Сара

30 ноября 2001 года, пятница

Сержант Сара Майклс остановила свой белый седан без опознавательных знаков полиции у свободной бензоколонки. Ее напарник, констебль Уэйн Смит, спал с открытым ртом в пассажирском кресле. Сейчас они находились примерно в семи часах езды от Сиднея. Когда возвращались в город с очередного задания, ей позвонил начальник. «Придется вам задержаться в провинции, Майклс!» – заявил Кинуак. Сара была рада уже тому, что они не успели доехать до дома, а то пришлось бы снова поворачивать назад.

– Как самочувствие, босс? – Потирая глаза, Смити выбрался из машины.

– Жарко, – ответила Сара, отворачивая крышку бензобака.

Почти всю дорогу она была за рулем, подставляя солнцу всю правую сторону тела. Перед отъездом из Сиднея она сняла подаренный Амирой браслет, оставив его на стеклянном подносе у кровати, и надела мамины часы. Теперь рука покраснела, кожа горела.

Смити пошел платить за бензин, а Сара, воспользовавшись случаем, сдернула свисавший с зеркала заднего вида освежитель воздуха с ароматом ванили и бросила его в темную пластиковую урну, возле которой стояли ведро с затхлой водой и видавший виды резиновый скребок. От ароматизатора, напоминавшего ей об Амире и ее благовониях, заболела голова.

Спустя несколько минут, увидев выходящего из здания заправки Смити, Сара обошла автомобиль и заняла пассажирское кресло, решив, что оставшиеся полчаса до места назначения машину пусть ведет напарник.

У противоположной колонки автомобиль заправляла худая женщина с темными кругами под глазами. Несмотря на жару, она была в длинном кардигане, усеянном катышками. На заднем сиденье кричал младенец. Женщина повесила на место пистолет и посмотрела на Сару. У той сложилось впечатление, что, если б сейчас ее не было на автозаправке (а по ней сразу видно, что она из полиции, пусть и не в форме), женщина пошла бы платить за бензин, оставив ребенка в машине, и даже дверцу бы не закрыла.

Смити сел за руль и взглянул на Сару:

– Не унывай, сержант, может, ничего страшного не случилось.

До этой минуты Сара и не осознавала, что хмурится, но из принципа не стала менять выражение лица.

– Смотри на дорогу, констебль.

* * *

Смити не расставался со жвачкой. Его рыжеватые усы подергивались, а чавканье раздражало Сару, особенно сейчас, когда ей не надо было следить за дорогой. Слава богу, хоть в салоне теперь ничем не пахло. Она с облегчением вздохнула, когда они заметили щит с поблекшей надписью «Добро пожаловать в Дертон» и съехали с автострады.

Смити затормозил перед крошечным зданием полицейского участка – меньше она еще не видела.

– Куда подевался ароматизатор? – спросил он, глядя на зеркало заднего вида.

– Упал, наверное, – ответила Сара.

Смити полез под сиденье, а она вышла из машины.

У входа в участок их встречал местный сержант. Щурясь, он представился Маком и поначалу обращался к Смити. Но затем констебль официально представил их обоих, указав звания, после чего Мак резко повернулся на сорок пять градусов, к ней лицом. В усах напарника, заметила Сара, промелькнула усмешка. По крайней мере, Маку хватило такта не вскинуть брови. Вряд ли в этих краях много женщин-полицейских. А может, и вообще желающих служить в полиции здесь раз-два и обчелся.

Мак, плотный загорелый мужчина с легкой щетиной на лице, действовал четко по протоколу. Чем выгодно отличался от многих провинциальных полицейских, с которыми приходилось работать Саре за те два года, что она служила в отделе по розыску пропавших без вести. Он собрал всю информацию, необходимую для того, чтобы приступить к поискам. Жена Мака оставалась в полицейском участке, кого-то обзванивала. Сара встретила ее при входе в отделение. Она подумала, что худая, но жилистая Лейси Макинтайер с ее загаром и белокурыми волосами неплохо смотрелась бы на трибунах стадиона, где проводится матч по поло, пока не услышала ее грубоватую речь: та говорила с сильным местным акцентом.

Это все выдумки, что нужно выждать двадцать четыре часа, прежде чем начинать поиски пропавших людей, тем более детей. Бывало, что к приезду Сары потерявшегося ребенка уже находили – он мирно спал в укромном уголке на заднем дворе своего дома или прятался у кого-то из друзей. Тогда она с улыбкой пожимала руки местным стражам порядка и по возвращении в город составляла короткий отчет, на пару страничек. Не считая тех случаев, когда своих отпрысков не могли поделить родители, большинство детей, которые не нашлись в первые три часа после исчезновения, как правило, уже были мертвы. Здесь же с момента исчезновения девочки прошло больше четырех часов. Мак вручил Саре журнал регистрации происшествий. Она пролистала его, игнорируя жжение в правой руке. Затем Мак проводил приезжих до их белого «коммодора», сказав, что позже будет ждать их в месте сбора поисковой группы.

