19.29. «Отбросы культуры», разъедающие устои китайской жизненной силы

«Порнография, изображение насилия и прочие «культурные отбросы» представляют собой своего рода духовный опиум. Они разъедают людские души, разрушают силу воли, губят мораль и общественные нравы и тем самым подтачивают опору жизненной силы», – утверждают три автора, выступившие 17.12.1996 со статьей в главной китайской газете Жэньминь жибао. Главная идея их статьи состоит в том, что враждебные международные силы хитростью и уловками стремятся использовать радио, телевидение, кино и другие средства массовой информации для внедрения в Китае своей идеологии и культуры со злым умыслом – утвердить здесь свои политические взгляды, ценности и образ жизни и тем самым расшатать устои жизненной силы Китая, изменить политические воззрения, исказить духовную жизнь и, наконец, заменить социалистическую идеологию капиталистической. Если бы рельсы китайского рынка культуры оказались состыкованными с рельсами международного рынка культуры, это означало бы допущение к нам направленного на озападнивание и развал Китая заговора международных враждебных сил. Авторы подтверждают свое мнение ссылкой на Дэн Сяопина, говорившего: «В отношении экономики мы придерживаемся двойной линии. С одной стороны, мы ратуем за открытость, однако с другой – не желаем слепо и беспорядочно допускать к себе все, что угодно, и прежде всего мы не должны допустить у себя тлетворного влияния капитализма и всеми силами бороться с этим».

Дважды авторы статьи предупреждают о «расшатывании устоев жизненной силы» Китая западными «отбросами культуры», и данное предупреждение они выражают в духе стратагемы 19. Зачастую не внушающими подозрения путями, чего и опасаются авторы, вражеские силы пытаются тихо и незаметно сломать духовный стержень китайцев и тем самым переделать Китай на западный манер. Авторы статьи в некоторой степени перекликаются с размышлениями одного из основателей итальянской Коммунистической партии Антонио Грамши (1891–1937). По мнению Грамши, любой смене власти предшествует «революция без революции», когда будущие властители расчищают себе путь, выхолащивая ценности, этические и эстетические начала действующей власти, подвергают их критике и осмеянию, искажают или разрушают. Даже в области языка они незаметно обесценивают или нейтрализуют то, что хотели бы упразднить в сфере политической. Насколько возможно они выхолащивают смысл слов, лишая их присущего им содержания или вытесняя их нужными им словами. Прежде чем станет возможным «политическая гегемония», необходимо, как считал Грамши, обрести «культурную гегемонию». Разумеется, китайские коммунисты не являются последователями Грамши. Но, согласно китайскому марксизму, так называемая надстройка, иначе говоря, вся культура не только является отражением экономического базиса, но одновременно существенно воздействует на общество и его развитие. Поэтому руководство Китайской Народной Республики всегда уделяло «надстройке» во всех ее проявлениях огромное внимание. КПК неукоснительно следит за тем, чтобы «надстройка» содействовала, а не мешала ее политическим целям, в частности, анализируя иностранное влияние, в том числе со стороны западной кино- и телевизионной индустрии с позиции стратагемы 19.

В Жэньминь жибао, печатном органе Центрального комитета Коммунистической партии Китая, в номере за 21.03.1998 два автора пишут: «По окончании холодной войны до некоторой степени оказались стертыми идеологические противоречия. Однако культурные противоречия и споры ни на миг не ослабевают. Можно утверждать, что новая хитрость современного гегемонизма состоит в осуществлении собственных интересов посредством духовно-культурной экспансии. Попросту говоря, он использует духовную жизнь и культуру для проникновения во все уголки земли и достижения таким образом господства в мире. Американские ученые совершенно открыто заявляют, что будущее противоборство переместится главным образом в духовно-культурную плоскость. При духовно-культурном противостоянии прежде всего стремятся психологически обрабатывать людей в духовно-культурной сфере для завоевания их сердец». Чтобы противостоять используемой «гегемонизмом» (под которым в Китае подразумеваются в основном США) стратагемы 19, которая, помимо прочего, претворяется в жизнь утверждением культа денег и распространением американских фильмов и телепрограмм, рекламирующих безудержное сладострастие, оба китайских автора считают, что «крайне важно вырабатывать у людей разборчивый вкус и духовную стойкость. Тот, кто не отличается разборчивым вкусом и духовной стойкостью, без единого выстрела будет побежден в этой войне».

Чтобы обессилить иной народ, враги лишали его своей веры. Так, «важная древняя святыня саксов Ирминсуль^[106] была в 772 г. полностью разрушена завоевателями-франками под предводительством Карла Великого, как свидетельствуют тогдашние источники^[107]. Такое уничтожение должно было, показав явное превосходство христианского бога, подорвать дух языческого сопротивления. С подобной целью пятьюдесятью годами ранее христианский проповедник Бонифаций на глазах язычников срубил секирой схожее с Ирминсулем капище, дуб Донара»^[108].

