Глава 9
Тень

В своей жизни я совершал убийства. Хладнокровные убийства. Множества людей, за чьими личинами прятался дьявол. И я совершал их по разным причинам. Из-за того, что они изнасиловали ребенка, лишили жизни невинного или разрушили жизнь того, кто этого не заслуживал.

Но мне еще никогда не приходилось убивать кого-то из ревности.

Думаю, все когда-нибудь случается в первый раз.

Арчибальд Талаверра касался губами моей девочки и запустил руки в ее трусики. Он трогал ее. Трахал своими пальцами. Говорил ей грязные словечки, от которых на ее щеках вспыхивал прелестный румянец.

И в то самое мгновение я решил, что сегодняшнюю ночь он не переживет.

Когда я увидел их вместе, мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не ворваться в этот клуб и не вытащить оттуда ее задницу.

Ведь на мою девушку претендовал не просто другой мужчина, а Арчибальд Талаверра – гребаный психопат.

Самый настоящий.

Он избивал свою бывшую жену до полусмерти и превратил ее жизнь в сущий ад, пока она наконец не решила развестись.

Женщина до сих пор находится в психиатрической больнице, где проходит лечение от тяжелого посттравматического синдрома. Он буквально сломал ее. И пока она коротает дни, пытаясь оправиться от насилия, он проводит ночи в клубах, выбирая себе новую женщину, которую отвезет домой, чтобы трахнуть.

Насколько я слышал, трахается он тоже так себе. Его грубые игрища никоим образом не приносят удовольствия, после них женщины уходят с окровавленными носами и разбитыми губами.

Этот мудак заслуживает смерти. И я счастлив удостоиться этой гребаной чести.

В грандиозной структуре всего происходящего преступления этого человека и его семьи – лишь жалкие крохи. Его семья занимается мелким промыслом и мнит себя мафией Сиэтла. Но они – лишь муравьи по сравнению с динозаврами, разгуливающими по этому городу.

Я не трогал их, потому что есть рыба покрупнее, чем ничтожные правонарушители, возомнившие себя повелителями преступного мира. Их угроза обществу мизерна по сравнению с теми, кого я выслеживаю и убиваю, и пока они всего лишь торговали порошком, они не попадали в поле моего зрения.

До сего момента, то есть.

Не дать Адди открыть рот и рассказать копам, что у нее есть преследователь, не получится, конечно. Неважно, что я уничтожил все записи о ее обращениях в полицейских отчетах.

Но если Талаверра прознают об этом, они убьют Адди. Неважно, что у их клана есть и другие враги. Они проработают все вероятности, когда узнают, что наследник империи Талаверра был убит.

Так что сегодня вечером я избавлю Сиэтл от всех этих мелких вредителей, чтобы потом снова сосредоточиться на более важных вещах – сделать Аделин своей и устранять педофильские организации.

Я разминаю шею, бросаюсь к входной двери и изо всех сил бью кулаком по дереву. Выплескиваю на дверь весь свой гнев, не обращая внимания на то, что дерево под моим кулаком трескается. Прямо как в ту ночь, когда здесь был тот мудак с крошечным членом. Выбежал из дома голый, в одном носке, громко проклиная Адди.

К моему облегчению, Адди сама его выгнала. Это была единственная причина, по которой я не стал его убивать. Однако это вовсе не значит, что я не отрезал ему язык за все те слова, которыми он ее обзывал.

Она еще не знает об этом, поскольку я прогнал его из города и запретил даже связываться с ней.

Я снова ныряю в тень за крыльцом.

Я знаю тип Арчи. Он выскочит на улицу, словно эдакий спаситель попавшей в беду девушки. Готовый сразиться с большим злым волком, будто он сам не дряхлая старушка, которую вот-вот съедят.

На самом деле, он просто бешеный лис, выдающий себя за волка. Его укус больно ранит, но с укусом настоящего хищника не сравнится.

Арчи распахивает дверь, держа в руках пистолет.

– Выходи, ублюдок. Я знаю, что ты там.

Давай поймай меня, Арчи.

Он колеблется на пороге, ощущая опасность, скрывающуюся в тени.

Но проходит несколько мгновений, и он, пытаясь заслужить вагину, выбегает за дверь и спускается по ступенькам крыльца. Он поворачивает голову, и его глаза широко распахиваются, когда он замечает мое лицо с зажатой в зубах красной розой.

Обнажаю зубы в диком оскале, от которого даже у дьявола пробежал бы холодок. Прежде чем он успевает среагировать, я бросаюсь вперед, хватаю его за руку и выкручиваю ее. Притягиваю его к себе, и моя рука зажимает ему рот.

Взмахнув ножом, я дважды вонзаю его ему в живот. Туда, где его жизненно важные органы не будут задеты. Он хрипит под моей рукой, шок лишает его возможности сопротивляться.

Прежде чем до него дойдет суть происходящего и он поднимет шум, я отталкиваю его от себя и наношу сильный удар по затылку.

Все произошло в течение десяти секунд, он не успел и пикнуть.

До того, как он успевает упасть лицом в холодную грязную землю, моя рука ловко подхватывает его за ворот пиджака. Холодного и истекающего кровью.

Мне нужно зашить его раны, пока он не потерял ее слишком много.

Но перед этим я вынимаю изо рта розу и макаю ее лепестки в пунцовую кровь, сочащуюся из него.

Нельзя допустить, чтобы моя маленькая мышка подумала, что можно избежать последствий того, что она позволила другому мужчине касаться принадлежащего мне. Скоро она удостоверится, что я не угрожаю просто так.

