Есперсен покачал головой.

– Значит, вы – единственный наследник?

– Ингрид тоже наследница. Возможно, в завещании… если оно есть… указаны и другие.

– Но вам об этом ничего не известно?

– О чем?

– Составил ли ваш отец завещание.

– По-моему, нет. Во всяком случае, я о завещании ничего не слышал. Но я могу дать вам телефон его адвоката. Она наверняка в курсе.

– Ваш отец был богатым человеком?

– В каком смысле «богатым»?

– Было ли общеизвестно, что у него водятся деньги?

Лицо Есперсена дернулось.

– Нет, вряд ли. Отец получал пенсию; кроме того, он назначил себе совсем небольшой оклад. Прибыль он делил с двумя моими дядями – Арвидом и Эммануэлем. Понимаете, они втроем владеют… владели магазином сообща… Наверное, у него на счете есть какие-то деньги, кроме того, эта квартира…

– И множество ценностей?

– Да какие там ценности – так, побрякушки, – пренебрежительно отозвался Есперсен, видимо вспомнив о том, что он коммерсант.

– Значит, делить придется в основном вещи, которые находятся в квартире и в магазине?

– О том, что придется делить, я как-то не задумывался…

– А вы хотя бы примерно представляете себе имущество вашего отца?

– М-м-м… наверное, сама квартира… магазин… вещи… несколько картин и… ну да, деньги на разных банковских счетах.

Гунарстранна переменил тему:

– Насколько мы поняли, после того как личность покойного была установлена, Ингрид Есперсен первым делом позвонила вам?

– Да, я приехал, как только смог.

Гунарстранна медленно кивнул.

– Она нам звонила еще раньше, ночью. – Есперсен жалко улыбнулся. – Ингрид хотела, чтобы я еще тогда приехал к ней… По ее словам, что-то разбудило ее среди ночи, и она увидела, что отец не ложился. Потом она решила, что в магазин проникли воры. Сюзанна, моя жена, успокоила ее, и Ингрид вроде бы снова заснула.

Гунарстранна окинул Карстена Есперсена задумчивым взглядом и подытожил только что услышанное:

– Ночью она почему-то проснулась, позвонила вам, но к телефону подошла ваша жена, которая ее успокоила… В какое время звонила Ингрид?

– В половине третьего.

Гунарстранна рассеянно посмотрел перед собой.

– Мы, конечно, обо всем побеседуем и с фру Есперсен, но все-таки… почему она звонила вам среди ночи?

– В их квартале последнее время участились кражи. Более того, мы… – Есперсен тяжело вздохнул, – мы ждали чего-то в этом роде.

Гунарстранна кашлянул.

– Чего именно?

– Кражи со взломом.

Заметив, что оба стража порядка изумленно смотрят на него, Карстен Есперсен робко кашлянул. Гунарстранна подождал еще немного, а потом спросил:

– Вы предприняли какие-то меры против воров?

– У нас, как положено, имеются защитные ставни на окнах, которые выходят на улицу, и, конечно, подключена сигнализация. Кроме того, отец каждый вечер обходил все помещения и проверял, все ли в порядке.

– Вчера ночью сигнализация не сработала.

– Д-да, – поколебавшись, ответил Есперсен.

– Как вы думаете, где был ваш отец, когда проснулась Ингрид?

– Все вполне очевидно, разве не так? Он был внизу. – Есперсен постучал указательным пальцем по столешнице. – Внизу, в магазине.

– Среди ночи?

– Конечно.

– Разве вас не удивило, что отец среди ночи вдруг спустился вниз? В конце концов, ему было под восемьдесят.

– Мой отец не был обычным человеком.

Гунарстранна кивнул и снова погрузился в раздумья. Затем он посмотрел на Карстена Есперсена. Тот сидел с рассеянным видом и смотрел в пространство.

– А где были вы? – поинтересовался инспектор.

– А? Что?

– Где были вы, когда звонила Ингрид?

Есперсен по-прежнему рассеянно смотрел в пространство.

– Довольно странно, – тихо ответил он. – Отец, мертвый, сейчас лежит там, внизу… Я не могу не думать о нем. Конечно, я испытываю горечь утраты… – Он немного помолчал, глубоко вздохнул и продолжал: – Ингрид, жену моего отца, сейчас утешает священник. А мы с вами беседуем за тем же столом, за которым мы вчера ужинали всей семьей, наслаждались общением в тесном кругу… А сейчас… мне нелегко рассказывать вам об отце, говорить, каким он… был. – Он скрестил кисти рук на столешнице. – В квартире и атмосфера стала другой. Возникает чувство… ну, может быть, не враждебности как таковой, но какой-то отчужденности. Да, деловитой отчужденности! И вот что еще пришло мне в голову. Стараясь понять, как изменилась атмосфера вокруг меня, я начал испытывать глубокую тоску. Внутри меня словно образовался вакуум. Разговаривая с вами, я все время ждал этого вопроса и боялся его… «Где были вы?» Вдруг ответ на этот вопрос приобрел значимость, важность, всю силу которой я себе даже не представлял.

