9. Анна

– Послушайте, вам мало того, что нас подругой поселили в каком-то вонючем бомжатнике? – в голос разревелась я. – Мы согласны убрать в своей комнате, мы не жалуемся, но мы устали и еле стоим на ногах! Здесь работы на целую роту! Это унизительно в конце концов! Меня сейчас стошнит!

– Я понимаю! – с невозмутимым видом ответил офицер. – Конечно же, мне вас жаль! Поэтому туалет на втором этаже, мы с вами оставим на завтра.

– Что? – Я разревелась пуще прежнего, понимая, что этот козёл не уступит. У меня остался один козырь. Последний. Я вытерла слёзы и с вызовом посмотрела на мужчину. – Вы знаете, кто мой отец? Знаете, что будет, когда он узнает, что вы заставили меня драить туалеты? Представьтесь, майор! – потребовала я.

Что себе позволяет этот солдафон? Крайнюю нашёл? Слабую, беззащитную женщину?

Ничего, за меня есть кому заступиться! Дочь министра Фрогии не станет так унижаться! Мой отец расстреляет этого вшивого полковника, стоит мне только ему позвонить!

– Слушай, ты! – неожиданно прошипел мне офицер в лицо, схватив меня за ворот куртки. На меня пахнуло ещё и перегаром ко всему прочему, но я так испугалась, что не смела шелохнуться. – Тебя и твоей подружайки вообще здесь быть не должно! На хую я ветрел твоего папашу министерского! Пусть приедет и отъебёт меня лично, если не зассыт, но ты, сучка, отпидоришь этот толччок до блеска! Или будешь отрабатывать благодарность своей пиздой на пару с блонди! – Он сверкнул в меня глазами и отпустил куртку. – Нужно быть благодарной за защиту нашей доблестной армии! – сменив тон на снисходительный, добавил он, улыбнувшись одними губами. – Я пришлю к вам помощника, мадам!

С прямой, как палка, спиной, майор вышел из туалета, а я уронила всё, что держала в руках, на пол и снова разревелась. Этот мужик привёл меня в ужас, поэтому я не знала, что делать дальше!

Нужно всё рассказать Берте! Сейчас же!

Я бросилась обратно в комнату из-за слёз не разбирая дороги.

– Что случилось, Анна? – испуганно воскликнула Берта, увидев, в каком я состоянии.

Сбивчиво, но довольно подробно я рассказала ей о том, какие мерзости наговорил мне майор.

– Тфу, ты, господи! – с облегчением вздохнула девушка. – А я думала, реально случилось что-то…

– Ты меня совсем не слышала, Берта? Ты просто не видела этот туалет!

– Хочешь, чтобы я сходила и посмотрела? Успокойся и сделай то, что тебе приказано! От тебя не убудет!

Как же так? И Берта против меня? Она не понимает, что для меня это неприемлемо?

– А ты? Я надеялась, что ты мне поможешь? Мы же подруги?

– Я наведу порядок здесь, – пожала плечами Берта. – Тут работы не меньше! Тебе придётся сделать это одной. Твоя очередь проявить себя в нашей дружбе, подруга!

Она так сказала слово "подруга", будто насмехалась надо мной! Сука! Какая же она сука!

Не найдя абсолютно никакой поддержки у самого близкого для меня человека на данный момент, я злобно поджала губы и вернулась на первый этаж. Там меня заждались двое рядовых. Они были в противогазах, чем напугали меня до чёртиков. С помощью троса и какой-то матери, они пробивали засор в одном из "стоячих" унитазов.

Завоняло ещё сильнее, я даже находиться там не смогла, потому что меня всю скрутило от рвотного спазма. Смотреть на булькающее в дыре говно было выше моих сил! Я выскочила в коридор, жадно глотая воздух и вставшую в горле слюну.

Ничего, – успокаивала я себя. – Ребята мне помогут. Я со всем справлюсь! Это лучше, чем ложиться под кого-то из солдат, а тем более не под одного!

