалинда и Кэтлин по-прежнему стояли особняком от членов Алой банды, носящих фамилию Цай, но теперь перед ней было задание – притом задание, которое она избрала сама, – дающее Розалинде чувство, что она при деле. И эта новая цель позволяла ей забывать о ее уязвимом положении. Возможно, в таком городе, как Шанхай, подобные вещи неизбежны. Возможно, каждый здесь выбирает путь разрушения и риска, даже если понимает, как это опасно, даже если он или она не хочет, чтобы на этот путь ступил кто-то еще. Розалинде не нравилось, что Кэтлин общается с коммунистами, Кэтлин же считала, что Розалинда ведет себя глупо, играя в дипломата. Кому какое дело, что их отец угрожает увезти их за город? Он не имеет над ними настоящей власти, только не теперь и не в Шанхае. Почитание родителей? Да ну его к черту! Одно слово Джульетты, и ему придется поджать хвост и, собрав чемоданы, уехать из города в одиночку.

– Ну уж нет, мы не станем никуда переезжать, – пробормотала Кэтлин, когда опять раздались аплодисменты, заглушив ее слова. Она откинулась на спинку стула, решив внимательно слушать начавшиеся дебаты. Один из коммунистов говорил, что все проблемы города происходят не от гангстеров, а от иностранцев, другой возразил, что единственное правильное решение состоит в том, чтобы выгнать и тех и других. Затем началось составление планов – то, для чего Кэтлин пришла сюда. Она подалась вперед, слушая, как выбирают фабрики и заводы, где должны пройти забастовки, и как коммунисты планируют окончательно уничтожить иностранный империализм.

Ее взгляд скользнул по комнате – она сама не знала, зачем оглядывает собравшихся, но ее внимание привлекло некитайское лицо. Иностранец? Она моргнула, и тут по его одежде поняла, что это никакой не иностранец, а Белый цветок.

Кэтлин нахмурилась и снова перевела взгляд на сцену, но при этом подняла воротник пальто, чтобы по мере возможности скрыть свое лицо.

«Дмитрий Воронин, – подумала она, лихорадочно соображая. – Что же ты делаешь тут».