Карстен Есперсен затих. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись. Есперсен покусывал нижнюю губу и о чем-то размышлял. Судя по его виду, продолжать он не собирался.

Молчание нарушил Гунарстранна. Он негромко покашлял, и Есперсен сразу встрепенулся.

– Где были вы? – повторил инспектор, глядя ему прямо в глаза.

– Дома. Ингрид ведь не первый раз вот так будила нас среди ночи. Сюзанна заранее предположила: Ингрид потребует, чтобы я к ней приехал. Ингрид… немного нервная, и потом, она всегда ужасно боялась, как бы чего не случилось с моим отцом.

– Вы слышали телефонный звонок?

– Нет. Я спал.

– Значит, вы не обсуждали звонок Ингрид тогда же… ночью?

– Да… то есть нет. Сюзанна мне рассказала сегодня рано утром.

– А разве вашу жену не встревожили слова Ингрид? Почему она сразу решила, что страхи Ингрид беспочвенны?

– Н-ну… понимаете… Ингрид… Одним словом, иногда она бывает истеричной.

Гунарстранна кивнул.

– Вы не знаете, не угрожал ли кто-то в последнее время вашему отцу?

– Нет, то есть…

– Что?

Есперсен положил обе ладони на столешницу.

– Понимаете, речь пойдет о деле довольно деликатном… – начал он.

Гунарстранна вежливо кивнул.

– Есть один человек… он работал на складе в Энсьё. Его зовут Юнни, и он служит у нас, сколько я себя помню.

– Юнни – а дальше?

– Его зовут Юнни Стокмо. Так вот, несколько недель назад между ним и отцом что-то случилось. Не знаю, что именно. Но в результате отец вынужден был уволить его.

– Он получил компенсацию?

– Юнни пришлось уйти в тот же день, хотя он проработал… много лет.

– Значит, они повздорили сравнительно недавно?

– Понятия не имею. Ни отец, ни Юнни ничего не желали рассказывать. Но, насколько я понял, ссора произошла из-за чего-то очень серьезного… и очень личного. Иначе я бы знал, в чем дело.

– Стокмо приходил к вам, жаловался?

– Нет.

После довольно долгой паузы Есперсен продолжал:

– Вот почему я подумал, что разногласия… что ссора была личным делом, касалась только их двоих. Иначе отец непременно поделился бы со мной.

– Может быть, Стокмо угрожал вашему отцу?

– Об угрозах мне ничего не известно. Я только знаю, что вчера вечером Юнни дожидался отца на улице, у нашего дома.

– Когда это было?

– Он пришел за полчаса до того, как отец вернулся домой, а вернулся он в семь.

Гунарстранна медленно кивнул, словно самому себе.

– В семь вечера? – уточнил Фрёлик, хватая ручку.

– Может быть, чуть позже, около четверти восьмого.

– На что Стокмо живет сейчас? – спросил Гунарстранна.

– Не знаю… У него есть сын, у которого в Турсхове нечто вроде мастерской. Может быть, он там и работает.

Снова наступило молчание. Франк Фрёлик откашлялся и полистал записи.

– Вы говорите, – начал он, – что вчера ваш отец пригласил гостей. Кого именно?

– Никакого приема не было. Обычный ужин. Пригласили нас, то есть меня, мою жену и детей.

– Сколько времени вы здесь пробыли?

– Мы сели за стол около семи. Отец приехал позже, где-то в четверть восьмого. Домой мы поехали часов в одиннадцать.

– Где он был до семи?

– В Энсьё, в конторе.

– Вы уверены?

– Да, он редко бывал где-то еще.

– Он обычно работал допоздна?

– Он работал всегда.

– Значит, в том, что он работал допоздна, не было ничего необычного? – уточнил Гунарстранна.

– Ни обычного, ни необычного. Он в самом деле иногда работал допоздна. Спросите лучше Ингрид, она вам больше расскажет.

Гунарстранна долго молчал, глядя перед собой.

– У вас в магазине много оружия?

– Есть немного. В основном из-за него мы и поставили защитные ставни. За старинным оружием охотятся многие коллекционеры.

– Что за оружие?

– Мушкет, алебарда, несколько дульнозарядных револьверов, несколько образцов холодного оружия…

– А штыки есть?

– Два. А что?

Их перебили. Дверь распахнулась настежь, по полу затопотали быстрые шаги. В столовую вбежал мальчик лет трех-четырех, в синих полотняных штанишках и свитере, запачканном спереди. При виде сидящих за столом незнакомых людей он опешил, но быстро преодолел смущение и подошел к Карстену Есперсену, изумленно смотревшему на него. Светлые кудрявые волосы обрамляли круглое, открытое личико с курносым сопливым носом. Малыш прижался к отцовскому колену и сунул палец в рот.