Дневной свет угасал, сменяясь синеватой мглой. Смити опустил стекла на окнах машины. Город был унылый, бурый; вдалеке темнели силуэты холмов. От полицейского участка они поехали к небольшому домику, облицованному фиброцементными плитами, где их ждали родители Эстер Бьянки. В свете, льющемся с крыльца, Сара увидела на стволе пальмы новый почтовый ящик «Бьянки».

Всякий раз, когда Сара подходила к дому, где пропал ребенок, ей вспоминалась одна женщина. Тогда Сара только-только перевелась из отдела защиты прав детей в отдел розыска пропавших без вести, а у той женщины пропала семнадцатилетняя дочь Карла. Когда Сара пришла к ней, та провела ее в тесную кухню, где красовалась коллекция чехлов на чайники. Несчастная мать сказала Саре: «Когда у тебя пропадает ребенок, ты ходишь по дому, смотришь на вещи, и тебя от них тошнит. Вот спрашивается, зачем ты коллекционировала кошачьи фигурки? Это же чертовски глупо, пустая трата времени. Прежней ты уже никогда не будешь».

Карлу так и не нашли.

Они пошли по дорожке к дому, где с веранды за их приближением наблюдала какая-то женщина. Сара была рада, что додумалась надеть пиджак поверх потной рубашки. Важно, чтобы она выглядела как официальное лицо.

Смити представил Сару и себя, и женщина пригласила их в дом.

– Стив отправился на поиски, еще не вернулся, – сообщила она. – Я имею в виду отца Эстер.

С улицы донесся рокот подъехавшего к дому автомобиля.

На полу в прихожей стояла пара резиновых сапог с узором из маргариток, у двери висела мужская светоотражающая куртка. В столовой работал вставленный в окно кондиционер, но в комнате было тепло и душно.

– Эстер вернулась? – спросил от входной двери низкий голос.

Следом появился и обладатель голоса – мужчина чуть более шести футов ростом^[5], загорелый, смуглый, в спецовке.

– Очень вовремя, – заметил Смити, глянув на Сару.

Она кивнула.

– Пойдемте со мной, мистер Бьянки, – сказал Смити.

Отец девочки последовал за ним по коридору. Сара уловила исходивший от него запах пота – резкий, слегка сладковатый. Это напомнило ей собственного отца. От него тоже всегда разило по́том, когда он возвращался домой после игры в сквош с кем-нибудь из приятелей, служивших, как и он сам, в полиции. Где-то в глубине дома хлопнула дверь – вероятно, ведущая на задний двор, предположила Сара. Ей предстояло опросить мать, а всегда желательно, чтобы родители пропавшего ребенка не слышали друг друга. Женщина кивком предложила ей присесть. Сара глянула на папку в руках: Констанция Бьянки. Она села за обеденный стол, застеленный зеленой скатертью, которую Констанция постоянно комкала ладонью, так что на шелковистой ткани образовалась округлая замятость размером с головку младенца.

Сара попросила ее предъявить удостоверение личности.

Водительские права подтвердили то, о чем свидетельствовали ее мышиного цвета волосы у корней: Констанция не была натуральной блондинкой. Хоть щеки у нее были круглые, а лицо опухло от слез, черты Констанции отличала резкость, не нашедшая отражения на фото. Под большими темными глазами, неугомонно шнырявшими по комнате, чернели подтеки от расплывшейся туши. Рот и нос были несоразмерно большими. Помада на губах стерлась, но карандашный контур остался. На буфете слева от Констанции стояла большая фотография девочки, чье школьное фото лежало в папке Сары: Эстер висела на шведской стенке, маленькое личико в обрамлении сияющих черных волос, глаза светились гордостью – вот я какая ловкая! Сара не заметила особого сходства между Эстер и сидевшей перед ней женщиной.

С кухни донесся шум.

– Там кто-то есть? – спросила Сара.

– Моя подруга, Шелли Томпсон. Она пришла меня поддержать.

– Понятно. С ней мы, пожалуй, тоже побеседуем через пару минут.

– Конечно, – пожала плечами Констанция.

– Эстер – необычное имя, – заметила Сара.

– Да, – согласилась мать девочки. – Я назвала ее в честь своей бабушки по отцовской линии.

– Вы еврейка?

– Нет, и отец мой не еврей, а бабушка – еврейка. Меня часто об этом спрашивают. Если честно, я даже не задумывалась о том, что это еврейское имя. Как ни странно это может показаться. Просто я очень любила бабушку. – Было заметно, что Констанция раздосадована этой пустой, по ее мнению, болтовней.

– Вы не возражаете, если я возьму у вас мазок с внутренней стороны щеки? Чтобы у нас была ваша ДНК.

Констанция кивнула, и Сара взяла образец ДНК. Эту процедуру она всегда воспринимала как некое сокровенное действо.

Ей нужно было задать несколько вопросов матери пропавшей девочки. Эстер когда-нибудь убегала из дома? Грозилась ли когда-нибудь, что убежит? Кто-то еще претендует на то, чтобы оформить над ней опеку? Констанция водила ладонью по краю стола, отвечая «нет» на каждый вопрос. Такие же ответы она уже дала раньше Маку.