Боже, у меня вся жизнь перед глазами пронеслась, пока я стояла возле туалета. Послушайся я отца, меня бы тут просто не было.

Почему? За что?

То успокаиваясь, то снова заливаясь слезами, я никак не могла настроиться на это унижение, в глубине души до последнего надеясь, что мне не придётся делать этого.

Вскоре солдаты вышли. Один из них нёс в руках грязный трос, второй измазанные перчатки. Они остановились возле меня и одновременно сняли противогазы.

– Держи, рыжая! – протянул мне свой противогаз тот, что держал перчатки. Потом он протянул мне и их. – Занесёшь в 18 палату потом! А ты ничего такая! – Его заинтересованный взгляд скользнул по моей фигуре, и мне стало не по себе. – Это же ты фрогийская репортёрша?

Осторожно, чтобы не испачкаться в нечистотах, я взяла из его рук средства защиты, косясь теперь на него с опаской.

– Я кижанка, болван! – гордо заявила я, и солдаты развернувшись, пошли прочь по коридору.

– Эй, вы куда? Вы мне разве не поможете? – окликнула я их.

– Так мы уже помогли, рыжик! – едва обернувшись крикнул один из них, и они ушли. – Не забудь вернуть противогаз!

Я прошла все стадии принятия неизбежного. Ждать чего-то ещё было бессмысленно, надеяться на чудо тоже.

С отвращением я осмотрела средство индивидуальной защиты, которое только что надевал другой человек и дышал в нём. Должно быть, там полно микробов?

Боже, о каких микробах я думаю? Тут бы не сдохнуть от вони и не подцепить чего-нибудь похуже. Держу пари, в одном из углов меня поджидает чума или брюшной тиф – тут явно не убирали пару веков!

Надев противогаз, я смело шагнула в туалет!

Начав с самого чистого, по моему мнению, унитаза я начала его мыть. Истратив почти полбанки чистящего порошка, я поняла, что нужно быть экономней. И расторопней. От противогаза всё лицо вспотело, дышать было трудно, стёкла запотели, а лицо чесалось! Жуть!

Пришлось его снять! К тому же я боялась, что меня вырвет прямо в шлем-маску и я захлебнусь собственной рвотой.

Я надеялась, что моя брезгливость со временем притупится, и тошнота отступит. Но нет. Я то и дело сдерживалась, чтобы не блевануть прямо перед собой.

Солдаты сновали туда-сюда, отвлекая меня. Сначала я выходила, чтобы подышать и не мешать нуждающимся справить нужды, но потом мне надоело. Кто-то из мужчин тактично шёл в другой туалет, а кому-то было влом, поэтому они ссали прямо в соседний унитаз, не стесняясь меня.

Слава богу, срать никто не присел. Хотя бы это мужчины предпочитали делать не в присутствии женщины! Один попросил меня выйти, причём довольно грубо. Меня это так разозлило, что я тоже не сдержалась!

– Пошёл на хуй отсюда! – заорала я на него. – Я сейчас позову полковника, если не свалишь!

Берлесский мат подействовал на наглого мужика должным образом.

– Да ладно, чё ты? – извиняющимся тоном сказал он и ушёл.

Надо взять на заметку. С людьми, не знающими элементарного этикета, нужно разговаривать именно так.

Мне просто нужно было это как-то пережить. Оставалось надеяться, что это самое ужасное унижение в моей жизни!

Я почти закончился, когда пришёл полковник, чтобы проверить, как я выполняю поставленную задачу. Он сделал мне несколько замечаний по уборке, подавляя меня этим ещё больше! Ни слова благодарности! Ни капли сострадания! А ведь я была уверена, что это самая отвратная работа, которую можно представить!

– Ваша подруга уже в прачечной! – сообщил мне полковник. – Инвентарь оставьте пока у себя, до выполнения задания. Вы несёте за него ответственность лично!