– Дедушка умер, – сообщил он инспектору Гунарстранне.

– Значит, Сюзанна приехала, – сказал Есперсен, словно извиняясь, и повернулся к сынишке: – Где мама?

Малыш его как будто не слышал. Он протянул Гунарстранне правую руку и представился:

– Мин.

– Беньямин, – уточнил Есперсен, подмигивая полицейскому.

– Нет, просто Мин, – возразил малыш по имени Беньямин, снова протягивая руку Гунарстранне.

– Покажи-ка! – обратился к нему отец. – Что у тебя там, монета? – Он покосился на полицейских с натянутой улыбкой. – Ну-ка, отдай, что там у тебя! – велел он мальчику.

– Дедушка умер, – повторил Беньямин, глядя на отца огромными круглыми глазами. – Совсем умер!

– Да, – ответил Есперсен, снова заговорщически подмигивая двоим полицейским. – Так ты покажешь папе свою монету?

Мальчик покачал головой.

– Покажи!

– Нет. – Беньямин покачал головой.

– Думаю, на сегодня у нас все, – сказал Гунарстранна, обращаясь к Франку Фрёлику.

– Ты отдашь папе монету?

– Не-ет! – завизжал малыш. Голосоку него был пронзительный, как вой электропилы.

В глазах Есперсена зажглись зловещие огоньки.

– Ну-ка, давай сюда! – Он снова схватил сынишку за руку.

– Нет! – так же пронзительно завопил тот. – Глупый папка!

– Дай сюда! – резко потребовал отец, хватая малыша за руку и по одному разжимая пальцы.

Мальчик отчаянно вырывался. Пальчики у него побелели, он заплакал. Попробовал выдернуть руку. Из его ладошки на пол выпало что-то похожее на брошку или булавку для шляпы.

– Ш-ш-ш, тихо! – прикрикнул на сынишку Есперсен и снова заулыбался: – Оказывается, никакая у тебя не монета! Это не деньги!

Карстен Есперсен поднял с пола значок и показал его сынишке. На потемневшем металле был едва заметен какой-то непонятный орнамент.

Мальчик перестал плакать и вытер глаза.

Гунарстранна и Фрёлик переглянулись.

– Отдай! – закричал мальчик и потянулся к значку.

Карстен Есперсен моментально отдернул руку и расхохотался, отчего у него задергался подбородок. Малыш снова истошно завопил.

– Ну на, забирай! – раздраженно крикнул отец, протягивая сынишке руку.

Мальчик шмыгнул носом и схватил значок. Карстен Есперсен встал и вопросительно посмотрел на полицейских:

– Пойдемте?

На обратном пути Гунарстранна остановился перед большим застекленным шкафом, в котором виднелись корешки книг в синих и коричневых кожаных переплетах. Есперсен остановился рядом и стал ждать. Беньямин высунулся из-за ближайшей двери.

Фрёлик тоже стоял и смотрел на маленькие белые фигурки в застекленном настенном шкафчике. Сначала ему показалось, что в фигурках нет ничего особенного, но, вглядевшись, он мысленно ахнул. Китайские статуэтки оказались самой настоящей порнографией. Тщательно вырезанные мужчины и женщины занимались изощренными сексуальными играми, показанными во всех подробностях. На обычном сексе дело не заканчивалось. Одна статуэтка изображала совокупление женщины с зеброй, другая – с черепахой. Еще двое улыбающихся мужчин, сплетясь в объятиях, увлеченно мастурбировали. Все действия были показаны настолько подробно, что ничего не приходилось домысливать, а такой искусной работы Фрёлик в жизни не видел.

– Боже мой! – негромко воскликнул он.

Карстен Есперсен смерил его снисходительным взглядом.

– Коллекционные экземпляры, – со вздохом пояснил он и добавил: – Слоновая кость. А одна статуэтка, между прочим, вырезана из рога носорога.

– Они старинные?

– Конечно. – Есперсен подошел к шкафчику и показал на женщину с черепахой: – Например, вот этой уже тысяча лет.

Франк Фрёлик внимательно посмотрел на Карстена. Тот стоял скрестив руки на груди; его лицо снова задергалось. Видимо, он досадовал, потому что гости все не уходили.

– И что они все символизируют? – спросил Фрёлик.

– Что, простите?

– Какой в них смысл?

Есперсен всплеснул руками:

– Это же произведения искусства! От них нельзя требовать никакого смысла!

– Но сюжеты, согласитесь, не слишком обычны, – не сдавался Фрёлик. Он показал на женщину с черепахой: – Неужели они все-таки ничего не символизируют?