19.30. Уклонение от суда

Янь Чжи-чжуну, деревенскому богатею, имевшему ученую степень гуншэна^[109], донесли, что уездный начальник принял против него две челобитные: одну за то, что присвоил чужую свинью, а вторую – за то, что неправомочно удерживал у себя вексель. Янь Чжи-чжун пришел в большое волнение: «В обеих жалобах чистейшая правда. Если они будут разбираться, то, кроме ущерба для моей репутации, я ничего не получу. Как говорят, «из тридцати шести стратагем лучшая – бежать». Поразмыслив, он собрал вещи и спешно отправился в провинциальный город.

А тем временем уездный, приняв жалобы, послал служителей ямыня к Яню, но того уже и след простыл. Посланцы застали в доме лишь его младшего брата Янь Чжи-хэ, которого величали Янь Да-юй, что значит Янь «большой эрудиции». Они были единоутробными братьями, но жили в разных домах. Янь Чжи-хэ имел ученую степень цзяньшэна^[110], и богатство его превышало сотню тысяч лянов серебром. Получив от посланцев ямыня недобрые вести, богач Янь Чжи-хэ, от природы очень трусливый, обошелся с ними весьма учтиво. Он напоил их вином и вынес им две тысячи медных монет, а когда они ушли, срочно послал слугу пригласить родственников на совет.

У него было два шурина сюцая, оба стипендиаты. Один, Ван Дэ, получал содержание от области, а второй, Ван Жэнь, – от уезда. Оба они служили учителями в богатых домах и пользовались известностью. Получив приглашение мужа своей младшей сестры, они не замедлили явиться к нему, и тот рассказал им обо всем. «Что же делать? – спросил Янь Чжи-хэ. – Ведь имеется вызов в ямынь». – «Твой братец все время хвастался своей дружбой с уездным Таном, – засмеялся Ван Жэнь. – Почему же он испугался и убежал?» – «Что об этом говорить. Братца моего и след простыл. А вот нарочные кричат и требуют его. Не могу же я бросить дом, чтоб искать его, да и вряд ли он захочет вернуться». – «Это дело тебя не касается, – сказал Ван Жэнь, – ведь вы живете порознь». – «Ты не понимаешь, – возразил Ван Дэ. – Эти нарочные знают, что он богат, ну и, как говорится, «хватают ту голову, на которой отросли волосы». Если же наш зять откажется отвечать за брата, то будут придираться еще больше. Сейчас надо действовать по принципу «вынимай хворост из-под котла» – попросить кого-нибудь успокоить истцов, добиться от них заявления о прекращении дела, и концы в воду. К тому же, мне думается, дело несерьезное». – «Не обязательно просить кого-нибудь, – заметил Ван Жэнь. – Мы сами сходим к Ван Сяо-эру и Хуан Мын-туну и договоримся с ними. Свинью надо вернуть Вану и сунуть немного серебра его брату на лечение ноги, а Хуану отдать вексель. За один день все и уладим». – «Вы правы, уважаемый шурин, но жена моего брата баба глупая, – возразил Янь Чжи-хэ, – а племянники сущие волки: ничьих советов не послушают. Разве они согласятся расстаться со свиньей и векселем?» – «Не говори, зять, об этом. Если невестка и племянники заупрямятся, придется тебе пострадать и выложить еще несколько лянов за свинью, а что касается векселя этого Хуана, то мы как посредники напишем ему бумагу, в которой признаем вексель недействительным. Вот тогда можно считать, что дело улажено». Наконец решение было принято, и все обошлось как нельзя лучше. Младшему Яню пришлось выложить из своего кармана с десяток лянов серебра, включая и расходы в ямыне, и дело было прекращено».

Данный отрывок взят из романа Жулин вайши (Неофициальная история конфуцианцев) У Цзин-цзы [1701–1754]^[111]. Этот роман, как и Сон в Красном тереме Цао Сюэциня, благодаря правдивому и критическому описанию общественной жизни считается классикой китайской литературы XVIII в.

Само стремление избежать непредсказуемого судебного разбирательства знакомо испокон веку и бытует повсюду. Уже в одном из текстов библиотеки Ашшурбанипала, царя Ассирии в 669 – ок. 633 гг. до н. э., дается близкий словам Ван Дэ, где тот ссылается на стратагему 19, совет: «Тяжба сродни скрытой яме… При виде тяжбы убегай, сторонись ее. Но коль сам будешь в нее втянут, старайся загасить пламя раздора!»

19.31. Правопорядок при отсутствии науки логики

Всякий знает, пишет Цай Динцзянь в Жэньминь жибао (Пекин, 12.02.1998), что нашей стране недостает здоровой традиции правопорядка, хоть встарь китайское общество и славилось богатой культурой законотворчества и многочисленными уложениями. Но все это было лишь «орудием императорской власти», средством для властей держать в повиновении народ. Оно вовсе не служило народу для обуздания произвола со стороны государства. Поэтому император и был воплощением закона, он даже стоял над законом, а чиновники вертели законом, как хотели. Поэтому закон не пользовался уважением, а тем более признанием. Всего этого удостаивался император, но не закон. «Отсутствию должного влияния закона в старом Китае способствовало то обстоятельство, что все мыслители Срединного государства, за малым исключением, презирали умозрительные занятия, связанные с изучением мышления, иначе говоря, логики», – утверждает специалист по истории китайской правовой мысли, преподаватель университета в Сучжоу Фань Чжунсинь в статье «Чжун-си фа гуаньнянь бицзяо»^[112]