О! Какая честь, охранять ведро, перчатки и вонючую тряпку!

– У меня чистящее средство закончилось, – сквозь зубы сказала я.

– Это ваши проблемы, мадам! Я же вам чётко поставил задачу? Какие ко мне претензии? Научитесь слышать то, что вам говорят!

На ужин я не пошла. Не было аппетита, только тошнота, тошнота и тошнота.

Берта действительно прибрала в нашей палате. Застелила чистую постель и выстирала мою одежду из рюкзака. Большая щеколда, прикрученная к двери сразу бросилась мне в глаза. Хотя бы спать мы будем в безопасности и чистоте. Эти бытовые мелочи должны были поднять мне настроение, но на душе была только опустошённость.

Пока все ужинали, я пошла мыться. В душевой тоже было мерзко и грязно, даже до кранов было неприятно дотрагиваться. Хотя бы горячая вода была! Я знала, что мне надо торопиться, чтобы меня не застукал кто-то из мужчин, но я всё стояла и стояла под горячими струями воды, яростно, до красноты растирая своё тело мочалкой. Мне казалось, что мне за всю оставшуюся жизнь не отмыться от этой грязи и вони.

10. Анна

Через несколько дней я немного адаптировалась в этом беспросветном аду. В госпитале никто не препятствовал нашим с Бертой передвижениям. Военные пили с утра до ночи, с ночи до утра. Пьяные разговоры, споры, драки, даже было одно убийство – им было просто не до нас, как и их командирам.

И слава богу, что нас никто не зажимал по углам! У пьяных мужчин, страдающих от безделья, на уме было только одно, но нас с Бертой обходили стороной. Скорее всего, все давным-давно прознали, чья я дочь, вот и весь секрет нашего с подругой иммунитета от домогательств.

Мы начали понемногу выбираться в город вместе с выжившими после пьянок военными. Нас брали неохотно, но мы стали действовать и разговаривать наглее и требовательнее, завели пару нужных знакомств, и всё начало получаться.

В город нам было необходимо и по личным нуждам. У нас с Бертой заканчивались элементарные предметы гигиены. После мытья хозяйственным мылом мы стали похожи на бездомных, и пахли так же. Стиральный порошок тоже оставлял желать лучшего. От выстиранного белья у меня слезились глаза, и я чихала без конца. Это была какая-то аллергия. Мне бы пропить курс антигистаминных препаратов, но где их достать? В местных уцелевших аптеках не было даже бинтов, а у военных не допросишься.

Нам было всё равно на внешний вид, даже хорошо, что мы стали менее привлекательными и убогими, но жили мы с подругой бок о бок, и только ради друг друга стоило хоть как-то следить за собой, чтобы не опуститься окончательно.

Поводов расчехлить камеру была масса. Городишка, где мы расположились, был разбомблён в хлам – снимай, не хочу. Выжившие местные были довольно дружелюбными, охотно шли на контакт. У нас с Бертой сложился неплохой тандем. Она снимала, я вела репортаж, потом мы менялись.

Моя подруга снимала всё подряд, даже наш быт, а мне нужна была сенсация, поэтому я таскалась за ней повсюду в качестве оператора, не находя свою тему.

Берлессы постарались на славу – половина города осталась без воды и электричества, редкие здания выстояли, ещё реже с уцелевшими стёклами.

В нашем госпитале хотя бы была горячая вода и питьевая. Можно сказать, роскошь. Теперь многое казалось роскошью, даже гигиенические прокладки или свежее яблоко.

Найти бы солдат, побывавших в плену у берлессов или изнасилованных берлессами кижанских женщин, трупы детей или стариков. Но ничего такого не было и в помине. Это всё уже сняли до нас, давным-давно. Наш удел – шляться по развалинам и нюхать запах гари.