Есперсен потерял терпение:

– Ничего они не символизируют! Либо вы считаете их красивыми, либо нет.

Франк снова посмотрел на статуэтки. Да, красивые… и своеобразные, никаких сомнений. Сексуальность подавалась в них с юмористическим оттенком. Видимо, их создатели хотели показать красоту человеческого тела, которая не теряется даже при самых немыслимых позах и в самых неестественных сочетаниях. Статуэтка из рога носорога, которую показал Есперсен, представляла собой молодых атлетов, увлеченно занимавшихся групповым сексом. Они с самым довольным видом сплелись в позе, немыслимой с точки зрения физиологии. Фрёлик вздохнул и подумал: «Как, оказывается, я еще мало знаю о Китае!»

– Они ваши? – спросил он у Есперсена.

– Нет, они принадлежат этому дому.

– Они дорого стоят?

– Конечно.

– Сколько примерно?

В комнату заглянула женщина среднего возраста. Фрёлик отошел от шкафа.

– Вот ты где, – обратилась она к Есперсену. – Пожалуйста, присмотри за своими детьми, я не могу… – Заметив полицейских, она остановилась, не договорив.

Гунарстранна поспешил представиться:

– Инспектор Гунарстранна. Отдел убийств.

Ингрид Есперсен пожала ему руку. Фрёлик заметил, что хозяйка дома когда-то была настоящей красавицей и до сих пор неплохо выглядит, хотя на лице уже проступили едва заметные морщинки и складочки. Несколько секунд Фрёлик не мог решить, что делает ее такой привлекательной – ее чистое лицо под модной стрижкой или фигура и потрясающие ноги. Наверное, последнее, решил он, ее тело. Спина у нее стройная, как у школьницы. И платье выгодно облегает все нужные места.

Есперсен собирался что-то сказать. Но Гунарстранна его опередил:

– Ингрид Фольке-Есперсен?

Женщина кивнула.

– Примите наши соболезнования.

Она снова кивнула и хладнокровно посмотрела в глаза инспектору – своему ровеснику. Франк заметил, что Гунарстранна не выпустил ее руки.

Фрёлик шагнул вперед и тоже представился:

– Франк Фрёлик.

– Мы как раз собирались уходить, – словно успокаивая вдову, пояснил Гунарстранна. Но та не слышала, что он говорит. Оба полицейских следили за ее взглядом. Она в упор смотрела на Карстена Есперсена, и глаза ее наполнялись слезами.

– Карстен, – тихо и жалобно прошептала она.

В ее почти неслышных словах угадывалось отчаяние. Она не сводила взгляда со своего пасынка; тому, видимо, стало не по себе. Карстен и без того с трудом держал себя в руках. Ингрид, наоборот, не стремилась сдерживаться. Карстен Есперсен очутился в центре всеобщего внимания: мачеха и полицейские пристально смотрели на него. Все словно ждали от него каких-то важных слов.

– Вот он, – Есперсен указал на Гунарстранну, – заметил твоего Теккерея.

Три головы повернулись к инспектору. Гунарстранна по-прежнему задумчиво смотрел на вдову и ее пасынка. Наконец он соизволил нарушить молчание.

– Совершенно верно, – кивнул Гунарстранна и повернулся к застекленному шкафу: – Собрание сочинений неполное. Не вижу «Барри Линдона».

– Мне всегда казалось, что фильм лучше книги, – ответила Ингрид Есперсен с порога.

В комнате снова повисло неловкое молчание. Все молча смотрели на вдову. В конце концов та решила продолжить:

– Да, вы правы. «Барри Линдона» в самом деле недостает. К большой досаде Рейдара. Он, знаете ли… был перфекционистом и никак не мог взять в толк, что я собираюсь довольствоваться неполным собранием…

– У вас найдется пара минут? – спросил инспектор Гунарстранна.

– Самому Рейдару вечно не хватало времени на чтение, – продолжала Ингрид, видимо забывшись.

Атмосфера в комнате незаметно изменилась. Напряженность, возникшая с приходом вдовы, постепенно исчезла.

– Мне сейчас не очень хочется разговаривать, – прошептала Ингрид. – Я очень устала. Прошлую ночь почти не спала.

– Мы можем вернуться завтра, – предложил Гунарстранна. – Правда, нас интересуют всего два вопроса. Ваш муж вчера ложился спать?

Ингрид покачала головой:

– Я проснулась, когда сообразила, что его нет… наверное, так. Чтобы заснуть, я приняла снотворное.

– Когда вы вчера легли спать?

– От одиннадцати до половины двенадцатого…

– Вы звонили… – Гунарстранна мотнул головой в сторону Есперсена.

– Да, – ответила Ингрид. – Ночью, после того как проснулась. Но Карстена дома не оказалось.