Я на секунду прислоняю его тело к крыльцу, а сам поднимаюсь и оставляю у порога розу. Я слишком зол, чтобы делать что-нибудь еще.

А потом подхватываю его тело и отправляюсь в недолгий путь через лес, где ждет мой «мустанг». Когда сюда доберутся копы, будет слишком поздно.

Кровавый след выведет их на следы шин, и они, возможно, смогут даже определить марку и модель машины по отпечаткам протектора, но после этого улики иссякнут. Они зайдут в тупик достаточно скоро.

Полицейские будут без понятия, в каком направлении копать. А семья Арчи решит, что это были их враги.

И они не ошибутся. Просто они не смогут догадаться, кто именно из их врагов, пока я не поднесу нож к их глоткам.

– Отпусти меня на хрен, ты, гребаный урод. Думаешь, со мной можно шутить? Ты хоть знаешь, кто я такой и кто моя семья?

Его рот будет запечатан скобами через две секунды, если он продолжит в том же духе, это точно. Я сообщаю ему об этом, и в ответ он разражается гиеноподобным смехом.

Я оборачиваюсь и бью этого ублюдка по губам, не переставая следить за дорогой.

За этим следуют цветистые выражения, но они не ярче крови, льющейся вместе с ними.

Красавчик теперь не такой уж и красивый.

И когда мы доберемся, ему будет гораздо хуже. Он касался своими ртом и руками моей девочки, а за такие глупые оплошности всегда приходится расплачиваться.

Он очнулся примерно через пять минут после того, как мы тронулись. С туго перевязанными ранами с помощью двух полос ткани, оторванных от его рубашки. И связанный по руками и ногам – без малейшего шанса выскользнуть.

Я слишком много практиковался в этом.

Он разевает свой рот с момента пробуждения, и это выводит меня из себя. Он разбрасывается пустыми угрозами, словно пулями, но вместо этого они превращаются в пыль на ветру. Ни одна из них не производит впечатления. Более того, они даже не долетают до меня.

В убийственную ярость меня приводит упоминание об Адди.

– Ну же, мужик. Ты так переживаешь из-за какой-то задницы? Может, ее голосок и создан для порно, а киска тугая, но, черт, можно же найти и других сучек. Я перетрахал таких уйму.

То, что должно было стать и так довольно медленной смертью, теперь станет самой медленной смертью с момента зарождения человечества.

То, что он говорил о моей девушке в такой отвратительной манере, само по себе плохо, но он намекнул на то, что Адди не особенная.

Она первая и единственная в своем роде, и другой такой никогда не будет.

Я сворачиваю на подъездную дорожку, ведущую к моему складу. Это небольшое строение, где когда-то раньше изготавливали камеры для какой-то дерьмовой компании, вышедшей в тираж менее, чем за пять лет.

Здание заложили, и я приобрел его по дешевке. А затем потратил сотни тысяч долларов на то, чтобы превратить его в неприступную крепость.

Я переоборудовал основной этаж в жилое помещение с самой совершенной системой безопасности. Ни один муравей не сможет пробраться в это здание без моего ведома.

Второй этаж – мое рабочее пространство. Здесь десятки компьютеров и самые нелегальные технологии, позволяющие мне заниматься всем тем, чем я занимаюсь. А в подвале я занимаюсь остальным – то есть привожу туда педофилов, чтобы пытать и убивать их, когда у них есть нужная мне информация.

Я построил подземный гараж, который ведет прямиком в подвал. Дотащить пару двухметровых амбалов к столу отсюда легче.

Я здоровяк, но мой хребет гнется так же, как и у других людей. Я же все еще человек, черт побери.

Закрыв за собой дверь гаража, заглушаю мотор и разворачиваюсь.

Вздыхаю от зрелища перед собой. Обычно, когда я похищаю людей, я готовлюсь лучше. Они отправляются в багажник, и беспокоиться о том, что я испачкаю салон, мне не нужно. Но сегодня я торопился и просто бросил его на заднее сидение.

Кровь теперь повсюду, и мне придется дополнительно заплатить моей команде уборщиков, чтобы вывести эти пятна. Любой бы стал задавать вопросы, увидев это.

Однако мои уборщики получают достаточно, чтобы не спрашивать то, за что их могут пришить.

– Мы можем сделать это по-простому или пойти тяжелым путем. Я могу снова вырубить твою задницу, или ты можешь побыть хорошенькой маленькой сучкой и не дергаться.

Его окровавленный рот складывается в неприличное слово, и не нужно быть гением, чтобы понять какое. Я наношу удар ему в нос, прежде чем он успевает произнести первый слог.

Хруст кости под моим кулаком ощущается почти как оргазм. Когда я отдергиваю руку, из его разбитого носа хлещет кровь. Он сплевывает, и из его рта на мой пол вылетает зуб.

Я только за это засуну ногу ему в задницу.

Я выхожу, огибаю машину и распахиваю дверь.

Он начинает сопротивляться, но, когда я хватаю его за воротник и выволакиваю наружу, слова становятся невнятными. Со связанными конечностями он чувствует каждый удар и каждый толчок, пока я тащу его тело от машины к столу.

Он извивается, словно червяк на крючке, и по паническому выражению на его лице я вижу, что он все понимает. Он понимает, что его жизнь балансирует на грани, а я вот-вот сброшу его на хрен со скалы Спарты.

Несмотря на все его усилия, я затаскиваю его на хирургический стол и последовательно развязываю некоторые из пут, чтобы зафиксировать на столе, все время удерживая его в неподвижном состоянии.