Чтобы найти что-то реально ужасное, тут нужно было находиться месяцами, сидя под обстрелами, налаживать связи, контакты, всё время быть в движении. А мы что?

Прогуливаясь по местности, можно только натереть мозоль на ноге, больше ничего. Чтобы добыть реально стоящее, нужно было рисковать своей жизнью, побороться со смертью за эту информацию на передовой.

Я, конечно, не надеялась, что ко мне выстроится очередь из изнасилованных женщин и истерзанных пленом солдат, но всё равно я себе немного не так представляла свою командировку.

Пришлось отснять пустующее разбитое здание школы и самостоятельно приукрасить события. Я понятия не имела, когда именно и при каких обстоятельствах разрушили школу, был ли в ней на момент бомбёжки кто-то вообще, но было нужно напустить страха и ужаса на общественность. С воображением у меня всегда был порядок.

Я не могла показать несуществующие трупы детишек или учителей, но в моём довольно убедительном репортаже их были сотни! Невинные жертвы, убитые горем родители, героически прикрывающие своих учеников учителя, детские кишки и трупики – вроде ничего не упустила.

Я понимала, что моё повествование – по большому счёту бессовестное враньё от начала до конца, но выбора не было.

В само здание мы с Бертой заходить побоялись. Вдруг оно рухнет на наши головы? Нас даже некому будет спасти. Службы спасения работали в режиме нон-стоп. Когда дошла бы очередь до нас? По той же причине я отмела идею подруги поджечь мусор в здании, чтобы оно якобы всё ещё горело и смотрелось эффектнее.

В конце репортажа я передала привет родителям и сообщила, что у меня всё хорошо. От звонков домой я всё так же воздерживалась, но не переставала думать о родных и Марселе. Так они узнают, что я ещё жива, но мне придётся выдать название населённого пункта, так как я упомянула его на видео.

Здесь царил такой бардак и хаос, что даже если отец всё же выяснит, где я, и бросится в погоню, пройдёт не один день.

– Ну, ты и сказочница! – рассмеялась Берта, возвращая мне видеокамеру. – Я едва не прослезилась! Бедные дети!

А что делать? Таскаться и впустую и дальше за военными в нечеловеческих условиях?

– Теперь все узнают в каком мы городе!– Меня тревожило совсем другое, нежели Берту. – Мне придётся включить телефон, чтобы связаться с менеджером канала.

– Дюпон наверняка в курсе, что мы вместе. Он вычислит нас по моим репортажам. Рискни! Тем более что мы скоро уезжаем отсюда.

Это было правдой. Наконец-то!

Мы прикрепились к фрогийским пехотинцам, и они пообещали взять нас с собой на фронт. Когда конкретно планировалось наступление, нам не говорили. Может быть, солдаты и сами не знали, а может быть, это было военной тайной, но то, что наступление будет, сомнений не было.

Скорее бы уже!

Я не знала, что мне удастся заснять в бою, потому что сама "войнушка" никого по большому счёту не интересовала, только её последствия. Я просто устала ничего не делать. Не в том плане, что я скучаю по уборке туалета, мне нужно было найти хоть что-то полезное, иначе я сойду с ума от отчаяния. Иначе всё, что было в Кижах, было зря!

 Мой телефон разорвало от сообщений, стоило мне включить его. Как же велико было искушение прочесть хоть одно из них! Хотя бы от мамы! Но я была стойкой, хоть и расплакалась от чувств.

Ещё через четыре дня мы выдвинулись из госпиталя. Дорога уже не казалась такой утомительной, а болтовня с пехотинцами отвлекала от нелёгких мыслей.

И всё равно мне казалось, что всё как-то затянуто и неорганизованно. Я понимала, что воздушное пространство контролируют берлессы, железные дороги разбиты, но если подкрепления приходится ждать месяц, а то и больше, как тогда воевать?

Только когда мы прибыли на место, я ощутила мощь и силу кижанского сопротивления!