– В последнее время в жизни Эстер происходили какие-то перемены? Может, например, у нее появились новые друзья или она начала заниматься в какой-то другой секции по плаванию? – осведомилась Сара.

– Нет.

– В доме за последний год производились какие-либо работы?

– Нет. Обо всем этом меня уже спрашивали. На нее это вообще не похоже. Мы не знаем никого, кто мог бы ее похитить.

«Оставайся невозмутимой», – в свое время наставлял Сару ее инструктор-сержант. Она следовала его совету, и ей это всегда помогало. Она старалась не терять хладнокровия, как и подобает опытному полицейскому. Старалась отрешиться от горя матери, хотя говорила с ней мягким тоном, не торопя растерянную женщину с ответом. Сейчас она невольно задумалась об Амире. Вспомнила, как та щипала ее за руку и шмыгала носом, принюхиваясь, когда Сара пыталась объяснить психологические аспекты своей работы, необходимость подавлять в себе всякую эмпатию. «А на ощупь ты вполне себе человек!» – восклицала Амира, искоса поглядывая на нее, чем доводила Сару до смеха.

Эх, если б можно было вскрыть мозг человека, думала Сара, рассмотреть во всех подробностях, чего он боится, что скрывает, и записать увиденное в блокнот.

– Кто-нибудь заходил в комнату Эстер после того, как она утром ушла в школу?

– Нет.

Сара чувствовала, что Констанция с трудом сдерживает нетерпение.

– Вы сами точно там не были? Может, постиранные вещи приносили? Или ковер пылесосили?

– Постойте. – Констанция вскинула руку, будто пешеход, жестом останавливающий едущую на него машину. – Я действительно туда заглядывала. Она не вернулась к трем, как обычно, и я пошла к ней в комнату. Подумала… подумала, вдруг она прошмыгнула в дом через черный ход.

– Что вы там делали?

– Я… я хотела заправить ее постель, но не стала: Эстер должна сама застилать свою кровать. На полу валялись ее вещи. Я их подобрала. – Последнюю фразу Констанция произнесла с восходящей интонацией – то ли вопрос, то ли мольба.

– Хорошо. Через минуту мы с вами пройдем туда вместе, и вы еще раз проверите, не пропало ли что из вещей.

– Скажите, у вас есть дети?

Сара по опыту знала, что незамужние бездетные сотрудницы полиции, выполняющие ту же работу, что и она, у людей вызывают больше доверия, нежели холостые мужчины. Даже если они догадывались, что она лесбиянка, а сами не особо жаловали людей нетрадиционной сексуальной ориентации, к ней они относились с меньшим подозрением, чем к Смити. Сара плохо представляла, как бы она после тех ужасов, с которыми ей приходилось сталкиваться на работе, возвращалась домой к своим детям, если б они у нее были. «Это не нормально, – доказывала ей мать. – Тем, кто хочет заниматься подобной работой, нельзя иметь детей. Это не нормально». А ведь мама не знала и половины из того, с чем ее дочери приходилось иметь дело. Сара никогда не рассказывала ей о своих буднях в отделе по защите прав детей.

Констанция ждала ее ответа.

– Нет, детей у меня нет, – призналась Сара.

– Думаете, мою дочь похитили, да? – Мать Эстер вздернула подбородок.

– Констанция… – Сара встретила ее взгляд. – Я пока ничего не думаю, следствие только началось, еще рано что-либо говорить. Одно могу с уверенностью сказать: теперь мы с вами партнеры. Обе хотим одного и того же. Чтобы Эстер вернулась домой.

Сара старалась не делать преждевременных выводов. Сейчас ее беспокоило не то, что Эстер, возможно, уже мертва. Она боялась, что девочка жива и ее где-то насильно удерживают. Но своими опасениями с матерью Эстер она, конечно, делиться не собиралась.

Констанция молчала.

– У вас есть другое фото? – спросила Сара, вынимая из папки снимок, который дал ей Мак. – На школьных фотографиях дети не похожи на себя. Вы не замечали?

* * *

С блокнотом в руках, в котором теперь лежала другая фотография Эстер Бьянки, Сара шла по коридору на шум, доносившийся, как она полагала, из кухни.

На пороге комнаты с виниловым полом она остановилась, упершись взглядом в широкую спину рослой женщины, которая, казалось, подпирала головой низкий потолок кухни. Сара кашлянула. Женщина резко обернулась.

– Шелли Томпсон? Я хотела бы задать вам несколько вопросов.

В руке женщина держала стакан, вероятно с красным вином, судя по цвету налитой в него жидкости.

– Простите, – женщина поставила стакан на стол. Одета она была в черные легинсы и фиолетовую футболку с украшенной стразами серой головой тигра на груди. Многие люди, не раз замечала Сара, при виде полицейских сразу настораживались, а эта женщина улыбнулась ей.

– Не подумайте, я не алкоголичка. Просто нужно выпить что-нибудь, – голосом она особо выделила последнее слово. – Бутылка была откупорена, но, по-моему, давно. Вкус препротивнейший.